Любимые дети, или Моя чужая семья - Чемберлен Диана - Страница 41

– Ты уже дважды был в кино с Кимми, – говорил он, – и даже не поцеловал ее?

Я уверял, что мы целовались, но это было враньем.

Я решил, что сделаю это прямо сейчас. Но вместо этого съел попкорн и выпил газировки. Теперь я был готов. «Раз, два, три».

Я повернул голову и сделал это. Поцеловал Кимми. Но промахнулся мимо рта. По крайней мере, большей его части. Но все равно мне удалось захватить уголок ее губ. Это было круто.

Потом я посмотрел на нее. Проверить, понравилось ли ей. Свет от экрана падал на ее лицо. Кимми смотрела прямо на меня и улыбалась. И вдруг тоже поцеловала меня. На этот раз наши губы соприкасались полностью. С каждым разом это становилось все лучше.

Кимми тоже забыла о фильме. Мы продолжали целоваться, и Кимми просунула язык в мой рот, но только чуть-чуть. Это был французский поцелуй. У меня тут же все встало. Я тоже просунул язык ей в рот. Наши языки столкнулись. Кимми захихикала.

– Ш-ш-ш, – сказал кто-то сзади.

Кимми перестала хихикать, но не перестала целовать меня. Моя рука на ее плечах затекла. Но мне было все равно. Кимми сняла мою руку с миски попкорна и положила себе на грудь. Под моей ладонью словно была маленькая подушечка, только с твердым бугорком, наверное, соском. Макс сказал, что, когда девчонки разогреваются, их соски сразу твердеют. Разогреваются – это когда заводятся. Не от температуры. Поэтому я подумал, что Кимми чувствует то же самое, что и я.

Эта штука с попкорном взяла и упала на пол, и Кимми снова рассмеялась, хотя мой язык был у нее во рту.

Я перестал целовать ее, ровно на столько, чтобы сказать:

– Все в порядке. Она практически пустая.

– Господи, вы двое, ведите себя прилично, – сказал какой-то тип, которого я не видел.

– В самом деле, – поддакнула какая-то девушка.

Теперь шикало уже ползала. Потом пришел человек с фонариком и сказал, что мы должны уйти.

– Мы заплатили! – сказал я. Вряд ли он может заставить нас уйти, если мы платили за билеты.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал он. – Вы мешаете другим зрителям. Вам нужно уйти.

Кимми схватила меня за руку:

– Пойдем. Нам это дурацкое кино ни к чему.

Мы встали и пошли к двери, над которой была табличка «Выход».

Я чувствовал себя как-то странно. Рука на плечах Кимми была как резиновая. Словно это была не моя рука. А ноги тряслись так же, как после американских горок на ярмарке штата.

В вестибюле мы сели на скамью, потому что моя мать еще не приехала.

– Я бы хотел еще поцеловать тебя, но здесь слишком много света.

– Знаю.

Она сидела совсем близко. И все еще держала меня за руку. Не будь эта рука резиновой, я бы снова обнял ее за плечи.

– Энди!

– Что?

– Хочешь заняться со мной сексом?

Она имела в виду, прямо сейчас? При свете? Когда здесь полно людей?

– Не сейчас, – пояснила она. – Но как-нибудь. Хочешь?

– Определенно, – кивнул я. – А ты?

– Да. Но я никогда не делала этого раньше.

– Я тоже. Но я знаю как.

– Ну… я тоже знаю.

– Только мой презерватив слишком стар. Нужно раздобыть новый.

– Что такое «презерватив»?

Мне понравилось, что я знаю что-то такое, чего не знала она.

– Вроде воздушного шарика для пениса, – пояснил я.

– Не может быть! – засмеялась она.

– Честное слово.

– Но зачем тебе воздушный шарик?

– Мальчик надевает презерватив, чтобы девочка не забеременела и никто не заразился.

– О, ты про резинку?

Макс тоже называл презервативы резинками.

– Верно.

– А где ты возьмешь новый?

– Полагаю, в магазине.

Я видел презервативы в «Фуд Лайон», но там было полно сортов. Когда всего так много, я теряюсь и никогда не знаю, что взять.

Кимми шумно вздохнула:

– Будем надеяться, что моя ма не спросит, понравилось ли мне кино.

Моя рука снова стала нормальной. Поэтому я обнял Кимми за плечи.

– А я скажу ма, что это было лучшее кино, которое я видел.

И не солгу.

