Доктор Данилов в сельской больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 8

— Выгоднее. Туда даже не всех берут. В Твери, например, врачу не так легко устроиться на работу, как у нас. Можно, конечно, но придется поискать, походить, и это несмотря на то что там нет сельских надбавок, коэффициентов и таких возможностей для совмещения. Главный врач бомбардирует письмами тверской департамент здравоохранения, добиваясь усиления нашего и других отделений тверскими врачами, но все впустую. Никто из Твери не горит желанием работать у нас даже 2–3 месяца.

Мы находимся в глубокой жопе, и выберемся ли мы из нее — еще бабушка надвое сказала.

— Мое впечатление в целом совпадает с вашим, — признался Данилов, — но всегда хочется надеяться на лучшее.

На этом время разговоров закончилось, началась работа. Заведующий познакомил Данилова с доктором Дударем, атлетически сложенным блондином с хитровато-ироничным взглядом, и поручил его попечению реанимационное отделение, в котором из двенадцати коек было занято три.

Мониторами здесь были оснащены всего четыре койки. В Москве реанимационную койку без монитора нельзя было представить.

— Пока был сильный напряг, нас по полной не загружали, берегли, как могли, — прокомментировал Олег Денисович. — Но сейчас, с вашим появлением, мы расширимся до восьми коек, а когда поправится Цапникова, заработаем на полную мощность.

— Наталья Геннадьевна может и свалить. — Дударь, присутствовавший при разговоре, скептически улыбнулся. — Шестьдесят два года ей, как-никак в поликлинике можно те же самые деньги зарабатывать, что и у нас, но без ночных дежурств и в более спокойной обстановке.

— Не исключен и такой вариант, — погрустнел заведующий отделением. — Может, мне тоже в поликлинику свалить? Нет, лучше на «Скорую» — отбарабанил сутки, и отдыхай до следующей смены…

«А зря я проигнорировал вариант трудоустройства на местную „Скорую“, — подумал Данилов. — В таких-то условиях там, конечно, удобнее, там самая зверская нагрузка — сутки через сутки. И на две части разрываться не приходится — получил вызов, пока его не закроешь, нового тебе не дадут».

Но теперь уже было поздно пить «Боржоми». Даже если набраться нахальства и обратиться к главному врачу с просьбой о переводе на «Скорую», то вряд ли эта просьба будет удовлетворена. Скорее всего, Юрий Игоревич решит, что имеет дело с идиотом, у которого семь пятниц на неделе, и поспешит избавиться от столь «ценного» кадра. Да здесь и у «Скорой» должна быть своя специфика — длинные «концы» по колдобинам и бездорожью, а тут хоть под крышей работать, в тепле и уюте, не на семи ветрах. И как что должно сложиться, так оно и будет, непонятно только, для чего провидению понадобилось выживать его из Москвы? Для расширения кругозора? Или это такой контрастный душ, который поможет найти свое место в жизни, перестать метаться? Или намек, что пора перестать быть ершистым и колючим? Или просто обычный дурацкий случай, бессмысленный и беспощадный, как русский бунт? Гадать можно было до бесконечности…

В начале второго буфетчица Анна Васильевна привезла обед для сотрудников и сразу же отправилась на пищеблок за обедами для больных. Собственно говоря, всем лежавшим в реанимации обеды были не нужны: кто без сознания, кто после операции на желудке только сок пьет, да и тот разбавленный кипяченой водичкой, но это не означает, что обеды должны остаться невостребованными. Самой буфетчице лишняя еда всегда пригодится, это ее законный должностной хлеб.

Обед, как и говорила старшая сестра, оказался неплохим, если совсем начистоту, вполне сносным. Салат «оливье» по эконом-варианту (яйца, зеленый горошек, лук, майонез), борщ средней наваристости, но ароматный, две котлеты с гречневой кашей. Если бы не котлеты, в которых хлеб явно доминировал, то обед можно было бы считать хорошим. Данилов остался доволен. В отношении больничных поваров он никогда не обольщался, отлично понимая, что на этой работе малые праведные доходы должны непременно подкрепляться неправедными, иначе работать на пищеблоке нет никакого смысла, да и ожидать, что за тридцать два рубля тебе подадут шикарный ресторанный обед, было бы глупо. После обеда Данилов проставился двумя принесенными тортами, которые были радостно встречены и подчистую съедены.

