Невеста колдуна - Сухомизская Светлана - Страница 24

— Вы с нами? — спросил Кирилл, поворачиваясь к Юле.

Та надменно покачала головой:

— Нет, мы пойдем попозже. Мне надо еще сделать мой комплекс упражнений.

Я почувствовала укол сожаления, что пропущу такое, без сомнения, великолепное зрелище, но делать было нечего. Полюбуюсь как—нибудь в другой раз.

К недовольству Кирилла и моей тайной радости, не успели мы спуститься с крыльца, как перед нами как из—под земли вырос один из геометрических охранников и сообщил, что будет сопровождать нас.

— Ой, Могила, — с тоской произнес Кирилл, — тебя нам только не хватало.

— А почему Могила? — полюбопытствовала я.

— Потому что фамилия моя Могилевский, — пояснил охранник, у которого, по контрасту с устрашающей внешностью, оказался тоненький, почти женский голосок. Мне пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы не захихикать.

Обогнав нас, Могила подошел к калитке и распахнул ее, осматривая местность с комично зверским видом.

На скамейке у забора через дорогу сидел какой—то потрепанный мужичонка неопределенного возраста. Вид его настолько не соответствовал моему представлению об обитателях дачного поселка, что я толкнула Кирилла локтем в бок и тихонько спросила:

— А это кто?

— Понятия не имею, — равнодушно ответил Кирилл. — Первый раз вижу. Может, сторож чей—нибудь. У нас тут, бывает, нанимают таких за кормежку и жилье.

— Может, пойти у него документы проверить? — грозно пискнул Могила.

— Этого еще не хватало! Заняться тебе больше нечем, что ли?! — прошипел Кирилл. — Может, еще пройдешь с облавой по всему поселку?

Могила обиженно насупился и пропал за нашими спинами.

Дорога привела нас к пологому берегу озера. Неподалеку виднелись дома поселка Белые Ключи, плавно переходящего в город Краснозаводск. На противоположном обрывистом берегу темнел смешанный лес. Небольшая стайка детей разных возрастов, поднимая фонтаны брызг, плескалась у берега, изредка выскакивая на сушу, чтобы с оглушительным визгом пробежать несколько кругов по желтому песку. Взрослых практически не было, если не считать нас с Кириллом да пары пожилых дачников в мятых панамах.

Мы расстелили одеяло и, скинув с себя одежду, улеглись на него. Могила, потоптавшись на месте, с тоской посмотрел на свои брюки и рубашку, вздохнул и сел прямо на песок неподалеку от нас, так и не решившись раздеться. Это душераздирающее зрелище так заинтриговало дачников, что они на некоторое время даже забыли про карты, в которые были погружены до нашего появления.

После того как Кирилл победил меня в небольшом заплыве вдоль берега, отчего его настроение значительно улучшилось, мы вернулись на наше одеяло и подставили спины солнцу. Жертва служебного долга, снова занявшая свое место на песке, сняла рубашку и повязала ею голову. Взорам окружающих открылась солидная мускулатура. Дачники переглянулись, а дети разинули рты и минуты на две затихли, уважительно разглядывая Могилу.

Мне хотелось спросить Кирилла о его вчерашнем путешествии и о непонятных словах, сообщенных мне старушками у станции, но вместо этого я поинтересовалась:

— Слушай, я вот одного понять не могу: если Юля — твоя девушка, почему она столько времени проводит с Борисом? Тебе это не кажется странным?

— Борису нравится быть у нее на побегушках, выполнять ее капризы. Его нетрудно подчинить себе. А я не такой. Я человек свободный и независимый. Командовать мной нельзя. Себе дороже обойдется.

— А ты не боишься, что она уйдет от тебя и останется с Борисом?

Кирилл расхохотался так, что ткнулся носом в одеяло.

— Юлька — с Борькой? Сразу видно, что ты не знаешь ни его, ни ее! Он ее и пальцем тронуть не решится! Он же тряпка, слюнтяй! Я в школе всю дорогу его ото всех защищал, он ни разу в жизни никого не побил! И не потому, что слабый, а потому что ударить первым не может! А с девицами как обращается — это же смотреть больно! Будто к тигру в клетку входит!

А Юлька пострашнее тигра будет, уверяю тебя! Он, бедняга, так ее боится, что просто немеет в её присутствии! Не удивлюсь, если этот тюфяк вообще до сих пор девственник.