30. Кит

Мы с Джен лежали на моей кровати после одной из лучших ночей в моей жизни. Может, с моей стороны ужасно так считать, когда моя мать пропала и все такое, но, черт, что за ночь! В постели Джен была настоящей акробаткой. Теперь мы оба были измотаны, оба голые, на смятых простынях. Ее голова лежала на моей груди. Рука опять убивала меня, особенно в позе, в которой мы заснули, но моя радость ощущать Джен рядом была куда сильнее ненависти к боли. Я определенно влюбляюсь в эту телку. Если не считать матери, я только о ней и думал. Пока что придется потерпеть боль, а когда встану, суну в рот несколько таблеток. Я тратил перкосет быстрее, чем полагалось. Не хотелось думать о том, что будет, когда он закончится.

Джен пришла вчера вечером с едой из китайского ресторана. Мне было стыдно приглашать ее в свою убогую консервную банку, но ей, похоже, было все равно. Она напомнила мне, что живет не в собственном пляжном доме.

– Я тоже не слишком богата, – добавила она, пока мы меняли простыни. Я думал о том, что можно провести эту ночь на двуспальной кровати матери. Так было бы удобнее. Но сама мысль пугала меня. Это казалось неправильным, и я был рад, что не предложил этого Джен. Она понимала меня лучше, чем понимал себя я.

Солнечный счет из окна над моей кроватью играл в ее волосах, и я увидел тончайшую полоску непрокрашенных корней. Свет был не слишком ярким, но я был готов поклясться, что волосы были седыми. Седыми?! Я видел много блондинок с темными корнями волос и леди возраста моей матери – с седыми, но Джен было девятнадцать! Откуда у нее седые волосы? Ей в самом деле девятнадцать?

Я не желал задаваться вопросами о ней. Две минуты назад она была самим совершенством. И я хотел, чтобы она такой оставалась.

Она слегка повернула голову и скатилась с меня, оставив в воздухе апельсиновый аромат. Последнее время, стоило мне поднести к носу апельсин, как я тут же вспоминал о ней.

Она открыла глаза и улыбнулась мне:

– Доброе утро.

Теперь свет падал на ее лицо, отражался в кристально чистых синих глазах. Я провел пальцем по ее щеке.

– Очень хорошее утро, – ответил я.

Ее кожа была золотистой. И немного отекшей там, где начал сходить загар. Но морщины? Никогда! Ей было девятнадцать, как она и говорила. Ну… может, двадцать один или двадцать два. Даже если волосы целиком седые, чего я не мог представить, она все равно не выглядела старой. Джен сказала, что у нее шрамы в душе. Люди могут поседеть за одну ночь, когда с ними случается нечто ужасное. Я не спросил, откуда у нее эти шрамы. Сама скажет, если захочет. Возможно, изнасиловали или что-то в этом роде. Такое случается с девушками постоянно.

– Я собираюсь приготовить тебе завтрак.

Она села. Груди были маленькими и абсолютно идеальными. Боже. Она прекрасна. И куда лучше всех телок вместе взятых.

Я словно стал прежним. Сколько раз мы делали это прошлой ночью? Я потерял счет. Она, наконец, сказала, что, если мы сделаем это еще хоть раз, она не сможет ходить. Иначе я бы схватил ее прямо сейчас.

– У тебя есть яйца? – спросила она.

– Да.

Только потому, что позавчера днем Лорел оставила их вместе с другими продуктами. Вчера, когда я метался по трейлеру, пытаясь все убрать до прихода Джен, появился частный детектив, нанятый Лорел. Черный чувак по имени Мистер Джонсон. Серьезно, его звали Мистер, и он был похож на Джеймса Эрла Джонса. Прошелся по трейлеру, как полицейский в фильмах, сунул нос в шкаф и комод матери. Но задал куда больше вопросов, чем копы, хотя в основном о так называемой личной жизни матери, о которой я ни фига не знал. Я объяснил, что ее жизнь вращалась вокруг меня, меня и моей персоны.

Он сказал, что мне, возможно, ничего не известно, и я посоветовал ему поехать к Дон. У меня сложилось впечатление, что он идет по следам полиции и Лорел зря тратит на него кучу бабла.

Джен наклонилась, чтобы поцеловать меня, уселась на краю кровати и стала натягивать одежду. Я смотрел, как она одевается и выходит из комнаты. Через несколько минут я и сам встал, и сердце опять упало, как всегда, когда я возвращался к реальности. Мать пропала. У меня почти не осталось денег. По почте стали приходить счета. Тело изуродовано. И мне нужна пара таблеток перкосета.