Сразу после обеда Олега Денисовича вызвали на срочную операцию — «скорая помощь» привезла прободение язвы желудка. Олег Денисович разбудил Дударя, прикорнувшего на диване в его кабинете, отправил к больным, а Данилова забрал с собой, сказав:

— Познакомитесь с хирургами, а заодно и освоитесь в нашем оперблоке.

Роль сестры-анестезиста выполняла старшая сестра. Данилов уже успел заметить, что с заведующим отделением ее связывали не только рабочие, но и личные отношения. Видно это было по взглядам, по жестам, по выскользнувшему обращению «Олежка», да и когда между людьми есть что-то интимное, оно сразу же бросается в глаза.

Оперировал заведующий хирургическим отделением Крамсалов. Руками он действовал сноровисто, а языком еще быстрее, болтал без умолку, обсуждая больничные и городские новости, политику, футбол, состояние отечественной медицины, новинки кинопроката, грядущую зиму… Разве что экономики Китая не коснулся, да и то скорее всего потому, что времени не хватило. Данилов побыл на операции, затем вышел на ознакомительную экскурсию по оперблоку, удивился, что не увидел кабинета заведующего, и узнал у санитарки, что оперблоком по совместительству заведует Крамсалов, которому хватает и одного кабинета — в хирургическом отделении.

После операции заведующий отделением отпустил доктора Дударя домой, показаться на глаза жене и детям, чтобы не забывали, что у них есть отец и муж, а сам ушел подавить подушку в кабинете, сказав Данилову:

— Лучше сто раз не по делу меня будануть, чем один раз по делу не будануть. Не стесняйтесь.

— Не буду, — пообещал Данилов, занося Олега Денисовича в разряд правильных заведующих.

Правильные начальники считают, что пусть лучше подчиненные побеспокоят их лишний раз по пустякам, чем натворят без их ведома дел. Другие шефы любят повторять: «Я вам не нянька, справляйтесь сами!» — и как следствие вечно разгребают какие-то проблемы, которых без труда можно было бы избежать.

Спустя час после ухода заведующего к себе поперла местная специфика. Раздался звонок в дверь, причем не в ту, что вела на улицу и через которую принимали больных, а в другую, которая посредством короткого коридора сообщалась с вестибюлем и в обиходе называлась служебным входом. Дежурная медсестра вместе со старшей сестрой перестилали постели и меняли полотенца (не успели сделать это с утра), поэтому на звонок откликнулся Данилов. Он открыл дверь и увидел краснолицего бритоголового амбала лет тридцати в короткой кожаной куртке, спортивных штанах и остроносых лакированных туфлях. Классический типаж плохого парня из лихих девяностых годов, только кобуры под мышкой не было. Но это еще ничего не означало, поскольку некоторые плохие парни суют свои «волыны» за пояс на спине, а некоторые цепляют на голень.

Амбалу было явно не по себе. Пот лил с него градом, он привалился плечом к стене, чтобы не упасть, и то и дело вытирал себе лоб скомканным платком.

— Денисыч здесь, родной? — по-свойски спросил амбал.

— Здесь, — ответил Данилов, которого последний раз называли родным во время работы на «Скорой помощи» (два брата-наркомана вымогали у него «укольчики»).

— Так я пройду?

— Куда? — удивился Данилов, придерживая дверь.

— Как куда? На койку! — так же удивленно ответил амбал. — Не в коридоре ж вы меня лечить будете?

— А вы уверены, что мы вас должны лечить? Это реанимационное отделение! — Данилов указал свободной рукой вверх, на надпись над дверями.

— Я только здесь и лечусь! — гордо вскинул голову амбал. — В терапии насмерть залечат, только Денисычу доверять можно…

Говорил он уверенно, явно не брал на пушку. Данилов посмотрел на покрытую пылью обувь.

— Забыл, блин! — Страдалец извлек из кармана куртки большой пластиковый пакет.