Во имя Жизни (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 48

— Я догадываюсь, к чему ты клонишь, но всё-таки конкретизируй.

— Если какой-то совершенно неподготовленный тип вгонит себе, скажем, приемлемую для меня дозу стимулятора, он сам себя покалечит. Повредить собственные мышцы, связки, суставы и даже кости — легче лёгкого. Например, резко и сильно сокращается сгибатель — рвётся разгибатель. Нужно очень хорошо знать возможности собственного тела, очень хорошо этим телом владеть и тщательно контролировать каждое движение. Лёгкие разрешённые стимуляторы таких трагических последствий, конечно, не дадут, но множество микротравм будут существенно осложнять жизнь. Представляешь себе ощущения, когда после длительного перерыва даёшь мышцам очень высокую нагрузку? Через некоторое время они начинают сильно болеть. Вот и здесь будут подобные ощущения, только, в отличие от тренировки, они будут преследовать этого страдальца постоянно. Ты чего? — прервал он монолог, когда я нервно хмыкнула на словах про «страдальца».

— Ты мне только что доступно объяснил, что я дура. И не только я. Я из-за этой идиотской ломоты во всём теле от них и отказалась в своё время; а всё, оказывается, так просто.

— И хорошо, что отказалась, — он с задумчивой улыбкой погладил меня по бедру. — Вредно это всё, особенно — для женщины. А вообще, ответственно подходящие к вопросу люди комбинируют стимуляторы с регенераторами в тщательно выверенных пропорциях, и жизнь, определённо, становится легче.

— Вставай, — скомандовала я и пояснила. — Буду тебе синяки мазать. То есть, твой Диллан именно это и не учёл?

— Он слишком вспыльчивый, поэтому забылся, — пожал плечами Барс, очень пристально следя за моими пальцами, втирающими лекарство в характерные цветные пятна, отчётливо проступающие на светлой коже. — И я уже не вспоминаю, что сердце — вообще-то тоже мышца, и когда на мощных стимуляторах начинает зашкаливать пульс, для него это, мягко говоря, не полезно, так что надо тщательно контролировать ещё и его.

— И ты добивался именно этого результата? Серьёзной травмы или разрыва сердца? — уточнила я, впрочем, не слишком сосредотачиваясь на разговоре. Гораздо сильнее меня сейчас интересовал совсем другой процесс.

Всё-таки, Барс — удивительно красивый человек. Настолько, что это почти пугает: не может у одного-единственного человека быть столько достоинств и ни одного недостатка. Причём красота в данном случае — понятие значительно более широкое, чем простая правильность черт лица или тела. Как он двигается, как разговаривает, как ведёт себя в той или иной ситуации — всё это вместе складывалось в настолько удивительную личность, что в пору было впасть в депрессию от вопиющего несовершенства как себя, так и всего остального мира, особенно бросающегося в глаза на таком фоне.

Впрочем, сейчас я была больше сосредоточена именно на внешней составляющей, потому что… в виду собственных проснувшихся желаний и стремлений было невозможно не воспользоваться случаем как следует всё рассмотреть и потрогать. Особенно, когда для этого имелся такой великолепный повод.

И я пользовалась, не слишком-то заботясь о придании этому процессу видимости лечения. Гладила ладонями тёплую светлую кожу, прослеживала пальцами чёткий рельеф мышц, мысленно сокрушаясь, что я не художник и не способна всё это запечатлеть. Обыкновенная фотография здесь, на мой взгляд, была совершено бессильна; это непременно должна была быть статуя, выполненная уверенной точной рукой мастера.

— Разумеется, — едва заметно повёл плечами Зуев. — Более того, я, к стыду своему, искренне надеюсь, что в этот раз он оправится ещё очень нескоро. Или вообще не оправится.

— Какая удивительная кровожадность, — растерянно хмыкнула я. — Это на тебя не похоже.

— Юн, если человек — идиот, это печально, но не более того. А если этот идиот — боец высочайшего класса, который категорически не желает учиться на собственных ошибках и с маниакальным упорством пытается тебя угробить… Если он выжил, он не извлечёт из произошедшего урока, и только укрепится во мнении, что я не достоин жить, и активно продолжит мне гадить, — усмехнулся землянин. — Ты просто не знаешь всей предыстории. Хотя рассказывать я тебе её не буду, ну его.

