Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 44

– Если бы я знал, Тимоша, в кого ты переродишься, я бы тебя еще тогда придушил, когда мы к тебе с жиганами пришли пальцы рубить.

– Я тоже часто вспоминаю тот день, Мулла. Почему-то с тоской вспоминаю. А теперь умолкни!

Беспалый мгновенно преобразился – он вновь был человеком из железа, частью огромной машины, перемалывающей людей.

– Эй, ребята, разгоняй насекомых по щелям! – распорядился он.

Когда в барак затолкали последнего зека, Беспалый неторопливо побрел домой.

Поезд дернуло, потом медленно поволочило вперед, и состав принялся набирать скорость. В вагоне сквозило, и за каких-нибудь пятнадцать минут выдуло все тепло, что зеки надышали за полдня. Солдаты неторопливо, словно барышни по парку, прохаживались вдоль отсеков, огороженных с трех сторон крепкими решетками. Служба для них давно уже сделалась привычной, и по их сытым физиономиям чувствовалось, что она не была им в тягость. За два года они успели повидать столько уголовничков, что все зеки казались им на одно лицо. Новый контингент не вызывал у них ни малейшего любопытства. Такими же безразличными взглядами посматривают работники зоопарка на зверей, вконец устав от зоологической экзотики.

– Мулла, куда нас везут? – спросил вор по кличке Гнида.

Как правило, зек, имеющий неприглядное погоняло, не поднимается выше полов, но Гнида был парень с характером и сумел сделаться вором. Он сумел доказать, что если Господь обделил тебя заступничеством, а случай наградил нелестной обзываловкой, то все-таки можно подняться над судьбой, если ты сам не гниль, а характер твой под стать кованому железу.

– А хрен его знает! – безучастно отозвался Мулла. В голосе его прозвучало равнодушие. – Тебя не меньше меня по России мотало, да и места ты эти знаешь. За зарешеченным окном виднелась североуральская чахлая тайга, переходящая в тундру.

– Понимаешь, Мулла, я тут подумал…

– Ну?

– Похоже, что нас твой крестник на Североуральскую пересылку отправил.

Предположение внушало тревогу. Среди блатных эти места пользовались дурной репутацией. Не из-за гнуса и болот, а оттого, что это место давно облюбовали ссученные. Они подвизались на пересылке в качестве «придурков»: позанимали места хлеборезов, каптеров и даже охранников. Администрация пересылки частенько их использовала в своих целях, и они, польстившись на обещанный хлеб с маслом, выполняли роль жандармов: усмиряли воровские бунты и заталкивали воров в БУРы за неповиновение.

Мулла призадумался – после всех его разговоров с Беспалым предстоящая поездка выглядела лишь невинной шалостью полковника, а ведь он пообещал отправить в геенну огненную.

– Ничего, как-нибудь прорвемся… Не в первый раз.

Лупатый спал скрючившись, как младенец в утробе матери. Время от времени вагон резко встряхивало на стыках рельсов, однако Федор спал крепко и безмятежно.

Солдаты настороженно посматривали на зеков, но, убедившись в отсутствии дурных замыслов у своих подопечных, снова успокаивались. Да и куда денешься из столыпинского вагона?

Как Гнида и предполагал, этап выгрузили в Ярмоле, в трехстах километрах от Воркуты. Стылое место, препоганое, ржавые болота на сотни верст вокруг не одна воровская жизнь сгинула здесь, а души усопших неприкаянно шатались по всей округе, наводя ужас на местных жителей.

Воровской телеграф, как всегда, работал безотказно. Едва прибыл североуральский этап, как Мулла уже знал, что в лагере «парятся» полторы тысячи зеков, среди которых не менее тридцати коронованных воров. Во избежание всеобщей смуты их держали в отдельном бараке, вход в который сторожили ссученные. «Красноповязочники» составляли здесь значительный отряд и управляли остальной массой зеков так же свободно, как опытный жонглер работает с тяжелыми булавами. Суки позанимали все хлебные должности и установили такой «красный террор», от которого выли даже обыкновенные «мужики».

Муллу вместе с остальными зеками заперли в отдельный барак. Хуже всего было то, что стерегли их не молодые вертухаи, которые иголочкой прокалывали на календаре очередной прожитый день, дожидаясь вожделенного дембеля, а такие же заключенные, как и они сами, только вот цвета иного – красного.

Мулла посмотрел в щелку. В узкой полоске света он увидел блондинистого парня лет двадцати пяти. Он с наслаждением курил импортную сигарету, получая двойной кайф: от того, что выполнял важную задачу – оберегал покой законных, и от заморской диковинки.

– Эй, земеля, – окрикнул красноповязочника Мулла, – кто у вас здесь за пахана?

Гримаса удовольствия упорхнула мгновенно – лицо ссученного настороженно напряглось, и парень произнес, будто выплюнул:

– А тебе-то что за дело?

– Поговорить бы мне с ним.

– О жизни, что ли? – хмыкнул парень.

– Нет, скажи – Мулла позвал.

На лице парня появилось любопытство. Стало ясно, что он слыхал погоняло. Он даже повернулся, как будто сквозь дощатую дверь хотел рассмотреть известного вора.

– Так в чем же дело. Мулла? – На сей раз голос был не таким холодным, словно сквозь вечную мерзлоту пробился теплый источник.

Уважение – это сложное чувство, его невозможно вытравить с помощью ненависти: даже смертельные враги могут испытывать по отношению друг к другу что-то вроде симпатии, а что уж говорить о братьях, выпорхнувших из одного гнезда. Братья могут идти по жизни разными путями, но кровное родство все же остается и рано или поздно подаст голос.

– Путевый базар имеется к вашему пахану! Сорока мне весточку на крылышке принесла, что останемся мы здесь надолго. И чтобы не резать по углам противников по вере, нам бы определиться надо, – пояснил Мулла.

– Что именно ты хочешь?

– Передай ему, что предлагаю зону разделить, отгородиться забором, и пусть каждый на своей территории королем заживет.

Парень крепко задумался. Огонек его сигареты с каждой новой затяжкой все ближе подползал к губам, словно желая их обжечь.

– Значит, говоришь, потолковать желаешь, – парень щелчком отбросил окурок и сплюнул. – Ну-ну… Мы ведь тоже кое о чем наслышаны и знаем, что у вас там творилось. Вы не блох там давили… Ладно, позову. – И парень, повернувшись и показав стриженый затылок, громко прокричал: