На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 6

ГЛАВА 5

Почувствовав пальцами упругую бархатистую кожу на бедре Мерседес, Томас Ховански застонал. Вот уже полгода эта девушка сводит его с ума. Она стала его бредом, грехом, слабостью. Каждый раз, встречая мексиканку в тюремных коридорах, он едва сдерживался от того, чтобы не прижать ее тугое тело к стене и овладеть ею прямо там, под мертвенным светом люминесцентных ламп. Поляк по происхождению, Ховански, как и всякий эмигрант второго поколения, очень крепко держался за свою семью. Любящий муж, заботливый отец четверых детей, безупречный полицейский – таким знали его все. И только одна женщина в мире знала его как неистового, сумасшедшего любовника, способного на всякого рода безумства. «Если бы не твои светлые волосы, – чарующе улыбаясь, говорила она при очередной встрече, – я бы подумала, что в твоих жилах течет кровь истинного латинос». И – получала в ответ очередную порцию его безумной страсти.

Когда она впервые как сотрудник появилась в тюремной канцелярии и бросила на начальника тюрьмы свой колдовской взгляд, Ховански понял, что пропал. Неделю он как завороженный толкался среди канцелярских крыс только для того, чтобы лишний раз приласкать взглядом эту высокую, стройную, черноволосую красавицу, которая неизменно отвечала ему призывным взором карих, миндалевидной формы глаз. На восьмой день их знакомства они уже трахались в его кабинете, как два обезумевших от страсти диких зверя. Их первая встреча стоила тюремной администрации пары разбитых ваз, сломанного стула и кучи смятых и безнадежно испорченных документов. С тех пор накал этих встреч практически не изменился, только Томас предусмотрительно убирал хрупкие предметы и старался держаться подальше от мониторов внутреннего обзора, стоявших в противоположном от его стола конце кабинета.

Голубоватые экраны сейчас были единственным источником освещения в кабинете, и в их призрачном свете смуглая кожа Мерседес приобрела фантастический сиреневый оттенок.

– До чего же ты хороша, малышка, – прошептал Ховански, вдыхая ее запах. – Ты пахнешь, как дикая кошка.

Он сидел в кресле, а Мерседес стояла перед ним, слегка облокотившись о стол. Его рука двинулась вверх по ее бедру, задирая юбку. Тело Мерседес выгнулось, сверкнули в полумраке ее зубы. Эта невероятная женщина всегда улыбалась, занимаясь любовью. Томас почувствовал дрожь в своем теле, но все еще продолжал медленно, как бы лениво ласкать ее, наслаждаясь этими мгновениями покоя перед битвой, дожидаясь, пока страсть не захватит его целиком, заставляя забыть обо всем на свете – о жене, детях, карьере, об этих ублюдках-заключенных и об этих вот мерцающих во мраке мониторах, на одном из которых застыл интерьер двухместной камеры в блоке предварительного заключения. В камере стоял мрак, и два неподвижных тела на нарах были видны только благодаря телекамере инфракрасного излучения, специально установленной в потолке под вентилятором так, что была незаметна для находящихся внутри заключенных.

Лаская свою любовницу, начальник тюрьмы лишь время от времени поглядывал на этот экран. Двумя пальцами подцепив ее кружевные трусики, он спустил их вниз. Мерседес высвободилась из них и, раздвинув смуглые ноги, уселась к нему на колени верхом. Он чувствовал, как ее ловкие пальцы расстегивают ремень на его брюках, и одновременно видел на экране монитора, как один из заключенных медленно поднялся с постели и, прихватив подушку, подошел к своему сокамернику.

