После войны (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 21

— Илан… — тяжело начал он, стесняясь поднять на меня взгляд. Потом, всё-таки, не выдержал. — Спаси их, ради Богов!

— Я постараюсь. Честно, сделаю всё, что смогу.

— У них есть шансы? — с надеждой наконец посмотрел мне в глаза хозяин дома. — Ты знаешь, что с ними?

— Вариантов случившегося много, а конкретно я смогу определить только на месте, — я предпочёл сказать правду, чем обнадёживать человека пустыми обещаниями. — Но шансы есть, и они не такие уж плохие. Да не смотри ты на меня так виновато! — не выдержал я. — Во-первых, это мой долг и прямой приказ — реагировать на подобные происшествия. Во-вторых, ну ты-то в чём виноват? Тем более, ты меня сразу предупредил, что чернушина какая-то есть. А, в-третьих, что ж я, не человек что ли? Если беда случилась, и я могу помочь, то как можно оставаться в стороне?

— Да всё ты правильно говоришь. Но ведь нехорошо, с дороги, отдохнуть толком не успел!

— Отдохнуть я всегда успею, — отмахнулся я. — Я вещи тут оставлю. А если через двое суток не появлюсь, можно будет начать беспокоиться; раньше точно не стоит.

— Наверное, сердце беду чуяло, — вздохнул он. — Не хотел я останавливаться тебя подбирать, а как толкнул кто!

— Не переживай, я тебя тоже немного обманул, — я хмыкнул, по привычке тщательно оправляя форму.

— Ты не офицер? — насмешливо хмыкнул он.

— Я не оберлейтенант, — я ответил весёлой улыбкой и подмигнул. — Ладно, будь здоров. Лучше пойди вон жену успокой, чем тут дурными мыслями мучиться!

— Не умею я, — он снова вздохнул. — Когда бабы плачут — это… вот просто руки опускаются, и злость такая! С ней там сестра родная, пусть лучше так.

— Ну, тут уж как знаешь, — я пожал плечами и, обойдя замершего у входа Райкова, вышел в сени, напутствуемый его нервным «Береги себя!»

Поселок был на удивление большой, и народа на улицах хватало. Хотя праздношатающихся практически не было; все явно куда-то спешили. Потом я понял, почему: люди торопились попасть домой до темноты. То ли мне как обычно чего-то недосказали, то ли жители инстинктивно чувствовали неведомую опасность и не хотели оставаться на улицах. А то ли всё было гораздо проще, чем я себе придумал: за несколько лет оккупации поневоле привыкнешь, что в темноте ничего хорошего встретить нельзя, да и к комендантскому часу военные любой национальности относятся очень трепетно — что мы, что доманцы.

Как только опустились сумерки, улицы опустели, зато позволил себе проявиться явно с трудом себя сдерживавший всё это время мой загадочный спутник.

— Делаем ставки, что на этот раз, — весело поинтересовался он. — Что-то сотворённое или самопроизвольное?

— Если верить местным, эхо появилось задолго до ухода доманцев, но не сразу после их появления, так что процентов семьдесят за самопроизвольное, — ответил я, останавливаясь, чтобы закурить. — Сам понимаешь, вариантов — масса! Внезапно умершие деревья сокращают спектр, но незначительно.

— Думаешь, мальчики живы?

— Я предпочитаю об этом не думать. Но детям везёт чаще, чем взрослым, это факт.

— А как ты место-то искать собираешься?

— А эхо на что?

Тень неопределённо хмыкнул и замолчал, о чём-то задумавшись.

Эхо…

До войны мы никогда не сталкивались с таким странным явлением, как эхо, появляющееся в местах, где раньше его никогда не было.

А потом — кто-то где-то заметил совпадение, кто-то где-то провёл исследования, и пришли к неожиданному, парадоксальному выводу: эхо может быть не просто явлением свободного отражения звука, а почти живым существом. Чем-то вроде призрака. Только если призрак — это остаток личности живого человека, то эхо — чей-то отчаянный крик о помощи. След сильной эмоции, способной вытеснить все другие, посредством высокого магического фона оставленный в реальности. Иногда такое эхо пропадает через несколько часов, а иногда — держится годами. И его никогда не останавливает невозможность его существования с точки зрения физики. Более того, в некоторых случаях, когда эхо живёт достаточно долго, оно обретает что-то вроде собственной личности — не человеческой, похожей на сознание животного.

