На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 19

Уложив сына в постель, Светлана прошла в гостиную. Некоторое время она бесцельно бродила по комнате, задумчиво останавливаясь перед висевшей на стене картиной, изображавшей уютный московский дворик. Она купила эту картину у какого-то никому не известного художника, еще когда вместе с Владиславом жила в Москве, когда и думать не думала, что ей придется покинуть родину. Но, уезжая, взяла с собой именно ее, как будто чувствовала, что там, на чужбине, именно эта вещь будет ей так необходима. Она увидела что-то особенное в этом дворике, освещенном зимним закатным солнцем, которое окрасило в теплый розовый цвет по-московски грязный снег. Несколько старинных, похожих на купеческие, домиков темной стеной закрывали небо, и только наверху чуть видна была его полоска – алая, с золотом, с блестевшими в умирающих солнечных лучах маленькими луковками церкви. В центре дворика стояла брошенная кем-то машина, чернели темными провалами окна, а возле подъезда, чуть заметная в вечерних сумерках, светлела одинокая человеческая фигура.

Тогда, в Москве, Света купила эту картину механически, даже на задумавшись над тем, что же ее привлекло в ней. Она просто понравилась ей, и все. Цвета, композиция – во всех этих тонкостях Светлана никогда толком не разбиралась, но чувство прекрасного было присуще ей с детства.

Сейчас, сидя в своем шикарном американском доме, она часто ловила себя на том, что, оказавшись перед этой картиной, невольно задерживается возле нее, чтобы вновь и вновь испытать это странное чувство, нечто вроде сладкой печали, радости и одновременно тоски, от которой сердце, сжавшись вначале, начинало сильно колотиться потом. Раньше она никогда не испытывала ничего подобного. Разве что в детстве, потому что иногда ей казалось, что чувство это ей знакомо – оттуда, из далекого прошлого, когда все было просто и ясно, когда она жила в маленьком северном городишке, когда были родители, способные защитить ее от всех невзгод, и мир был прекрасным и загадочным, полным невероятных приключений и надежд.

Когда однажды она поделилась с Владиславом своими переживаниями, он внимательно посмотрел на нее и вдруг усмехнулся. Она даже обиделась, подумав, что он смеется над ней.

– Ну чего ты усмехаешься? – запальчиво спросила она. – Можно подумать, что тебе это чувство знакомо!

– Знакомо, – без тени улыбки отозвался он. – И не только мне. Но и многим другим людям. Это чувство называется ностальгией. – Он улыбнулся наконец: – Слышала о такой?

Светлана смотрела на него, открыв рот. Для нее это было настоящим откровением. Ведь она была счастлива, ничего такого, что можно было назвать тоской – даже тоской по родине, – она не испытывала. Тем более она не могла представить себе, что ее муж, человек занятой, сильный и целеустремленный, может занимать свое время подобными сентиментальными глупостями.

Теперь она стала больше прислушиваться к своим ощущениям, и вскоре была вынуждена признать, что так оно и было – она скучала по России. Этот неказистый московский дворик олицетворял для нее родину, все то дорогое, что связывало ее с той, прежней жизнью. Такой всплеск патриотизма был для нее настоящей неожиданностью. При этом она никогда не вспоминала что-то конкретное, но эта странная, доставляющая радость боль с тех пор прочно поселилась в ней, а когда случились все эти страшные события с ее похищением, когда они с сынишкой Олежкой едва остались живы, когда странный человек Юрьев расстрелял Монтиссори и всю его охрану, когда Владислава посадили в американскую тюрьму, эта боль усилилась в десятки раз и уже не покидала ее ни днем ни ночью. Теперь ей казалось, что, если они с мужем и Олежкой вернутся домой, все сразу наладится и уже никогда с ними со всеми ничего плохого не случится.

Она услышала звук подъехавшей машины, потом мелодичный звонок в дверь и пошла открывать.

Это был Сивый. Он пребывал в радостном возбуждении и, войдя в прихожую, извлек из-за спины руку с великолепным букетом прелестных желтых тюльпанов. Света ахнула: ' – Мои любимые! Откуда ты знаешь?

– Знаю, – самодовольно ответил Сивый. – Только вот непонятно, почему именно желтые?.. Вроде, к разлуке.

– Ничего не к разлуке! – возмутилась Светлана.