Женщина коснулась рукой его члена, и горячая волна возбуждения прокатилась по телу Томаса. Он изо всей силы сжал руками смуглые бедра и услышал в ответ ее тихий смех с придыханием. Краем глаза он все еще следил за происходящим на телеэкране, но страсть уже почти целиком захватила его. Рванув на Мерседес белую форменную рубашку, так, что в стороны с треском полетели пуговицы, он закрыл глаза и принялся жадно целовать ее высокую грудь. Женщина склонилась над ним, закрывая его лицо своими густыми черными волосами, он почувствовал легкую боль в плече от укуса. Томас схватил Мерседес за волосы и запрокинул назад ее голову. Мерседес застонала и в ту же минуту почувствовала его внутри себя. Их любовные схватки всегда были похожи на борьбу, и ей это безумно нравилось. Он мял ее тело руками, терзал его, она делала вид, что отбивается от его сильных рук, извиваясь в его сильных объятиях, стонала от удовольствия, закусив губы. Возбуждение ее становилось все больше и больше, почти невыносимым. Уже почти теряя сознание от наслаждения, она слышала, как полетело на пол что-то тяжелое, может быть Настольная лампа. Его дыхание становилось все более учащенным и прерывистым, а мышцы – все более твердыми... Особенно твердой была та, которая больше всех волновала Мерседес. Момент блаженства был потрясающим, как всегда, Мерседес забылась от наслаждения. Тихо застыла на плече у Томаса. До чего же хорош этот чертов поляк. Жаль, что она не может разделить с ним супружескую постель.

В этот момент Ховански резко повернулся и грубо произнес:

– Мать твою!

Мерседес вздрогнула и в изумлении уставилась на любовника, который, окаменев, смотрел куда-то за ее спиной.

– ...Твою мать! – повторил он и, почти оттолкнув ее, бросился к мониторам. – Что за черт?!

Тихо закипая гневом и обидой, Мерседес обернулась и увидела, как, полуголый, со спущенными до колен штанами, Томас Ховански подошел к одному из экранов и снова разразился бранью.

– Да что случилось? – сдержав себя, она также подошла к экрану и увидела, что один из заключенных лежал на полу, второй, сидя на нем сверху, прижимал к горлу своего противника посверкивавший в полумраке острый металлический предмет.

– Ублюдок... – прошипел начальник тюрьмы. – Ну он за это еще поплатится!.. – Обернувшись, Томас внимательно посмотрел на свою любовницу. – Иди-ка ты лучше домой, детка. Боюсь, сегодня мне не до любви. И как бы у тебя не возникло неприятностей.

Мерседес, с которой он раньше никогда так не разговаривал, боязливо сверкнула глазами, схватила свои трусики и, даже не поправив на себе одежду, резко развернулась на каблуках и, разобиженная, вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что задрожали зарешеченные оконные стекла.

ГЛАВА 6

Джонни-Могильщик судорожно глотал воздух. Наконец, не разжимая зубов и морщась от боли, он прошипел:

– Я не знаю...

– Вот как? – спокойно удивился Варяг. Он сгреб шевелюру Джонни в кулак и сильно ударил его затылком о стену, одновременно приставив заточку к кадыку. – В твоей глотке уже, считай, сидит дюйм стали. Если будешь гнать туфту, проткну на хер! Английский язык понимаешь? Или тебе по-русски повторить, что такое длина хера, ублюдок? Спрашиваю второй раз: кто тебе приказал меня убрать?

Джонни не однажды встречался с людьми такого типа. Они живут по своим собственным законам, одним взглядом способны парализовать чужую волю и если объявляют, что пырнут ножом, то непременно выполнят обещание.

– Я точно не знаю. Один парень...

– Кто такой? Откуда он? Имя?

– Из какой-то службы... Черт его знает, откуда. У дяди Сэма до фига специальных служб. Может, из управления по наркотикам, может, из канцелярии прокурора штата...

– Придется с тобой, парень, поговорить по-серьезному. Ты меня или не понял, или совсем не уважаешь, – размеренно, по слогам, почти спокойно произнес Варяг.

В глазах Джонни сверкнули искры животного страха. От своего сокамерника он ожидал всего – панического крика, ярости, слов ненависти, истерики, испуга. Но русский вел себя так, словно был единовластным хозяином маленького тюремного мирка, в котором верзила Джонни совсем недавно чувствовал себя как рыба в воде.

– Погоди, русский... Я правда не знаю, кто этот парень. Он сказал, что его зовут Фрэнки. Фрэнки, и все. Я не знаю, из какого он ведомства. Я уверен только в одном: ты здорово кому-то насолил.

Варяг нахмурился и, помедлив, убрал заточку. Джонни облегченно вздохнул.