Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мышиное счастье - Родионов Станислав Васильевич - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

— Здоров ты, — дед отдышался и ткнул пальцем в сторону маленького домика, ветхого, как и хозяин.

Леденцов поднял вёдра на крыльцо, до самых дверей, и птицей слетел на землю.

— Твои пошедши к продавщице, к Сантанеихе, — угадал его желание старик.

— Ещё раз спасибо, дедуля.

— А на добавку будет тебе совет…

Старик даже сошёл с крыльца и своими живыми глазками въелся в глаза инспектора. Леденцов нетерпеливо чавкнул ботинком:

— Какой совет, дедуля?

— Вам надобно пойти по хрюку.

— По какому хрюку?

— По поросячьему.

— Дедуля не понял… Мы интересуемся самосвалом с хлебом.

— Дедуля всё понял.

— Тогда зачем по этому… по хрюку?

— Хрюшки бы чего и шепнули.

— Дедуля, мы есть орган власти, а вы поросячьи шутки отпускаете.

— Молод ты ещё для органа, — озлился старик и пошёл в дом, глухо топая по сырым ступенькам.

И Леденцов подумал, что семьдесят один есть семьдесят один.

Я шёл за хлебом. У булочной остановился, как инопланетный корабль, бесконечно длинный сияющий автобус с интуристами. Распахнулась его дверь, и люди с сумками, сетками и мешками ринулись в магазин. Операция длилась минут десять… Когда автобус победно отъехал, я вошёл в булочную — полки были пусты. Ни буханки, ни батончика, ни бубличка. Как голодом всё вымело…

Пусть иностранцы поедят нашего хлеба.

Они ожидали найти усадьбу: двухэтажный дом, пристройки, стога, скотину… Дом Сантанеихи, небольшой и приземистый, как амбар с окнами, стоял на отшибе, у подступающих сосен — можно было подъехать из лесу по просёлочной дороге к самым воротам, не показываясь в Посёлке. Вокруг ни деревьев, ни строений — лишь кусты да сиротливый сарайчик за домом.

Рябинин никому не признавался, что стесняется вот так, вроде бы ни с того ни с сего, вламываться в чужой дом. И не хотел искать причину этого чувства и расслаивать свои переживания на волоконца логики — зачем? Ведь стеснение не пройдёт. Пока инспектор дёргал за деревяшку звонка, похожую на ручку детской скакалки, Рябинин одним мигом представил, что там, за дверью, — спят, читают, вяжут, целуются или ждут гостей, да не их, а званых… Представил. Всё-таки расслаивал переживания на волоконца.

Дверь открылась. Следователь с инспектором ожидали увидеть красноликую тётку в сумрачном платке — Сантанеиху они ждали. Перед ними стояла женщина лет сорока, в брючках, в красной кофточке, с крашеными желтостружечными волосами, и обдавала их широким и непугливым взглядом.

— Клавдия Ивановна Сантанеева? Я следователь прокуратуры Рябинин. Разрешите войти?

— Господи, чем это я проштрафилась, — почти радостно, почти запела она. — Проходите.

Гости прошествовали в дом…

Сперва они увидели дворцовую люстру, которую Петельников мог задеть головой. Потом их как бы обступили кресла, диваны, пуфы, торшеры… Широченную тахту устилали разномерные плоские подушки и подушечки. Большая вытянутая комната венчалась длинным сервантом, густо уставленным крупными вазами. Электричество не горело, а дневному плаксивому свету из окошек не хватало силы зажечь хрусталь — он невнятно мерцал, как начищенная жесть. И этот сервант казался иконостасом, перед которым хоть лампаду зажигай.

Раздвинутый стол они увидели чуть позже. Он был накрыт и тоже обилен, как и дом. Рябинин разглядел его сельско-городскую разносолость — тут и солёные огурцы с капустой, тут и колбасы с паштетами, тут и казённая водка с домашними наливками.

— Мы не вовремя, — буркнул он.

— Жду своих товарок, выходной у меня. Я ведь баба одинокая.

— Мы на минутку, — извинился Рябинин.

— Садитесь, пожалуйста…

Инспектор не сел на предложенную тахту, а стал прохаживаться по комнате, разглядывая всё с музейным интересом; особенно влёк его накрытый стол. Рябинин приспособился к маленькому столику, где разложил свои вечные протоколы.

