Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 36

– Тиша из тех людей, которые способны вообще забыть о покойниках.

Так давайте не будем засирать раньше времени друг другу мозги!

Мулла никогда не любил северные широты с их дурацким летним солнцестоянием, когда нет никакой возможности спрятаться от дневного света и даже барак не дарит спасительной тени. Поэтому все лето он пребывал в какой-то дреме, очень напоминавшей зимнюю спячку животных, и ожидал полярных ночей так же страстно, как молодой любовник ждет на условленном месте свою возлюбленную.

Хотя полярные ночи, если вдуматься, не менее отвратительны, чем долгий летний день.

Мулла был уверен, что уже давно перевалило за полночь, а солнце все еще висело над кровлей барака тусклым желтым диском. Покойники, уложенные рядком, казались прилегшими отдохнуть путниками. Создавалось впечатление, что они подремлют малость и бодренько поднимутся на ноги, чтобы отправиться в дорогу.

Ближе к утру громко заскрипела дверь барака, и на пороге появился полковник Беспалый. Мулла догадался: «кум» явился для того, чтобы самому посмотреть на пейзаж после битвы.

– Боже мой, что я вижу! – искренне ужаснулся начальник колонии и почти по-бабьи всплеснул руками. – Как же вы живете в этом аду?! А покойники?

Ей– богу, это не самое лучшее соседство. А где мой кореш Мулла? Неужели мне придется разыскивать его среди жмуриков? – горестно вздохнул Беспалый, выпятив нижнюю губу. – Боже мой, я ведь и не простился с ним по-человечески!

– Рано ты меня решил похоронить, Тимоша! – поднялся с нар Мулла.

– Господи, Мулла! Ты даже не представляешь, как рад тебя видеть живым! – воскликнул Беспалый. – доверишь ли – я молился за тебя.

– Я всегда знал, Тимоша, что ты хороший артист. Только эта сцена из дешевого спектакля. Я на нее не купился. Почему бы тебе сразу не расстрелять нас за воротами твоего учреждения, а потом свалить всех в кучу да и похоронить по-босяцки?

– Мулла, ты, наверное, думаешь, что у меня совсем нет сердца?! – нахмурился полковник. – Да я себе пулю в лоб пущу, если мне отдадут подобный приказ!

Автоматчики, стоявшие по обе стороны от Беспалого, уныло взирали на трупы. За полтора года службы они успели повидать костлявую не раз, но несколько десятков покойничков за одну последнюю неделю – явный перебор! Уже пятый день они выполняли работу могильщиков, остервенело вгрызаясь лопатами в вечную мерзлоту. Но они знали, что тундра не терпит чужеродного материала и извергает из своего мерзлого нутра все лишнее. Солдаты-могильщики были твердо уверены, что через десяток лет покойники непременно вылезут из земли на прогретую солнцем поверхность.

– Не замечал за тобой такой сентиментальности!

– А язык у тебя злой. Мулла, – укорил Беспалый былого друга. Поманив пальцем, он отвел его в сторону и продолжал вполголоса:

– Не удивлюсь, если в зоне отыщутся желающие прощупать пером твои кишки. Такие, как ты, редко заживаются на белом свете. И все-таки. Мулла, несмотря на твой ядовитый язык, я помню наше беспризорное детство и нашу дружбу – Ты зачем пришел сюда, Тимоша? Хотел поглядеть на мое мертвое тело?

Так тебе придется еще малость подождать.

– Не хорохорься, Мулла, – печально произнес полковник Беспалый. – Ты вожак в этом бараке, но на зоне уже выбрали нового смотрящего, а он не потерпит рядом с собой соперника. И поэтому тебе придется умереть первым.

– Ты пришел для того, чтобы сказать мне об этом?

– Мне бы не хотелось нарушать правила той игры, которую я придумал, но в память о нашем прошлом я могу подарить тебе жизнь. Сейчас ты пойдешь, в мою каморку и отсидишься там, пока одна кодла не перережет другую.

– Ты помнишь, какие наколки у меня на коленях? – неожиданно спросил Мулла.

Беспалый помнил их отлично. Огромные звезды, обведенные кругом, в центре круга – полумесяц и надгробная стела. Они имели двоякое значение:

«Смерть неверным» и «Лучше смерть, чем позор».

– Помню.

– Это и есть мой ответ. Мне нечего больше добавить.

– Хочешь сказать. Мулла, что ты особенный? Каждый из нас хочет пить и жрать, но особенно сильно люди хотят жить. Не строй из себя героя, не надо.

– Ты здорово изменился, Тимоша! – печально покачал головой Мулла. – Такое впечатление, будто я беседую с совершенно незнакомым человеком. А ведь нас и вправду связывало очень многое. Неужели ты подумал, что я способен бросить своих людей и пойти отсиживаться в твоей каморке в то самое время, когда падлы их начнут резать?

Беспалый примирительно улыбнулся:

– Успокойся, я просто проверял тебя. Ты не мог поступить по-другому.

Я догадывался, что ты пожелаешь умереть вместе со всеми. Может, у тебя есть какая-нибудь просьба? Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Тимофей смотрел на Муллу с сожалением, как на приговоренного к смерти. Возможно, поэтому он не спрашивал об убитых, которые лежали у противоположной стены барака.

– У меня к тебе две просьбы. Надеюсь, не откажешь?

– Говори, – кивнул Беспалый.

– Прикажи похоронить этих бродяг, – Мулла показал на убитых.

– Так, хорошо, согласен. Какая вторая просьба?

– Скажи, кто же сейчас в зоне смотрящий?

– Вот оно что! – понимающе заметил Беспалый. – Ты еще не потерял надежды выжить в мясорубке! Вчера на зону прибыл новый этап, и на лагерном сходняке зеки выбрали паханом Гришуню Маленького. Навряд ли этот парень тебе по зубам. Ты ведь не забыл Гришуню Маленького?

Свое прозвище Гришуня получил за короткие ноги. Однако никто не осмеливался смотреть на него свысока. Обращаться с ним следовало почтительно – Гришуня был на редкость злопамятен, не прощал даже случайно оброненного обидного слова, и частенько его недоброжелателей находили в глухих местах с перерезанной глоткой. Природа сполна вознаградила его за малый рост, наградив могучими руками. Мало кто мог похвастаться такой же силой, какой обладал Гришуня Маленький. Именно это обстоятельство в сочетании с железной волей позволяло ему держать в повиновении всю его шайку – три десятка отъявленных головорезов. Несмотря на свой рост, Гришуня пользовался благосклонностью женского пола – его частенько видели в самых дорогих ресторанах Москвы с первыми красавицами столицы, а число его незаконнорожденных отпрысков уже давно перевалило за второй десяток. Такое чадолюбие только добавляло Гришуне авторитета и пробуждало любопытство прекрасных дам. Они липли к нему так, словно хотели разгадать какую-то его тайну. Гришуня Маленький любил пофрантить, пытаясь, видимо, таким образом компенсировать недостатки внешности. Он любил дорогие вещи так же страстно, как красивых женщин, и одевался всегда очень дорого и броско, больше походя на денежного туза, чем на матерого уркача.