Слово авторитета - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 60

Глава 29

СТАРИННЫЙ ДРУГ ЩИПАЧ ВАСИЛ

К помощи Васила Усольцев прибегал редко. Это уж когда совсем невмоготу. В этот раз был тот самый случай.

Васил никогда не отказывал майору в помощи, считая себя его должником. Оно и понятно – раза два Усольцев выручал его буквально в последний момент, когда на запястье Васила уже защелкивались «браслеты».

Дело в том, что некогда Васил был классным карманником, каких по всей Москве не наберется даже десятка. Такие люди в былые времена пользовались особым почтением у коллег по цеху не только благодаря яркости своего таланта, но еще и потому, что составляли едва ли не самый аристократический слой воровского мира.

Васил был именно таким. Даже держался он как-то по-особенному, будто бы воровал не кошельки у зазевавшихся бабулек, а распоряжался Пенсионным фондом.

Он относил себя к «прошлякам», то есть к тем ворам, чей золотой век уже находился далеко позади. И самое большее, что им остается, так это учить уму-разуму подрастающую молодежь да, садясь по весне на лавочку, греть свои обветшавшие кости.

Действительность была иной, и в словах Васила существовало немало лукавства. Разумеется, он был далек от пика своей лучшей формы, когда в один день вытаскивал по двадцать кошельков. Но где-нибудь в конце недели он непременно выходил на «дело». Как объяснял он приятелям, делал он это для того, чтобы вновь почувствовать, как гуляет в жилах кровушка, и чтобы не застаивалась в суставах соль. По его разумению, подобная практика значительно продлевает жизнь. Одним для тонуса требуется водка, другим – молодая женщина, а он принадлежит к тем, что не умеют жить без работы.

У многих воров поведение Васила вызывало лишь невольную улыбку. Странная получалась картина. Человек выходит из собственного коттеджа, крыша которого едва не подпирает небосвод, садится в «Мерседес» последней модели и мчится на толкучку лишь только для того, чтобы выкрасть тощий кошелек у какого-нибудь старика.

Трижды его ловили с поличным (оно и понятно, гибкость пальцев уже не та, да и реакция не столь быстра, что лет сорок назад) и победно препровождали в районный отдел милиции, но всякий раз отпускали под поручительство Усольцева.

Старый Васил встретил майора как родного, словно последние десять лет они пропарились бок о бок на соседних шконках. Даже позволил себе фамильярность – хлопнул опера по плечу и тут же, исправляя собственную ошибку, пригласил его в дом.

– У меня к тебе дело, Васил, – уже с порога начал Усольцев, стараясь не смотреть на великолепие, которое чуть ли не кричало со всех сторон: старинные картины, вазы, антикварные вещички, которые могли бы запросто украсить даже столичные музеи. И масса всего такого, о чем следовало бы сказать – блеск!

– А ты не мог зайти к старому другу ну просто так! – достал Васил высокую плоскую бутылку с коньяком. Наверняка очень дорогой. Дешевых вещей в этом доме не признавали. – Поговорить, выпить хороших напитков. Вы ведь, молодежь, стараетесь избегать нас, стариков. Считаете большими занудами, а ведь это не так. – Разливал он коньяк в махонькие хрустальные стопочки. – Старики аккумулируют мудрость. А ведь ее нужно кому-то передавать. Так вот помрешь как-нибудь нежданно и унесешь с собой все, что знал. Давай сначала за встречу.

Отказываться было бессмысленно. Старый Васил обладал не только очень гибкими пальцами, но еще и необыкновенной приставучестью. Следовало сдаться, чтобы избежать ненужной борьбы и неуместной обиды.

Выпили молчком, без тоста, как на панихиде, закусив добрым ошметком ветчины. Спиртное расслабило мгновенно, вжав тело в мягкий диван. Щеки у Васила покрылись легким пурпуром, он предложил еще по одной. Но Усольцев закрыл ладонью пустую рюмку.

Заметив решительность майора, лицо Васила как-то сразу увяло, напомнив тропический злак, лишенный влаги.

– Ну, говори, что тебя привело ко мне. Ведь не из праздного же любопытства пришел?

– Ты случайно не знаком с Иваном Степановичем Федосеевым?

