Сэндвич с пеплом и фазаном - Брэдли Алан - Страница 10

Несколько суетливых раздатчиц еды, одетых в белое, раскладывали щедрые порции каши по тарелкам.

Я уселась с краю одного из столов и начала жадно поглощать завтрак.

При этом я осторожно осматривала помещение, делая вид, что вовсе этим не занимаюсь. Я новенькая, так что открыто пялиться – неприлично. Не то чтобы меня это сильно беспокоило…

Однако важно было не привлекать к себе внимания. Есть вероятность, что убийца жертвы в моем дымоходе сейчас находится в этой самой комнате.

Мне придется начать расследование на пустом месте. Я огляделась в поисках Коллингсвуд, но ее нигде не было. Наверное, ей разрешили отдохнуть после испытаний минувшей ночи.

Поскольку большинство девочек уткнулись в свои тарелки, рассмотреть их лица было нелегко. Я заметила, что за едой они продолжают быстро переговариваться, едва шевеля уголками ртов, отчего мне сложно было прочитать по губам – умение, которым я обладаю. Кроме того, мне не хотелось рассматривать их открыто.

Не требовалось особенной сообразительности, чтобы догадаться, какую сенсационную новость они обсуждают. В воздухе повис возбужденный гул.

Девочка постарше, сидевшая через два стола от меня, локтем толкнула свою соседку и указала подбородком на меня. Когда они обе увидели, что я их заметила, они быстро отвернулись.

Преподавательский состав, куда входили только женщины, сидел на возвышении в дальнем конце зала, взирая на пасущихся девиц.

В центре главного стола восседала мисс Фолторн. Склонив голову и сдвинув брови, она разговаривала с моложавой женщиной с прилизанными короткими черными волосами.

Порой случаются редкие бесценные моменты, когда ты не знаешь ни одного из присутствующих и можешь изучать без предубеждения или почти без предубеждения. Не зная даже их имена, можно создать мнение, основываясь исключительно на наблюдениях и ощущениях.

С первого взгляда можно было сказать, что все преподавательницы женской академии мисс Бодикот адски серьезны. Ни капли фривольности: ни смеха, ни губной помады.

Даже за едой они тихо переговаривались между собой с серьезностью суровых судей, несущих на своих плечах бремя правосудия.

Может ли кто-то из них оказаться убийцей?

В качестве простого упражнения я попыталась угадать, какие предметы они преподают.

Женщина с короткими седыми волосами, сидящая в дальней правой части стола, почти наверняка преподавательница французского. Ее рот с приподнятыми уголками, напоминающий лук Купидона, и этот особенный легкий изгиб ноздрей выдают человека, который говорит по-французски с колыбели. Ни одна англичанка не в состоянии так складывать губы во время разговора. Мне это стало известно в ходе наблюдений за мисс Леннокс – Шанталь Леннокс, живущей по соседству с домиком викария в Бишоп-Лейси. Муж Норман привез ее в Англию в качестве своего рода военного трофея.

Она жила на Монмартре и произносила это название в нос.

Рядом с ней сидела женщина с высокими скулами и рублеными чертами лица, ее окружала аура одиночества, и казалось, будто она существует в своем отдельном мире, под невидимым стеклянным колпаком.

«Печальная, – подумала я. – Одинокая и непопулярная».

Если судить по ее лицу, я первым делом подумала, что это Милдред Баннерман, оправданная мужеубийца. (Полезное слово, означающее «убийца мужа», которому меня научила Даффи.)

Но нет. Только вчера я видела школьную фотографию мисс Баннерман в галерее выпускниц. Не могла она постареть и превратиться в такую гарпию.

Мои глаза двигались вдоль стола и справа от мисс Фолторн наткнулись на милое личико эльфа: самая молодая преподавательница в академии – это же она та девушка с фотографии? Она казалась не намного старше сестрицы Фели, которой всего восемнадцать.

«Должно быть, она выглядит моложе своих лет», – подумала я.

Не желая выдавать свой интерес, я наблюдала за ней уголком глаза, ликуя при мысли, что завтракаю вместе с убийцей. Милдред Баннерман, наконец-то!

Остальные не представляли собой ничего особенного: заурядный набор носов и подбородков, глаз и ушей.

– Добро пожаловать в Бодс, – раздался голос над моим ухом.

