«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 21

– Дурень ты, старшина! У тебя ремень в землянке отобрали, от тебя арестованным за версту несет. Надевай, пропадешь ведь ни за что!

Больше уговаривать старшину не пришлось. Он надел ремень, расправил гимнастерку, крякнул.

– А ты как же?

– К комбинезону ремни не положены.

Я вытащил из сжатой руки мертвого сержанта пакет.

– Почитаем, что особист написал.

– Да ты что, танкист, никак не можно! – изумленно-испуганно глядел на меня старшина.

– Лечить голову тебе надо, старшина.

Я вскрыл пакет, достал красноармейскую книжку старшины, передал ему. Книжку Петра с фотографией жены сунул в свой карман. Развернул сопроводительную бумагу.

– Так, «…препровождается в Вязьму…», так, «…НКВД… двое изменников Родины…» Слышь, старшина, мы изменники!

– Тьфу!

Я разорвал сопроводительную бумагу на мелкие клочки и пустил их по ветру.

– Радуйся, старшина, мы свободны. Куда теперь?

– К своим.

– Мы и так у своих. И встретили нас неласково, я – так даже в ухо получил. Думаю, в Вязьму нам надо, наверняка войска в городе или на подступах к нему. Идем мы не из тыла, и если ты про особиста и окружение молчать будешь, так повоюем еще.

– Врать нехорошо.

– Вот что, старшина, – вспылил я, – иди куда хочешь, можешь даже назад вернуться, в землянку к особисту. Я же в Вязьму иду.

Я направился по дороге.

– Погоди, танкист, я с тобой.

Старшина догнал меня, зашагал рядом:

– Хоть бы покормили, жрать охота – сил нет. Красноармейцев, что с нами вышли, небось уже накормили обедом.

– Эк ты пожрать любишь.

– Привык по распорядку жить, – посетовал старшина.

К вечеру мы подошли к расположению какой-то части.

В лесу, укрытые ветками, стояли пушки, машины, сновали красноармейцы.

– Идем в штаб, старшина. Скажем – бригаду нашу разбили, попросимся.

– В армии порядок есть, – рассудил старшина. – Что значит – «попросимся»?

– Тогда сам и объясняйся.

В одной из брезентовых палаток и был штаб.

Только мы подошли к палатке, как навстречу нам вышел капитан. Форма как влитая, выцветшая от стирок, сразу видно – кадровый, не из запаса.

Старшина шагнул вперед:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться!

– Разрешаю. Погоди-ка. – Капитан пристально всматривался в лицо старшины, что-то припоминая, суровое лицо его просветлело. – Если не ошибаюсь, это ты в прошлом году на окружных соревнованиях по стрельбе благодарность и часы в подарок получил от самого Ворошилова?

Старшина расплылся в улыбке и вытащил из кармана часы на цепочке:

– Я. А часы – вот они, целы.

– Чего хотел? Только коротко и четко, некогда мне.

– Бригаду нашу разбили немцы, к своим пристать хотим, да где теперь свою часть сыщешь?

– Понял.

Капитан обернулся к палатке:

– Твердохлебов, внеси в списки и поставь на довольствие старшину… э-э-э… Как там тебя?

– Старшина Никифоров.

– Никифорова. И определи его в первую роту, в пулеметный взвод. Ну, бывай, старшина, еще свидимся.

– Не один я, товарищ капитан. Вместе воевали с товарищем, да танк его сгорел с экипажем.

Капитан внимательно посмотрел на меня, потом окинул взглядом мой комбинезон:

– Взять-то его могу, только танков у меня нет – батальон пехотный, из тяжелого вооружения только станковые пулеметы да взвод минометчиков.

– Да мне всяко воевать доводилось, товарищ капитан.

– Документы есть?

– А то как же!

Я протянул капитану красноармейскую книжку Петра.

– Так, кадровый танкист, в финскую воевал, сержант. Танкистов не хватает, сержант, а ты – в пехоту.

– По-моему, и танков не хватает тоже.

– Это ты верно заметил. Ничего, подойдут из тыла части – еще зададим немцам жару. Ладно, будешь здесь служить. В батальоне некомплект, в штабе дивизии сказали – задерживать всех, отбившихся от своих, и доукомплектовываться. Иди в палатку, оформляйся.

– Спасибо, товарищ капитан.