— Клавдия Ивановна, вы в магазине работаете одна? — начал следователь.

— Он же крохотный, для местного населения.

— Хлеб откуда получаете?

— Из райцентра. Мы ведь уже областные. Да что случилось?

Но следователь попросил её паспорт, чтобы заполнить первую страницу протокола, — уголовное дело возбуждено, поэтому любая беседа превращалась в допрос.

— Клавдия Ивановна, самосвал к магазину подходил? — спросил Рябинин.

— Их десять за день подъезжает насчёт спиртного.

— С хлебом, Клавдия Ивановна…

— Бог с вами! С каким хлебом?

— Мы же не сами придумали, люди говорят, — уверенно бросил инспектор, располагая сведениями Леденцова.

Сантанеева удивлённо задумалась, легонько взбивая рукой жёлтые, шелестящие в тишине волосы.

— Вчера, что ли?

— Вчера, — подтвердил Рябинин.

— Зашёл мужик, спросил, не надо ли хлеба…

— Какой мужик, откуда хлеб?

— Да не спрашивала я ничего. Хлеб мне его до лампочки — и привет.

— Какая машина?

— Я и на улицу не выходила.

— Опишите его.

— Мужик как мужик. Мне покупатель весь на одно лицо.

— Во что одет?

— Вроде бы в спецовку.

— Узна?ете его?

— Вы шутите…

— Ну, и чем кончилось? — спросил Петельников, видя, что рябининские вопросы вроде бы иссякли.

— Взял бутылку и ушёл.

— Что ж… Спасибо, — Рябинин уткнулся в протокол, записывая скудные показания.

Инспектор стал у книжной полки, разглядывая одинаковые переплёты: «Женщина в белом», восемь штук.

— Клавдия Ивановна, зачем столько «Женщин в белом»?

— Моя любимая книжка, на макулатуру выменяла.

Рябинин придвинул ей короткий протокол, который Сантанеева прочла одним брошенным взглядом.

— Не хотите ли закусить? Всё готово…

— Нет-нет, спасибо, — Рябинин торопливо закрыл портфель.

Но Петельников хищно воззрился на стол:

— Огурчики своего посола, Клавдия Ивановна?

— А как же! Попробуйте, попробуйте…

Она кокетливо тряхнула причёской, прошлась по комнате, включила широкую люстру и села в отдалении, забросив руки за голову. Рябинин сощурился — от блёсткого хрусталя, от яркой кофты, от желтизны волос, от её груди, которая выкатилась двумя солнцами.

— Спасибо, — Петельников одной вилкой поддел два огурца и двинулся за Рябининым, похрустывая…

На улице они вздохнули одновременно — от сделанного дела, от холодного воздуха, от облегчения, обдавшего их вместе с мокрым ветерком.

— Найди этого шоферюгу, — сказал Рябинин.

— По протектору отыщем.

— С какого-нибудь ближайшего завода…

— А Клавдия Ивановна нас обманула, — усмехнулся инспектор.

— В чём?

— Огурцы не своего посола, а кооперативного.

Я знаю множество подвигов во имя спасения народного добра. Спасают трактора, лес, горючее, стройматериалы… Но чаще всего спасают хлеб — ради хлеба чаще всего рискуют жизнью. Почему?

Директор хлебозавода, лысеющий полноватый мужчина в сером, словно присыпанном мукой костюме, страдальчески думал: «Ну зачем она пришла?» Безвозрастная женщина с невыразительным лицом, с продуктовой сумкой на коленях тоскливо думала: «Ну зачем я пришла?»

Каждый смотрел изучающе. Что-то их отпугивало друг в друге. Может быть, какая-то зеркальная похожесть, которая не всегда сближает?

— Ну, а что конкретно, что? — спросил директор почти нетерпеливо.

— Всего не перечислить…

— Например.

— Подам обед, а он только усмехнётся и зло отодвинет тарелку.

— А что подаёте?

— Обычное… Щи, котлеты… Компот…

Директор увидел, что из её сумки торчит рыбий хвост — острый, колкий, замороженный. Женщина перехватила его взгляд и добавила с чуть заметным вызовом:

— Кормлю разнообразно.

— Может, у него аппетита нет? — натужно улыбнулся директор.

— Окинет квартиру таким едким взглядом и усмехнётся. Мол, убожество. Любимое теперь его слово — убожество. Галстук купила ему… Опять убожество.