Это оказалась та самая девочка, с которой я обменялась рукопожатием на лестнице.

– Ван Арк, – представилась она. – Мы уже знакомы. Я буду за тобой немножко присматривать поначалу. Я староста.

Она неторопливо осмотрела зал, словно высматривая хищников. Удовлетворившись тем, что сейчас мы в безопасности, она снова обратила внимание на меня.

– Скажи-ка, у тебя случайно нет сигаретки?

– Нет, – ответила я. – Не курю. А вам разрешают? Здесь?

Ван Арк хмыкнула.

– Конечно, нет. Мы прячемся в гальюне на третьем этаже.

– Не поняла?

– Гальюн. Нужник. Сортир. Белый друг…

– Параша, – добавила я.

– Параша! Ха! Хорошее словечко! – воскликнула она, подавившись кашей.

Ван Арк сотряс спазматический кашель, и ее лицо покраснело. Руки взлетели к горлу. Дыхание превратилось в хрипящее бульканье.

Я тут же поняла, что липкий комок каши перекрыл дыхательное горло ван Арк и что она в опасности.

Ее лицо уже начало темнеть.

Я вскочила на ноги и изо всех сил заколотила ее по спине – сначала ладонью, потом кулаками.

Нельзя было не заметить, что все окружающие, даже преподаватели, примерзли к своим стульям. Кроме меня, никто не шевелился. В зале воцарилось молчание.

Неожиданно ван Арк выкашляла отвратительный комок каши, и он с шумом плюхнулся на пол.

– Ты в порядке? – спросила я.

Она всасывала воздух огромными жадными глотками. Цвет ее лица прояснялся с каждой секундой.

Ван Арк скорчила гримаску.

– Нет, – прокаркала она, – но я справлюсь… Таков обычай. Старостам не позволено болеть.

Я уставилась на нее неверящими глазами. Это шутка?

– Если мы хотя бы насморк подцепим, с нас шкуру сдерут.

Она увидела, что я ей не поверила.

– Это правда, – прошептала она. – У них есть скотобойня. За шкафом в лазарете есть потайная дверца.

– И там с потолка свисают окровавленные крюки, – включилась я в игру.

Рыбак рыбака видит издалека. У нас с ван Арк намного больше общего, чем я могла подумать.

– Именно! – ответила она. – Мясные крюки и подставки с мясницкими ножами. А цыплятам они скармливают солому.

– Или то, что у них остается от приготовления каши, – добавила я, засовывая в рот полную ложку варева и с наслаждением его пережевывая.

Ван Арк втянула воздух, и ее глаза стали большими, как блюдца.

– О-о-о! – сказала она. – Как омерзительно!

И я поняла, что произвела на нее впечатление.

Тут ван Арк схватила салфетку и начала утирать мне губы, как будто я измазалась кашей.

– Ш-ш-ш, – сказала она, прикрывая рот и делая вид, что покашливает. – Дрюс наблюдает за нами. Она умеет читать по губам.

Как ни хотелось мне похвастаться моими собственными достижениями на этой ниве, я быстро приняла решение придержать пару трюков при себе. Иногда молчание – золото.

Через два стола от нас крупная девица, та самая, которая толкала соседку локтем, – должно быть, это и есть Дрюс, – открыто пялилась на нас.

Во всем зале на нас смотрела только она. Все остальные старательно отводили глаза, как всегда делают протестанты, когда сталкиваются с коллективным замешательством. Я заметила эту черту еще в детстве, и как мне кажется, она связана с известной страусиной реакцией. Католики, наоборот, расталкивали бы других, чтобы оказаться в первых рядах.

– Пойдем-ка отсюда, – предложила ван Арк. – Мне нужен глоток свежего воздуха. Давай. У нас есть еще несколько минут до следующего звонка.

Когда мы отодвинули стулья, я намеренно повернулась в сторону Дрюс и, делая вид, что разговариваю с ван Арк, четко проартикулировала слово «прелюбодейка».

Это мое любимое слово из Шекспира. Не такое длинное, как «диффамацировать» из «Бесплодных усилий любви», которому я отдавала предпочтение прежде, однако же достаточно сложное, чтобы дать понять Дрюс: когда дело доходит до чтения по губам, она не с салагой имеет дело.