Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович - Страница 6

— Хотите кофе? — спохватился Данилов.

— Нет, спасибо, — отказалась Половникова. — Тем более что растворимый кофе я не пью.

Данилов тоже предпочитал натуральный кофе, сваренный в джезве, но для варки такого кофе на работе не было ни условий, ни времени. Так что Половникова могла бы и воздержаться от уточнений. Ишь ты, дочь камергера, натуральный кофе ей подавай! Может, еще и лимончик нарезать? Тоненько так, на серебряном блюдечке?

— Мне бы отдышаться — бежала как ошпаренная, чуть ногу не подвернула. Представляете — на нашем перекрестке убрали левый поворот, теперь приходится пилить до следующего светофора, там разворачиваться, возвращаться в дикой пробке обратно и поворачивать направо! Как вам это нравится?

— Никак, — улыбнулся Данилов, — я на метро езжу.

— Что — не накопили еще на машину? — прищурилась Половникова. — Странно, вы же далеко не мальчик…

Никак не ожидавший подобной бесцеремонности Данилов едва не поперхнулся последним глотком кофе.

— Я, собственно, никогда на нее и не копил, — ответил он. — Не видел необходимости.

— Как это — не видели необходимости? А статус? — Половникова тряхнула головой. — Имидж, так сказать, состоявшегося мужика?

Избитый и заезженный психологический прием — задать человеку дурацкий вопрос, ответ на который будет звучать как оправдание, а затем попытаться загнать в угол при помощи еще более дурацких вопросов.

— Вы хотите продать мне вашу машину? — парировал Данилов.

— Нет, почему вы так решили? — удивилась Половникова. — Разве о моей машине речь?

— Раз у меня нет машины, то речь могла идти только о вашей. — Данилов намеренно сбил ее с толку не совсем логичным ответом, надеясь, что на этом вопросы прекратятся.

Зря надеялся — после недлинной паузы, явно потраченной на обдумывание ответа, Половникова задала новый вопрос. Столь же неожиданный.

— Владимир Александрович, разрешите узнать, а вы женаты?

Данилов молча кивнул. Ему встречались такие люди, которые сразу же после знакомства норовят выпытать всю подноготную. Ничего удивительного — гипертрофированное любопытство плюс недостаток воспитания. Комплекс «хочу все знать».

— Что-то я обручального кольца у вас не вижу…

У самой Половниковой обручальное кольцо было знатным — массивное, тяжелое, чуть ли не в два сантиметра толщиной.

Объяснять, что, по его мнению, на дежурстве в реанимации обручальное кольцо только мешает, Данилов не стал.

— А жена ваша следит за собой? — не унималась Половникова. — Она как вообще у вас, ухоженная?

«Ни хрена себе вопросы! — удивился Данилов. — Пора гасить».

— Вы хотите меня соблазнить и для этого интересуетесь, насколько хороша моя жена?

— Вот не надо со мной так. — Тон Половниковой стал угрожающим. — Не надо оскорблять!

— Разве я так плох, что меня и соблазнять не хочется? — гнул свою линию Данилов. — Хоть я и, как вы уже заметили, не мальчик, но тем не менее…

— Половникова, ну сколько же можно опаздывать! — Роман Константинович вернулся с конференции не в самом лучшем расположении духа. — Что мне с тобой сделать, чтобы ты прекратила опаздывать?

— Убей меня нежно! — не меняя позы, проворковала Половникова. — Я же не виновата!

— А кто виноват?

— Тот умник, который убрал левый поворот с нашего перекрестка. Кстати, нельзя ли узнать, кто это такой, и внести его имя в черный список?

— Галя, не валяй дурака! Поворот убрали в ноябре, на дворе — апрель, пора бы и привыкнуть!

— Ну как что, так сразу Галя! — умело копируя сельский украинский говор, изобразила возмущение Половникова. — А если я никак не привыкну, тогда что? Было бы о чем говорить — я опоздала на каких-то десять минут! Так я отдам эти несчастные десять минут. Владимир Александрович, когда будете сменять меня, можете прийти на пятнадцать минут позже, долг платежом красен, и про проценты забывать нечестно!

— Спасибо, но я не люблю опаздывать. — Данилов встал. — И задерживаться на работе сверх положенного тоже не люблю. Давайте я передам вам больных.