Нельзя сказать, чтобы мне сильно нравился Борис, но такие безапелляционность и пренебрежительность суждений меня покоробили:

— А тебе не приходило в голову, что инициатива могла исходить не от Бориса, а от Юли?

Кирилл фыркнул:

— Да зачем он ей нужен? Понимаешь, у Юли есть одна сильная эрогенная зона — кошелек. У Бориса денег нет. То есть, конечно, нет столько, сколько нужно ей. Командовать им она может, и с большим удовольствием, но позволить ему что—нибудь… Нет, я даже представить себе этого не могу.

Пока Кирилл произносил эти слова, я рассеянно глазела по сторонам и вдруг замерла.

Уверенный, что на него не обращают никакого внимания, охранник смотрел на Кирилла. И столько откровенной издевки было в этом взгляде, что мне сразу стало ясно: Могила очень хорошо осведомлен об отношениях Юли и Бориса. И для него, в отличие от Кирилла, подлинный характер их отношений не составляет никакого секрета. Надо будет с ним поговорить. Потом. Без свидетелей.

Не успела я об этом подумать, как на дороге показались оба предмета нашего оживленного обсуждения.

— Видела сейчас Вадима Терентьева, — сказала Юля, наблюдая, как Борис расстилает второе одеяло.

— Терентьева? Это который внук колдуна, что ли? — Кирилл перевернулся на бок.

— Ну да. У него явно с головой беда. В камуфляже, с бородой. Вопросы какие—то идиотские задает. Бред, короче. Я вчера у деда с бабкой когда была, дед мне сказал, что несколько раз видел, как Вадим ночью в лес уходил. У меня иногда такое чувство, будто он не понял, что уже вернулся из Чечни.

— Он был в Чечне? — переспросил Кирилл.

— Ну да! Его после института в армию загребли. А мать, зараза, даже не почесалась, чтобы сыночка отмазать. Ну, его в Чечню и отправили, в полевой госпиталь.

— Подумаешь, госпиталь! — хмыкнул Кирилл. — Вот если бы на передовую, я понимаю…

— Много ты понимаешь! — Юлия посмотрела на него почти брезгливо. — Там что госпиталь, что передовая — один черт. Его же ранили, я уж не знаю, что там случилось, но он потом в госпитале месяца три пролежал, если не больше.

— А почему внук колдуна? — спросила я.

Поскольку Юля не удостоила меня ответом, объяснять пришлось Кириллу:

— Да у него дед на старости лет слегка крышей поехал. Травки какие—то стал собирать, коренья. Сам все лечился и дачников наших заслуженных с их чадами и домочадцами лечил, кому охота была. И деревенские к нему приходили. Медицина наша, отечественная, сама знаешь какая, а денег дед не брал — отчего бы не сходить, не полечиться — ни очередей тебе, ни хамства, а та же халява. Ну а поскольку народ дикий и суеверный, то прозвали его колдуном. Так это к нему и прицепилось, а он только посмеивался — веселый был старикан. Помер, пока я в Кембридже тусовался.

По возвращении с пляжа я вошла в свою комнату, тихонько напевая под нос полонез Огинского, бросила на стул пакет… и обомлела.

Содержимое моей сумки было вывалено на пол, а содержимое рюкзака — на стол. Постель вся перетряхнута и тоже сброшена на пол. Шкаф, в котором, впрочем, не было ничего моего, — перевернут вверх дном.

С изумлением и злостью смотрела я на безобразную картину, когда дверь моей комнаты распахнулась и влетела Юля.

— Кто—то рылся в моих вещах! — визжала она. — Твоих рук дело, да?!

— Если ты хорошенько напряжешь свою память, то вспомнишь, что я все время была с вами, — сухо ответила я. — Кроме того, даже если я каким—то чудом раздвоилась, зачем мне было устраивать разгром у себя самой?

Теперь только увидевшая беспорядок в моей комнате, Юля озадаченно замолчала. В эту минуту на пороге появился Кирилл.

— Марин, у меня тут… Понятно, у тебя тоже.

— Это ее рук дело! Это она подстроила! Сговорилась с кем—нибудь! — снова завопила Юля.

— Замолчи, а? — зло ответил Кирилл. — Пойдем посмотрим, как там у Борьки.