– Ну, не знаю, мое дело маленькое... Букет, как ты понимаешь, от твоего мужа. У него, видишь ли, в тюряге других дел нет, как жене букеты посылать, вот я и бегаю...

Он потер руки, внимательно посмотрел ей в глаза:

– Хоть это и не принято в этой стране... Пожрать дашь?.. Домашненького хочется, надоел этот «фаст-фуд» проклятый...

Светлана сощурилась:

– Зависит, какие новости принес. Не отвечая, Сивый прошел в дом.

– Черт, – бормотал он, вымыв руки в ванной, – забыл, где у тебя кухня... Люблю, знаешь ли, на кухне ужинать. Уютненько так, по-московски...

– Ты мне зубы не заговаривай, кормить не буду, пока не скажешь.

Тем не менее она прошла на кухню и достала их духового шкафа фарфоровую супницу. Поставив ее на стол, открыла крышку.

Увидев лежавшие горкой и источавшие чудесный аромат настоящие сибирские пельмени, Сивый застонал.

– Даже не думай. – Светлана снова закрыла крышку. – Говори.

– А что говорить, – скороговоркой забормотал Сивый, усаживаясь за стол и не сводя глаз с вожделенной супницы. – Завтра вечером вылетаем в Москву.

– Как в Москву?!

– А вот так. Разлюбезный твой муж, Владислав Геннадиевич, улетел сегодня утром, а мы – завтра вечером.

– Неужели? – Светлана радостно всплеснула руками.

– Именно так. Вот и все дела. Ну-ка, давай сюда пельмени... А водка есть?

– Ух ты! – вдруг раздался сзади восхищенный вздох, и они обернулись к двери.

На пороге кухни стоял, одетый в веселенькую, с мишками и зайчиками, пижаму, Олежка. Некоторое время он изучающе смотрел на Сивого, потом критически взглянул на мать и с невозмутимым видом протянул свое обычное:

– Mo-ом.

– Что, зайчик? – ласково отозвалась Светлана.

– Я хочу пить.

– Ну так попей.

Мальчишка продолжал стоять, зябко поджимая пальцы босых ног и выразительно глядя на мать.

– Что такое? – удивилась она.

Он покосился на Сивого, потом снова взглянул на нее.

– Но тогда я ничего не могу тебе «галантиловать», – неожиданно заявил малыш, повторяя подслушанную где-то фразу.

Повисла недоуменная тишина.

– Что же ты не можешь гарантировать? – переспросила Светлана у сына.

– Что я не описаюсь, – не моргнув глазом, ответил ребенок.

– Чудовище, – только и смогла сказать Света и растерянно посмотрела на Сивого, который, присвистнув, прокомментировал:

– Однако. – Потом обратился к мальчику: – Скажи, парень, а ты всегда так вот изъясняешься?

Сын Варяга серьезно кивнул. Потом выпил полный стакан воды, поданный ему матерью, – и, уже уходя, обернулся к Сивому:

– Дядя Сивый, а ты башкой умеешь кирпичи разбивать?

– Иди, иди! – замахала на него руками Светлана, и мальчишка, возмущенно взглянув на нее, с достоинством удалился.

Сивый значительно поднял вверх указательный палец.

Он внимательно следил за Светланой, которая накладывала ему пельмени.

– Давай, давай, – подбадривал он. – Не жадничай, сегодня можно. Сегодня праздник. – А получив тарелку, скомандовал: – Масло, уксус, перец!

Обильно приправив блюдо, он победно поднял наполненную водкой рюмку и провозгласил:

– За победу!

Внезапно раздавшийся звон заставил Светлану обернуться, но сначала она ничего не увидела, лишь темные кусты за окном кухни да ночное небо над ними. Потом вдруг увидела маленькую дырочку в стекле и, все еще ничего не понимая, повернулась к Сивому.

Он сидел откинувшись на спинку стула, запрокинув назад голову. Во лбу его была маленькая дырочка, кровь из которой тоненькой струйкой ползла вниз. Секунду Светлана смотрела на него широко раскрытыми глазами, потом дико закричала и метнулась наверх, туда, где была спальня сына.

Двое мужчин выскочили из прихожей ей наперерез. Один схватил ее за локти, а второй коротко ударил чем-то твердым по голове. На мгновение Светлана почувствовала серую дурноту и, не успев додумать мысль о сыне, провалилась в беспамятство.