Сэндвич с пеплом и фазаном - Брэдли Алан - Страница 49

Скарлетт? Я задала ей загадочный вопрос о сэндвичах с фазаном, но она, как и Гремли, уклонилась и была явно напугана.

Может быть, инспектору Грейвенхерсту, но маловероятно, чтобы он доверил конфиденциальную информацию простой школьнице.

Мне вспомнился Уоллес Скруп, но я исключила его почти сразу же. Он поделился сведениями о древнем черепе, и все. По правде говоря, я дала ему больше информации, чем он мне, пусть даже она оказалась неверной. Если Кларисса Брейзеноуз, Уэнтворт и ле Маршан живы, я скормила ему утку. Интересно, он знает об этом?

В любом случае Уоллес вряд ли расположен и дальше делиться информацией.

Снаружи начал идти дождь: не ливень, но холодная изморось, которая благодаря конденсации и падающей температуре сразу же затуманила окно.

Я дохнула на стекло, затемняя вид на улицу и создавая пустой холст, на котором я могу нарисовать пальцем целый новый мир.

Я сделала это не думая, руководствуясь порывом, шедшим откуда-то изнутри.

Вот Бишоп-Лейси, вот Святой Танкред, а вот кладбище. Я изобразила несколько крошечных надгробий. Здесь нарисуем Хай-стрит и Коровий переулок, а тут Сапожный переулок и дом миссис Мюллет.

Боже мой, как мне ее не хватает!

Теплая слеза скатилась по моей щеке – и в унисон с ней снаружи по стеклу покатилась капля дождя.

Вот ее деревянный забор и старые розовые кусты, которые Альф подрезал по-военному аккуратно. Я чуть не начала всхлипывать, представив бельевую веревку, на которой сушились рубашки, печально хлопая на прохладном английском ветру, – отцовские.

Прачечная! Ну конечно! Ах я бестолочь! И я глупо заулыбалась.

Я утерла глаза тыльной стороной ладони и провела влажной рукой по окну. Не стоит оставлять ключи на виду, даже такие.

Кто хотел (Даффи наверняка знает), чтобы на его могильном камне начертали: «Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде». Китс? Йейтс?

Не могу вспомнить, но ведь именно этого он хотел, верно?

Сейчас утро понедельника: день стирки. Прачечная откроется рано, и я буду уже там наготове!

…Я вошла и заперла дверь. В сумраке раннего утра прачечная стонала и рычала, как спящий зверь.

Должно быть, Келли включил бойлеры вчера поздно вечером или сегодня рано утром, и теперь они шипели, как корзина разъяренных гадюк. Жара была уже почти невыносимая. К середине дня она станет просто убийственной.

Я положила записку, написанную заранее, в центр стола, за которым работает Мардж. Она не сможет ее не заметить.

Для этого мне потребовались значительные мыслительные усилия и изрядное количество крови. Надеюсь, оно того стоит.

На ощупь в полумраке, руководствуясь светом контрольных лампочек, я обошла центральный бойлер и приблизилась к лестнице, которую заметила во время своих прошлых визитов. Взявшись за перила и поставив ногу на нижнюю ступеньку, я подтянулась и полезла наверх.

Занялась заря, когда я приблизилась к заиндевевшему окну в верхней части стены, сквозь которое сочился болезненный оранжевый свет, отбрасываемый уличным фонарем. Я вдохнула острый запах влажности.

Добравшись до верха лестницы, я ступила на дорожку из перфорированного металла, которая окружала все помещение и располагалась сзади и выше бойлеров. Огромные вентили, некоторые покрашенные в красный цвет, гудели, словно морские утки на громаде затонувшего лайнера.

Большущая труба в форме буквы Г, завернутая в какой-то изолирующий материал (я понадеялась, что это асбест – иначе она будет слишком горячая), шла поперек и вниз. Я осторожно ступила на нее и двигалась боком, пока не оказалась прямо над столом Мардж.

Из этого воздушного гнезда (как сказал бы Шекспир) меня не будет видно. Я в безопасности, вдали от чужих глаз, вне досягаемости моих врагов, словно стриж на зубчатой стене замка Макбета.

Нет выступа, ни уголка, ни фриза,

Куда б воздушное свое гнездо

Он не приладил[26].