– Не благодари, не за что.

Мы со старшиной прошли в палатку, где молоденький писарь внес нас в списки батальона, поставил на довольствие.

– Идите в первую роту, оба будете там служить. Командиром – старший лейтенант Синельников.

Мы вышли из палатки и, спросив у бойцов, где первая рота, нашли командира. Старшина, как старший по званию, представился.

– Пулеметчик? Очень хорошо. Вас только двое? Не густо. А ты чего в комбинезон вырядился? – обратился он ко мне.

– Я не вырядился, я танкист. Танк сгорел.

– Цирк прямо. Вчера кавалеристов прислали – без коней. Сегодня танкист без танка. Чего мне с тобой делать-то?

– Вы командир, решайте.

– Воевал, опыт есть?

– Еще с финской.

– Это хорошо, а то у меня в основном молодежь необстрелянная. Командиром отделения пойдешь во второй взвод. Оружие у взводного получишь. Старшина, командиром пулеметного взвода будешь.

– Есть!

– Свободен.

Я нашел командира второго взвода, молодого лейтенанта. Изучив мою, а вернее, Петра, книжку, лейтенант задумался.

– Мне бы сержанта бывалого, а они танкиста прислали. Ладно, на безрыбье и рак – рыба. Пошли, с отделением познакомлю.

Лейтенант подвел меня к бойцам, сидевшим у полуторки и при нашем появлении вскочившим.

– Представляю вам нового командира отделения – сержанта Колесникова.

Лейтенант повернулся ко мне:

– Оружие есть?

Я развел руками.

– Пошли со мной, поистине царский подарок сделаю.

В палатке лейтенант вытащил из ящика новенький автомат «ППД» и два магазина к нему.

– Владей! Стрелял когда-нибудь?

– Не приходилось.

– Патроны только экономь, прожорливая машинка. И далеко не стреляй, он только для ближнего боя хорош.

Я вернулся к отделению. Солдаты завистливо поглядывали на автомат. У всех были мосинские трехлинейки. Это потом появятся автоматы Шпагина – «ППШ», Судаева – «ППС», но сейчас автомат Дегтярева был редкостью. Живьем

я видел его в первый раз. Проще швейной машинки, удобный в бою, он донимал лишь хлопотным снаряжением дисковых магазинов.

Прозвучала команда «Принять пищу». Красноармейцы потянулись к полевой кухне. Впервые за те несколько дней, что я был в этом времени, мне удалось нормально поесть. Жиденькому, но горячему супчику я обрадовался, как ребенок конфете. На второе – картошка с селедкой. Хлеб – черный, липкий, чаек – едва закрашенный, с двумя кусками сахара. Немудреная еда, но когда брюхо от голода к позвоночнику прилипло, все это показалось мне пиршеством.

После обеда потянуло в сон, но прибежал посыльный от командира взвода, передал приказ:

– Приготовиться к движению.

Бойцы закинули тощие вещмешки и скатки шинелей в полуторку и со смешками и матерком полезли в кузов горьковской «ГАЗ-АА». Я было уже сам поставил ногу на подножку кабины, как истошно закричали: «Воздух!» Все бросились от машины, вжались в землю, используя для укрытия небольшие ямки, ложбины.

Сначала проплыла в вышине «рама» – самолет-разведчик, а вскоре пожаловали стервятники – ненавистные пикировщики Ю-87. Ну до чего же паскудные создания!

Лес с пехотным батальоном обрабатывали бомбами и пулеметным огнем долго и тщательно. И чувства при этом у меня были самые несовместимые – страх за себя, обида за отсутствие наших истребителей и беспокойство за вверенное мне отделение.

Самолеты делали один заход за другим. Казалось, бомбардировке не будет конца.

Но вот гул мотора стих, улеглась пыль. Я поднялся. Рощица была вся перепахана – деревья повалены, а между ними – горящие и перевернутые машины, и убитые – много убитых, раненые. Не успев выйти на позиции, батальон понес тяжелые потери.

– Все живы? Доложитесь!

Из моего отделения погибло трое. Я, честно признаться, ожидал худшего. А вот полуторку нашу изрешетило осколками и пулями. Колеса пробиты, из радиатора течет вода. Похоже, пешком придется топать.

И точно. Примчался лейтенант:

– Как у тебя?

– Трое убитых и машине – каюк.