«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 112

Удалов прошелся мимо стеллажей.

– Ага, вот и русский сектор.

Он вытащил наугад несколько карточек, показал мне. На аккуратных картонных прямоугольниках четко, почти кал-

лиграфическим почерком, были написаны фамилия, имя, отчество узника, год и место рождения, где служил, когда взят в плен, и штамп внизу – «ликвидирован».

– Не, мне тут за неделю не разобраться – надо вывозить, – безнадежно махнул рукой старлей. – Едем к Сучкову, пусть грузовик дает и солдат для погрузки.

Выходя из здания, мы увидели в отдалении высокую кирпичную трубу.

– Наверное, крематорий, – предположил я.

– Это что еще такое? – вопросительно посмотрел он на меня.

– Печь, где трупы сжигают.

– Да ну! Пойдем, поглядим.

Мы прошли через ворота здания и попали в коридор с боковыми комнатами, в которых вдоль стены стояли длинные скамьи, а в углу высилась гора из одежды и обуви. Виктор показал мне рукой на детский сандалик. В соседней комнате мы увидели горку волос – черных, белых; косы, пряди, локоны в беспорядке лежали, как безмолвные свидетели сотворенного варварства; ими были заполнены и мешки, стоявшие у стены. Мы с ужасом выскочили в коридор. В конце его, сразу за дверью, в стене мы увидели окошки. Я вспомнил из прочитанного в свое время: из них, под громкую музыку, заглушавшую предсмертные крики узников, не подозревавших о предстоящей участи, палачи расстреливали своих жертв.

Мы вошли в просторное помещение. Длинное кирпичное здание, увенчанное позади трубой, оказалось и в самом деле крематорием. Внутри мы насчитали до десятка печей, рядом лежали груды трупов изможденных донельзя людей. Повсюду стоял ужасный запах разлагающихся тел.

– Пошли отсюда, Удалов, смотреть на это просто невозможно.

– Да уж, мрачно здесь! – поежился старлей.

Обратно мы ехали молча. Я знал о сети концлагерей на оккупированной немцами земле, но воочию увидел это впервые. Зрелище было тягостное и жуткое одновременно.

По приезде я поделился с офицерами СМЕРШа впечатлением от увиденного. На фронте мы привыкли к смертям, но то – фронт. А немецкий концлагерь – конвейер по хладнокровному умерщвлению людей: женщин, мужчин, детей, стариков. При этом лишь небольшая часть узников была военнопленными, остальные-то в чем провинились?

После увиденного хотелось одного – давить фашистов, как гадюк – сапогом.

Я не стал больше раздумывать – явился к Сучкову. Едва доложившись о прибытии, сразу заявил, что согласен на любое новое место службы.

– Вот и правильно, тебе расти дальше надо – не всю же войну «чистильщиком» оставаться. Сейчас звоню в Москву, моему старому знакомому – Георгию Утехину, начальнику четвертого отдела СМЕРШа. Говоря по правде, это ведь я «сосватал» тебя к нему. Расставаться с тобой жалко, не скрою. Мы ведь с тобой давно вместе служим, но вижу я – вырос ты из своей должности, надо дальше тебе продвигаться.

Так я и попал в Москву. По простоте душевной думал – здесь и останусь служить. Но не тут-то было. Лишь потом я понял, почему меня Сучков «сосватал» в отдел Утехина. У меня был опыт фронтовой разведки, знания «чистильщика». Единственный минус – незнание языков.

Я вошел в приемную, и меня сразу провели к начальнику. За столом сидел мужчина в военной форме без погон.

Выслушав мой доклад, он взял у меня засургученный пакет, сорвал печати и достал мое личное дело.

– Да вы садитесь, майор.

Он бегло просмотрел документы.

– Немецкий или польский знаете?

– Никак нет. Я же танкист, потом во фронтовой разведке служил, затем уже – СМЕРШ.

– Документы приличные, награды имеете. Сучков, мой старый товарищ, о вас очень хорошо отзывается. Не скрою, наша служба сильно отличается от той, которой вы занимались. Риска в ней тоже хватает, но у нас больше аналитической работы. Можно сказать, служба тоньше, деликатней. Язык вам учить уже поздно – не освоите в совершенстве до конца войны. К тому же обстановка у немцев сильно изменилась. Вы в курсе, наверное, что абвер ликвидирован, а его спецшколы переданы в СД?

– Так точно, читал в сводках.

