Адмирал Де Рибас - Сурилов Алексей - Страница 4

– Милая, дорогая мамочка, спаси его, мамочка. Ты императрица великой державы, ты все можешь, мамочка, – умоляла Валдомирская государыню Елизавету. – Ведь он всего-то желал возврата ему незаконн у него отнятого престола, правда на его стороне.

О, Боже милосердный… Что это? В кресле на возвышении сидел Пугачев, несколько склонив голову на грудь, на его суровом лице сошлись мохнатые брови. Его трон был в окружении столь же мрачных стражников. У ног Пугачева лежали окровавленные трупы мужчин, женщин, детей… Палачи тащили к ногам Пугачева обезумевшие от ужаса, истерзанные насилиями жертвы.

– Дочь моя возлюбленная, – это был голос государыни Елизаветы, который она узнала бы среди тысячи других голосов. – Ты видишь злонамеренную власть, одержимого сатанинской тягой к ней Емельяна Пугачева. Его постигла судьба, уготованная им для других. Он предан казни, ибо сам обрекал на казнь. И то прими, дочь моя, что твердая власть, а токмо такой она мыслима и возможна в России, без жестокого насилия, несправедливостей и кровопролития невозможна. Путь к власти в разных державах, за малым исключением, лежит через тела убиенных. Жертвами власти становятся не только подвластные, но и те, кому власть принадлежала, принадлежит или должна бы принадлежать. Иван IV убил своего сына, то же учинил Петр I, я низложила и заточила в темницу младенца Ионна Антоновича, Екатерина II убила Петра III, ее внук Александр I будет повинен во грехе отцеубийства. Напрасно думать, дочь моя дорогая, будто власть имущие оттого уже счастливы, что имеют власть. Их жизнь всегда под угрозой покушения на нее, они не вольны в определении образа их поведения, лишены радости материнства, должны скрывать свое супружество с теми, кто близок их сердцу. Отражая величие государства, они ограничены в чувствах и в деяниях. Как я завидую, милое дитя мое, тем, кому дано жить для себя, а не токмо для дел державных. Имея любимого, Господом данного мне мужа, я не вправе назвать его мужем, имея горячо любимое дитя, я не вправе наслаждаться близостью с ним. Я – мать твоя, императрица Елизавета I, не желаю видеть тебя Елизаветой II. Пусть минует тебя эта участь, минует испытание державной властью, пусть избавит тебя Господь от тяжкого угрызения совести, что ты лишила жизни тех, кто жаждал ее сохранить, отобрала мужа у жены, отца у детей, сына у матери. О, горячо любимая дочь, не лишай себя радости простого общения с людьми, возможности наслаждаться естественной жизнью, любить и непритворно быть любимой, не стремись к окружению себя льстецами и авантюристами.

Когда в гостинную вошел Орлов с той самоуверенностью и молодецкой внешностью каких мало, герцогиня протянула ему руку – маленькую и нежную. Он бережно взял ее в свою огромную лапищу и поцеловал с почтением.

– Я здесь инкогнито, граф, – сказала герцогиня по-французски, – мое имя в Пизе – графиня Пиннеберг.

– Это мне известно. Дворец Нерви я арендовал для графини Пиннеберг.

– Прекрасно, мой адмирал. Но вы-то должны знать подлинное имя вашей будущей супруги.

– Ваше имя, мадам, герцогиня Валдомирская. О вашей знатности и о вашем положении в обществе свидетельствует ваше сопровождение. Я вижу в конвое вашей светлости господ Пшездецкого, который есть пинский староста, Иоахима Карла Потоцкого, отмеченного высоким чином в войске польской короны, хорунжего земли галицкой Яна Черномского, турецких сановников Изук Гассана и бея Мехмета. Мне известно, что вы имеете кредит у знаменитого венецианского банкира сеньора Мартинелли. Это достаточные свидетельства высоких достоинств моей будущей супруги. Меня, однако, пленили ее внешность и манеры. Я люблю вас, мадам, и полагаю, что этим сказано все. Я надеюсь, мадам, что мои чувства найдут ответ в вашем сердце.