– Это с вертухаем-то, что ли? – Старый жулик брезгливо поморщился.

– С ним самым.

– Как же не знаком, я эту падлу как общипанного знаю. Он у нас под кликухой Батя проходил, – скрипнул зубами Васил. И простоватое выражение его лица мигом сменилось злобной гримасой. В нем как будто заново воскресли инстинкты, приобретенные на зоне. – Тут как получилось… Последний срок я отбывал в трех колониях. Уж не знаю, чем я им там не угодил, но они считали, что оставаться долго мне на одном месте не следовало. Чтобы, значит, я корни не пустил. Будто бы вся буза из-за меня идет. Меня переводят, и он за мной следом идет, отправляют в другой лагерь по этапу, и Батя следом подтягивается. Как рок какой-то. Мы с ним по этому поводу даже шутить начали: дескать, одной веревочкой по гроб жизни связаны.

– А может быть, так оно и есть, Васил? – очень серьезно спросил Усольцев.

– Что ты имеешь в виду?

Васил понемногу озлоблялся. Таким наверняка он и был на зоне, и его сегодняшнее состояние – это всего лишь жалкая копия прежнего дерзкого и неустрашимого уркагана с погонялом Васька Серп.

– Ты мне сначала скажи, что он был за человек.

– Я человеком его не считаю, – грубовато оборвал Васил. – Человек – это в первую очередь звание. А у падлы его быть не может.

– Ты бы поспокойнее, – с улыбкой умерил пыл старого вора майор. – Тебе еще одну рюмашку – и ты мебель начнешь крушить направо и налево, а ведь она денег немалых стоит.

Васил громко выдохнул, остывая.

– Не буду скрывать, кум он был от бога. Такой, как он, раз в десять лет родиться может. Любил, чтобы все было так, как он скажет. Уважаемого уркагана мог посадить в петушатник лишь потому, что тот осмелился слово поперек ему вымолвить. И в каждой колонии развивал такую деятельность, что усилия конторы в сравнении с ней покажутся детсадовскими играми. В каждой хате, в каждом отряде он имел своего агента. Не знаю, как ему это удавалось, но получалось так, что в стукачах у него оказывались очень уважаемые блатные. Может быть, подкупал их или прессовал. Не знаю! Но они работали на него так, как родине бы не служили! Что творится в зоне, он знал лучше любого вора. Бывало, ляпнешь что-нибудь, а ему уже через час сообщат. Страшный человек! У меня было такое ощущение, что вся колония работает на него. И агентуру-то он заводил для того, чтобы с блатных отщипнуть большую копейку. А переводили его потому, что он делиться не хотел ни с кем, греб под себя в обе руки!

– У меня вот к тебе какое дело, Васил. Ты бы мог передать ему, как бы случайно, кое-какую информацию?

– А сам ты что, не можешь, что ли? – хмыкнул Васил.

– Информация будет ложная, но очень важно, чтобы он в нее поверил. И прийти она должна к нему через человека, которому он доверяет.

– Давай размочим, – взмолился Васил, – не могу я так, на сухую, нужно переварить как следует.

– Только вот до сих пор, – согласился майор, черкнув указательным пальцем по самой середине стопки.

– Понеслась, – коротко и емко проговорил Васил, слегка коснувшись стопки майора.

В этот раз предпочтение отдавалось сервелату, нарезанному не по – российски, тоненькими, едва ли не прозрачными ломтиками.

Вдохнув запах пряностей, исходивший от мяса, Васил проглотил его едва ли не целиком. Усольцев, напротив, откусил лишь махонький кусочек и съел осторожно, вдумчиво оценив вкусовые качества.

– Понятно, о чем речь, – загорелись глаза Васила, – туфту хочешь ему всучить, и чтобы он в нее поверил. Только ведь Батя очень осторожен. Мигом раскусить может. Хотя, если покумекать, можно кое-что придумать. Уж очень хочется ему рога обломать! Есть у меня один человечек, полуцветной. Он мне должен очень много. Когда-то на зоне он входил в пристяж Закира Каримова. А тот, в свою очередь, до сих пор с Федосеевым корешится. Если грамотно ему нашептать, то косяк твой до ушей Бати дойдет в чистом виде.