– Земли, оккупированные немцами, сильно сократились – как шагреневая кожа. Мужское население в Германии уменьшилось, Гиммлер объявил тотальную мобилизацию: призывают в армию граждан от 16 до 60 лет. Даже в элите СС – ваффен СС, где раньше служили только чистые арийцы и убежденные наци, сейчас стали служить иностранцы из оккупированных и дружественных Германии стран. Немцы еще

сильны, и крови прольется много, но война идет к победному концу – это уже ясно даже немцам и их вассалам. От Германии один за другим отпадают бывшие союзники и сателлиты. Но не потому, что прозрели, а потому, что Красная Армия стоит на пороге этих стран – той же Румынии, Венгрии, Болгарии. К чему я это все говорю – чтобы вы лучше уяснили ситуацию. Вы с парашютом прыгали?

– Не приходилось.

– Ну, это дело поправимое. Если коротко, то задание ваше будет заключаться в следующем.

Он подошел к карте и обвел карандашом район на юге Польши.

– Между Ченстоховой и Гливице расквартирован полк РОА генерала Власова. После Варшавского восстания, когда части его армии поддержали поляков, немцы им не очень-то доверяют. Так вот, наш человек в Польше ведет переговоры с командиром полка – склоняет его к переходу на нашу сторону. Конечно, было бы совсем здорово, если бы власовцы ударили немцам в спину, когда наши части перейдут в наступление. Правда, это из разряда благих пожеланий. Будет уже хорошо, если они просто сдадутся – без сопротивления. Столько жизней наших солдат сохраним!

Майор подошел ко мне и сел напротив, глядя мне прямо в глаза. Я понял – дальше речь пойдет о моем участии в операции, и собрался, сосредоточился.

– Командир власовского полка и начальник штаба ожидают представителя нашего командования к себе на переговоры, причем – из старших офицеров. Власовцы сейчас боятся немцев, но они боятся и провокации с нашей стороны. Потому и требуют переговорщика с достаточными полномочиями, гарантирующими им жизнь. Надо их убедить не противостоять нам. Как видите, майор, знания языка для этого не надо, ведь все власовцы – наши бывшие солдаты и офицеры. Вы и сами понимаете: риск очень велик, в случае неудачи вас могут убить и тело спрятать, чтобы скрыть факт переговоров. Ну а шансы на успешный исход связаны с тем, что они сами инициируют переговоры, и от вас может зависеть, сумеете ли вы их убедить в разумности сдачи, уверить их в том, что ваши аргументы – это и позиция Москвы. В Генштабе надеются, что наша служба сработает профессионально. Более подробно вас проинструктирует майор Бодров. Он курирует это дело, и естественно, в курсе всех подробностей. Желаю удачи!

– Спасибо, товарищ командир!

Обращение непривычное, но я не видел звания.

Улыбнувшись, он кивнул головой:

– Вас проводят.

Порученец провел меня в отдельно стоящее здание и завел в кабинет без таблички.

– Здравия желаю, товарищ майор. Вот, встречай и жалуй – майор Колесников. О нем вчера разговор был – по делу РОА.

– Вот и отлично!

Из-за стола поднялся парень моего возраста, протянул мне руку.

– Александр.

– Петр.

– Да ты садись. Есть хочешь?

– С утра во рту маковой росинки не было.

Майор позвонил по телефону, и, не успел я оглядеться, как солдат занес в кабинет поднос.

– Ты ешь, а я пока объясню кое-что. Времени на подготовку операции мало, максимум – два дня. Да ты парень бывалый, опытный – справишься. Спать и есть будешь в соседнем кабинете.

Ага, меня явно не хотят показывать составу отдела или наоборот – скрывают их от меня. Логично, учитывая, что мне предстоит заброска в тыл врага. А если я попаду к немцам в руки, не смогу рассказать о том, чего не видел.

– Мы оденем тебя в форму военнослужащего РОА, дадим настоящие – не поддельные – документы. Будешь иметь полномочия для ведения переговоров. Твоя задача – убедить власовцев сдаться. Те, кто не замешан в карательных операциях, могут надеяться на снисхождение: после фильтрационного лагеря они отсидят срок и вернутся домой. А захотят кровью вину смыть – в штрафбат, до первого ранения. Все же на них лежит позорное и грязное пятно предательства. Но это лучше, чем погибнуть, воюя против своей же страны. Уяснил?