Тут я и пристроюсь.

Даффи гордилась бы мною.

Я устроилась поудобнее и принялась ждать. Благодаря влажности и тихому шипению паровой трубы я представила себя детенышем животного – наверное, бегемота или слона, удобно прижавшегося к коже матери, слушая ее сердцебиение и длинные медленные вдохи-выдохи.

Должно быть, меня разморила жара. Я проснулась из-за крика, начавшегося визгом, потому усилившегося и стихшего, повиснув в воздухе эхом.

Мои глаза распахнулись, и кровь чуть не застыла в жилах.

– Что такое, Мардж? В чем дело?

Голос Сэл.

– Ты будто привидение увидала. Сядь, вот тебе стул.

Я не рискнула высунуть нос за трубу, на которой лежала. Мой сверхъестественно острый слух и так расскажет мне все, что мне надо знать.

Тошнотворный скрип дерева по бетону и последовавший за ним плюх дали мне понять, что Сэл пододвинула стул и Мардж тяжело упала на него.

Шорох бумаги подсказал, что Мардж дала Сэл записку.

Повисло молчание, а потом раздался долгий стон.

О, как я наслаждалась.

Я представила, как глаза Сэл движутся туда-сюда по листку бумаги и губы шевелятся, произнося слова.

– Что это значит? Одна из вас знает моего убийцу?

После нескольких часов раздумий я решила слово в слово повторить послание доски Уиджа. Вряд ли можно придумать что-то лучше.

– Господь святый! Оно написано кровью, Сэл! – Мардж снова обрела дар речи. Затем она добавила: – И свежей кровью, к тому же. Она еще не покоричневела.

Я потерла большим пальцем все еще болезненный кончик указательного, который я снова и снова протыкала иголкой из презренного набора для вышивания, который мне выдали. Поразительно, сколько крови требуется для написания нескольких слов.

Я подписалась «Франческа» – длинной размазанной подписью, жутко обрывавшейся на краю листка.

– Ты думаешь, это она? – снова голос Сэл, на этот раз дрожащий.

– А кто еще? Других мертвых Франчесок тут нет, по крайней мере, я их не знаю.

– Положи его, Мардж. Оно проклято. Принесет несчастье. Помяни мои слова.

– В пятницу мы запирали прачечную, и его тут не было. Сюда и муха не залетит. Как оно сюда попало?

В голосе Сэл послышалась дрожь.

– Что значит: «Одна из вас знает моего убийцу»? Ее не убили, она упала с лодки и утонула – ну, так говорили.

– Но ее ведь так и не нашли, верно? Может, кто-то ее столкнул?

– Столкнул? – возмутилась Сэл. – Кто мог такое сделать?

– В голову не возьму. Она была как ребенок. Любила наряжаться. Не могу представить, кто мог ее обидеть. Пару месяцев назад я нашла один из ее знаменитых красных носков за сортировочным столом. Расстроилась. Помнишь, как она украдкой приносила нам постирушку из дома? «Председателю нравится, когда воротнички накрахмалены чуточку сильнее» – так она говорила, да? «Председатель хотел бы, чтобы манжеты были подвернуты и чтобы на локти поставили кожаные заплатки». Помнишь? Что ж, даже у богатых свои причуды, не так ли? Мир ее душе. Желаю ей всего самого хорошего, где бы она ни была.

– Думаешь, она слушает нас – в смысле, прямо сейчас?

– Чепуха, Сэл. Привидений не существует.

– А как же эта записка?

Мардж хихикнула, и прозвучало это довольно натянуто.

– Наверняка это одна из наших милых деточек. Одна из наших чудесных невинных крошек, которая надеется, что у нас будет сердечный приступ. Она, скорее всего, прячется над бойлером, зажимая рот кулаком, – в этот самый момент. – И она закричала: – НЕ ТАК ЛИ, КРОШКА? Дай мне метлу, Сэл. Я ей покажу.

Кто-то со всей дури заколотил по стене, и я заметила сеточку для волос, которую носит Мардж. Я могла бы дотянуться до нее рукой, но удержалась.

– А ну выходи, выходи! Где ты там! – закудахтала Сэл.

Началась охота, и я была добычей.

– Хочешь не хочешь, но мы тебя поймаем! Поймаем!