Оно почти никогда не бывает настроено к человеку негативно, иногда — помогает. Как, например, сегодня: донесло до друзей крик мальчишек. Но всё равно бывает жутко. Громкое, зычное, оглушительное эхо посреди широкой пустоши, на которой доманцами были одновременно казнены жители целого посёлка, долго заставляло меня нервно озираться по сторонам.

До леса мы добрались уже в полной темноте. Тень бесшумно скользил у меня за спиной в своём объёмном облике. Первое время знакомства подобная его привычка раздражала: очень неприятное ощущение взгляда в спину без звука шагов и дыхания, то и дело хочется обернуться и удостовериться, что просто показалось. И, обернувшись, я каждый раз обнаруживал там жутковатый сгусток тьмы. Привыкать пришлось довольно долго, и даже сейчас не сказал бы, что меня совершенно не тревожит подобное поведение. Может быть, это какие-то инстинкты?

— Тень, а ты совсем ничего не помнишь до того момента, как осознал себя в нашем мире? — полюбопытствовал я.

— Нет. Я уже говорил. А куда мы идём-то? И как ты ориентируешься в такой темноте? — он хихикнул.

— Зайдём поглубже… ай, леший! — не удержался я от восклицания, запнувшись о какой-то корень. — Вот пока ты не спросил, прекрасно ориентировался! А теперь спасибо, что напомнил. Скройся! — я хмыкнул, зажигая огни Ставра. С энергией не мелочился, поэтому на участке леса радиусом в сотню саженей наступил внеплановый день. В отдалении раздражённо ухнула какая-то ночная птица, и где-то на краю зрения из освещённого участка порскнул в лес зверь размером с некрупную собаку.

— Ходют тут всякие, — недовольный шёпот донёсся сразу со всех сторон, а чуть впереди закачались ветки. — Чаво надоть?

— Хм… А, может, мы и без помощи эха обойдёмся, — пробормотал я себе под нос. — Эй! Выходи, я по делу.

— Почём знаешь? — подозрительно осведомился лес. Ветки шелохнулись уже в другой стороне, но я не стал играть с хозяином леса по его правилам, дёргаться и озираться. Чай, не мальчишка уже. — И какие у тебя дела тут могут быть? Шёл бы, огневик, подальше!

— Знаю потому, что уж больно ваша порода любопытная, а я тебя тут ещё помянул ненароком, — пустился в объяснения я. — Дела мои ты знаешь отлично, так что не юли. Где с мальчишками сегодня беда произошла, и где их теперь искать?

— Чаво я тебе, справушная бюра? — проворчали в ответ. — Не знаю. А ты иди, иди, не то хуже будет! — последняя фраза прозвучала гулко, жутко. Деревья зашелестели, и огни Ставра будто бы несколько померкли.

— Дурить вздумал? — сердито рявкнул я, зажигая на ладонях открытый огонь. — А вот если я сейчас тоже силу показывать начну? Вот с той берёзки, например, начну?! — и я дёрнулся в сторону молодого деревца — аккуратного, белоснежного, будто с картинки.

— Нешто шуток не понимаешь? — голос прозвучал слева, из кустов, и угрозы в нём уже не было. — Не тронь берёзку, злыдень! Как рука только может на красоту такую подняться? Вот потому мы ваше племя-то и не любим! За что вас таких любить?

— Другое дело, — я хмыкнул, погасил огонь и обернулся к лешему. Едва ли больше аршина ростом, он весьма походил на дряхлого-предряхлого старичка, с сухими руками и седыми патлами. Правда, руки у него из веток, и волосы с бородой — лохматый мох. Да и лицо отнюдь не человеческое, что их племя аккуратно скрывает под широкополыми шляпами. Шляпа этого представляла из себя огромный гриб-боровик. Ну, всё не мухомор, договоримся. — Знал же, что приду, зачем комедию ломать?

— А почём я знаю, кто таков? — проворчал он из-под шляпы. Под шляпой лешего совершенно ничего нельзя разглядеть, только мерцают голубовато-зелёным болотные огоньки глаз. Впрочем, в лицо ему лучше и не заглядывать: душу вытащит на раз, а человек со слабой психикой может умом повредиться и сам по себе, без желания природного духа. Прямого взгляда в глаза под шляпой тоже лучше избегать; задурит голову так, что сгинешь в каком-нибудь болоте и не заметишь. — Ходют тут всякие с аурами огневиков!