— А проблем у тебя не будет, если с ним действительно что-то случилось?

— Учитывая явное использование им каких-то мощных стимуляторов и тот факт, что я его ни разу не ударил? — он насмешливо вскинул брови. — Не будет. Наверное, не одобрят моё поспешное бегство с места драки, но не более того: медицинскую помощь-то ему должны были оказать. В общем, не забивай голову, всё будет в порядке, — резюмировал он, перехватывая мои ладони. — Спасибо за оказание первой помощи, — с лёгкой усмешкой проговорил он, аккуратно меня отстраняя. — Ну что, продегустируем то, ради чего пострадала моя физиономия? — с несколько преувеличенным энтузиазмом добавил Барсик.

Нет, я бы даже поверила, что ему не терпится попробовать купленное вино, но… Во-первых, его опять выдавали глаза. Сложно было не понять по этому горящему взгляду, чего именно землянину сейчас хочется. А, во-вторых, мужчине в принципе довольно сложно скрыть внешние проявления возбуждённого состояния. Особенно, если из одежды на нём — только не слишком-то свободные брюки.

В ответ на его вопрос я лишь иронично хмыкнула, неопределённо пожав плечами, и без возражений позволила себя отодвинуть. Опустившись на стул, с которого только что поднялся Барсик, за неимением других развлечений принялась наблюдать за его действиями.

Причин подобного поведения Зуева я не понимала. Точнее, не понимала, почему он настолько упорно не желает пересекать определённую черту. В голову даже закралась мысль, что у мужчины имеются определённые физиологические проблемы, но, подумав, я её отогнала: не вязались подобные проблемы с данным конкретным человеком.

Да и, кроме того, смущения или опасения в его действиях не было, а была упрямая и совершенно сознательная решимость. И, наблюдая за ним сейчас, я всё больше и больше утверждалась во мнении, что подобное положение вещей меня не радует. Что бы он там себе ни придумал, а у меня имеется собственное мнение на сей счёт.

— Прошу! — широким жестом пригласил меня к столу мужчина. На низком столике возле дивана к этому моменту появилось нечто, отчётливо ассоциирующееся с понятием «лёгкий романтический ужин»: открытая бутылка вина, пара бокалов, сыр, фрукты, конфеты.

Я не удержалась от насмешливой улыбки, но послушно и без комментариев переместилась на диван. Приняла из рук мужчины бокал, пригубила терпкий непривычно пахнущий напиток под многозначительный тост «за свободу». В отличие от Барса, особой любительницей этого напитка я не была, ничего в нём не понимала и оценить вкус была совершенно не способна.

— Ты чего? — настороженно уточнил мужчина, когда я забрала из его рук бокал и поставила оба сосуда на стол. Отвечать я не стала. Чего попусту сотрясать воздух, если куда как проще продемонстрировать всё наглядно?

Когда я оказалась верхом на коленях мужчины и вполне недвусмысленно потянула вверх его футболку в намерении её снять, глупых вопросов мне больше не задавали. Вместо этого Барс прижал меня к себе, одной рукой обхватив поперёк талии, а второй — стиснув ягодицу. Я не стала сопротивляться, вместо этого воспользовалась возможностью и запустила одну руку за воротник футболки, скользнув открытой ладонью вдоль позвоночника, а пальцами второй с удовольствием закопалась в его волосы.

— Это провокация, я протестую. Прекрати, — со смешком выдохнул мужчина куда-то мне в ключицу и, противореча самому себе, осторожно прихватил губами нежную кожу на горле.

— Что-то я не вижу особенного протеста, — иронично хмыкнула я, дотягиваясь до его уха и легонько щекоча языком его кончик.

— Котёнок, не надо. Я же не сдержусь, — не то прошептал, не то простонал он, и объятья стали ещё крепче.

— И что будет? — вполне серьёзно поинтересовалась я. — Ты, как в сказке, превратишься в чудовище?

— Ну… Так, относительно, — глубоко вздохнув, проговорил он, перемещая обе ладони мне на талию и слегка меня отодвигая, чтобы взглянуть в лицо. Я не стала упорствовать и с интересом ответила ему тем же. От взгляда мужчины меня окатило жаром до кончиков пальцев, и очень захотелось прекратить дурацкие разговоры, вместо занявшись чем-то гораздо более приятным и увлекательным.