— Давайте! — Половникова тоже встала, подошла к столу и перебрала лежавшие на нем в раскрытой папке истории болезни. — Этого я знаю, эту я принимала, этого тоже знаю, и этого… Владимир Александрович, расскажите мне коротко про Бабаева и Королькова и идите домой.

— Никаких «расскажите мне коротко»! — Роман Константинович взял из папки все истории. — Пойдемте на обход. Что вообще означает «этого я знаю, того я знаю»? У нас реанимация, а не туберкулезная больница, где дневники пишут два раза в неделю! Тебя трое суток в отделении не было, что ты можешь знать про больных?!

— Рома, не свирепствуй, пожалуйста, — попросила Половникова, — тебе не идет. На обход так на обход, мне-то что? Я на дежурстве, это вот Владимир Александрович…

— Если так заботишься о Владимире Александровиче, то приходи его сменять вовремя! — отрезал начальник отделения. — Пошли, хватит болтать!

Обход начальника Данилову понравился. Быстро, четко, все по делу и по уму. Можно долго торчать возле каждого пациента, переливая из пустого в порожнее, из порожнего — в пустое, и так до бесконечности. Некоторые профессора, учившие студента Данилова медицине, могли обсуждать больного по полтора часа, явно гордясь своей дотошностью и обстоятельностью. Уставали студенты, уставали больные, некоторые так просто интересовались, а не желает ли уважаемый профессор убраться из палаты вместе со своей свитой, а то дышать уже нечем. Правильный обход надолго не растягивается — увидели то, что надо увидеть, сказали то, что надо сказать, и пошли дальше. В медицине время — не только деньги, но и нередко чья-то жизнь.

Начинавших «качать права» (а это одно из любимых занятий пациентов реанимационного отделения, находящихся в сознании) Роман Константинович успокаивал на месте. Начальник отделения был невысок, лыс, изрядно лопоух, и только очки в массивной старомодной черной оправе на маленьком носу придавали ему немного солидности. Однако несмотря на свою не очень представительную внешность, Роман Константинович умел внушать и убеждать.

— Я понимаю, что вам скучно лежать без очков, телевизора и свежей прессы. Это действительно не жизнь, а сплошное уныние. Но до завтра придется потерпеть, сегодня вы еще наш, если судить по состоянию.

Или:

— Я понимаю, что сало и сырокопченая колбаса хранятся долго, но в ближайшие дни вам придется обойтись без этих вкусностей. Медсестра совершенно правильно отказалась принимать передачу…

Передачи больным, находящимся в реанимации, это особая тема. Почему-то большинство людей уверены в том, что без усиленного суперкалорийного питания на поправку пойти невозможно. Сало, колбасы-ветчины, шоколад и прочие сладости — все это, конечно вкусно, кому-то даже и полезно, но для пациентов реанимационных отделений не подходит. А родственники прут «вкусные вкусности» сумками и очень обижаются, когда у них не принимают передачи.

Данилов вчера вечером успел выдержать одну «продуктовую атаку». Дочь одного из пациентов, пребывавшего в состоянии «отключки», то есть без сознания, пыталась передать отцу два больших пакета с едой.

— Ну и что, что мой папа без сознания? — тараторила она. — Когда он очнется, то сразу же захочет покушать, что я, своего папу не знаю? А что вы ему дадите? Тертую морковку и больничный суп? Лучше пусть он поест домашней еды, он так любит мою фаршированную курочку! Что значит — вы не берете скоропортящиеся продукты? Где вы видите скоропортящееся? Если вы положите курочку в холодильник… Что, разве у вас нет холодильников? А где вы храните кровь для переливания? Ой, теперь я понимаю, почему у вас такая смертность!

— У нас нет холодильников для хранения продуктов, — успел вставить Данилов.

Разговор происходил в дверях отделения. Любящая дочь пыталась пройти к любимому отцу, а Данилов исполнял роль говорящего шлагбаума, закрытого и до крайности несговорчивого.

— Что значит — у вас нет холодильников для продуктов? Я понимаю, что это реанимация, а не гастроном! Так вы возьмете передачку? Она такая маленькая, что мне даже стыдно…