– Вы знаете обо мне все, адмирал. Вы знаете главное. Ваша женитьба может стать для вас роковым шагом. Я призналась вам в том, что составляет тайну моей жизни. Я принцесса Азовская. Моя мать – императрица Елизавета I, дочь императора Петра Великого, родила меня в тайном браке с простым казаком приазовских степей Разумовским. От него я унаследовала свою внешность и голос, который преклоняет ко мне даже певучих итальянцев.

– Я потрясен, мадам, – сказал Орлов.

– Это еще не все, мой адмирал. Как будущему супругу моему я обязана показать вам бумаги, весьма важные для меня и государства российского. Это прежде всего указ моего деда – российского царя Петра о престолонаследии, согласно которому моя добродетельная мать стала императрицей всероссийской по воле ее державного отца. Теперь, мой адмирал, соблаговолите прочесть эту грамоту. Под ней подлинная подпись покойной императрицы Елизаветы I.

Орлов взял пожелтевший лист пергамента.

– Извольте делать это вслух, – сказала герцогиня.

– Мы желаем, – прочел Орлов, – чтобы весь народ, от наименьшего до наибольшего почтил последние изъявления нашей воли, и в случае какого-нибудь происшествия приложил все старания и силы к поддержанию Елизаветы, моей единственной наследницы русского царства.

– Прекрасно, адмирал. Вы читаете безупречно. Елизавета – это я. Мне оставлен мамочкой большой капитал. Я получила отличное образование и воспитание, много путешествовала, подолгу жила в Германии, Франции, Италии и Леванте. Мои наставники приуготовили меня к высокому назначению. Смею уверить, мой адмирал, я этого достойна. Я окружена персонами, знающими себе и мне цену.

– Я потрясен, мадам, – повторил Орлов. – Признаюсь, я глядел на вас глазами мужчины и видел только женские прелести. Вы так прекрасны, мадам. – Орлов говорил неправду. Все было гораздо сложнее. – Ваша внешность и ваши манеры вызвали во мне желание быть с вами близко и навсегда, мадам.

– Вы потопили турецкую эскадру у Чесмы и были удостоены высоких отличий за умение сражаться и мужество. Я люблю таких людей, как вы, адмирал. Вы солдат, солдаты – моя надежда. Надо вам, однако, знать, что у Чесмы я была не с вами, мой адмирал, а против вас. Я обращалась с призывом к султану помочь взойти на престол российский законной дочери законной императрицы российской Елизаветы I, никогда не подымавшей меч против Турции, жившей в мире и добром соседстве с империей Оттоманской.

– Не довольно ли мы витийствуем о политике, милая Лиза. Полагаю, вы не станете против обращения к вам по имени. Для меня вы не императрица и не наследница престола, вы женщина, которую я люблю и хочу, чтобы она стала моей женою. Счастье, милая Лиза, не в политике, а в личных отношениях, во взаимной любви и благоволении, – тон Орлова не позволял судить – сказано ли то было лукаво или были его истинные убеждения.

Герцогиня была слишком умна для своего возраста и пола в понимании адмирала и слишком решительная в стремлении к высшей власти. И сам Орлов был личностью достаточно проницательной.

Орлов был в сомнении, что герцогиня Валдомирская, принцесса Азовская, графиня Пиннеберг подлинно дочь императрицы Елизаветы, хоть это им и не исключалось, но для Орлова ровно ничего не значило. Связывая судьбу пусть даже с самозванкой, он преследовал свои честолюбивые цели, думал о престоле не для дочери Елизаветы или самозванки, а для себя. То, что не удалось его брату Григорию, то мог достичь он. Но оттого, что герцогиня Валдомирская не пошла под венец, а заявила о намерении прежде объясниться с женихом – это свидетельствовало, что она не станет ему послушной. Это был тот вопрос, который вызывал у него большие сомнения.

На бал, устроенный пизанской сеньорией, Орлов прибыл с графиней Пиннеберг, адъютантом и штабом. Валдомирской было воздано, что полагалось воздать законной супруге адмирала и командующего эскадрой, после разгрома турок у Чесмы – главной военной силы на Средиземном море. Графиня Пиннеберг держала себя уверенно, с царственным высокомерием. Надо заметить, что пизанцы уже были довольно наслышаны о ее происхождении и правах на российский императорский престол. Появление графини Пиннеберг в сопровождении адмирала Орлова и штаба свидетельствовало пизанцам, что графиня возможно близка к цели и что палаццо Нерви в Пизе возможно стал резиденцией наследницы престола.