Бремя чужих долгов (СИ) - Печёрин Тимофей - Страница 3

С нечленораздельным воплем и потрясая дубиной противник мой ринулся в последнюю, как он думал, решающую атаку. Уже уверенный, что пожаловавший незваным рыцарь-храмовник почти повержен… почти. А значит, исход схватки уже предрешен.

И напрасно! Тем более, что самонадеянность еще никогда в бою не помогала. Я же… может, я и не ахти как владею мечом. Но с кое-какими рефлексами у меня был порядок. Рванувшегося ко мне разбойника я встретил даже не оружием — пинком. В живот, а может, немного ниже.

Ударил я сильно, даже пальцы ноги заболели. Взревев теперь уже от боли и согнувшись, разбойник отлетел на пару шагов и рухнул на спину. В последний момент, впрочем, он успел выставить перед собой дубину. Она-то и встретила удар моего меча, когда я перешел в наступление.

Удар — и то, что прежде могло сойти за оружие, теперь превратилось в пару бесполезных обрубков. Однако противник мой успел не только их отбросить, но и проворно так отползти… в направлении монахов, смиренно ожидавших развязки.

Выхватив нож, другой рукой разбойник ухватил за волосы, приподнимая с земли, мальчишку в серой рясе… все-таки живого. И приставил к его горлу лезвие.

— Эй, ты, — выкрикнул лесной головорез, обращаясь ко мне, — слышишь? Плевать, где ты смог добыть эти доспехи… с кого снял. Но, сдается мне, ты такой же рыцарь-храмовник, как я — Родрик из Тергона!

Удивительно, что слава одного моего… неплохого, так скажем, знакомца дошла и до этих мест. И ведь без телевидения и Интернета, что примечательно.

— …плевать, — меж тем все бесновался разбойник, — в любом случае, это наша добыча… моя. Одно движение — и эта сопля в рясе останется без башки. Слышишь? Ты не успеешь… хе-хе, ты просто неуклюжий вол в доспехах. Мы же оба это знаем! Так что вали-ка по-хорошему. А я, может, этих богомольцев и в живых оставлю. Ну? Неча приключений на свою задницу искать…

С каждой фразой голос его звучал все резче. Не требовалось быть профессором психологии, чтобы понять: головорез теряет терпение. И вполне может выполнить свою угрозу. Шансов остановить его я не имел. Заклинание переселения душ? Так о нем я, в пылу схватки, к стыду своему забыл. Да и ни одно заклинание не действует мгновенно. Не говоря уж о том, как не хотелось мне разрушать реноме святого воителя всякими колдовскими штучками.

На несколько мгновений мы молча замерли, вперившись взорами один в другого: разбойник с ножом, приставленным к горлу монаха и я, невольно опустивший меч. А затем случилось то, чего никто не ожидал. И даже представить не мог.

Мул юного монаха, мирная скотинка, доселе и не думавшая участвовать в схватке… Так вот, в какой-то момент этому мулу надоело просто стоять безучастно, да пощипывать травку. А может, достало ума сообразить, что в случае успеха плохого парня судьба его самого окажется незавидной. Котел например. Ну или вертел.

Как бы то ни было, но более ждать развязки мул не стал. А невозбранно подобравшись к разбойнику со спины, со всей силы лягнул его копытом. Да еще так, по-телячьи лбом боднул — не иначе, для закрепления результата.

Надо ли говорить, что с этой стороны напасти разбойник ну никак не ожидал. И потому кулем рухнул на траву, взвыв от боли и досады, да роняя нож.

А дальше… дальше пришел мой звездный час. Даром, что продлился оный считанные секунды. Я рванулся к поверженному врагу, ногой успев наступить на его руку, снова потянувшуюся было за ножом. Меч довершил расправу, пригвоздив разбойника к земле. Трепыхался головорез недолго.

Следом я добил и последнего живого из его подельников. Того, кто уже получил дубиной Яниса по своей заросшей голове. И потому сопротивления мне не оказал — единственным ударом я навсегда разлучил голову незадачливого разбойника с его телом.

Только после этого я смог позволить себе перевести дух.

— Хвала Хранителю, — донесся до меня благостный голос старого монаха.

Обернувшись, я увидел, как он простирает в мою сторону руку в священном жесте — растопырив пальцы. С неохотой я вскинул свою руку в ответ.

— Дозволено ли будет смиренным слугам Господним узнать имя нашего спасителя? — продолжал сочиться елеем старик в рясе.

— Это… раб божий… сэр Готтард, — пробормотал я чуть дрогнувшим голосом. Заранее решив использовать имя прежнего владельца своего тела. Ибо так легче. И мало ли, что документы с фотографиями здесь пока не в ходу… причем не будут в ходу еще много веков. Наверняка где-то хранятся списки всех живых рыцарей-храмовников. И я готов биться об заклад, что никакого Игоря, как меня звали в родном моем мире, в этих списках не найдется.

Поразмыслив так, я решил не усложнять себе жизнь. Сочтя, что проще, разумнее, будет поддерживать легенду о рыцаре-храмовнике, пережившем даже плен у язычников. А ныне давшем обет защищать братьев по вере от всяких лихих людей.

— О, благородный сэр… Готтард, — пролепетал между тем юный монах, — теперь… д-дозволено ли будет нам… с братом Леоном п-продолжить наш путь.

Говоря это, он, даром, что избитый и окровавленный, уже стоял на ногах. И как раз намеревался усесться на спину мула.

— Да-да, конечно, — рассеянно махнул я рукой, — да… прибудет с вами Хранитель.

Чуть не забыл о той последней, ритуальной, фразе!

— Да будет благословен и твой путь, сэр Готтард, — напоследок молвил старик-монах.

Кстати, то, что оба они поспешили убраться, было мне на руку. Потому как, оставшись наедине с трупами четырех разбойников, я принялся их обыскивать, рассчитывая на трофеи. И вот здесь-то мое поведение в собственноручно состряпанную легенду не вписывалось никоим образом.

С другой стороны, поживиться оказалось, по большому счету, нечем. Головорезы из лесной глуши оказались всего-навсего нищими — даром, что при оружии.

Не лишним, думаю, будет объясниться — зачем мне вообще понадобился этот спектакль. Причем не единожды, ибо счет случаям, подобным этому, вышеописанному, для меня уже пошел на десятки. Притом, что, казалось бы, какое мне дело до служителей здешней Церкви, на беду свою забредающих в глухие места? Какое — особенно в свете того, что иные церковники успели изрядно досадить и мне, и моим добровольным помощникам во время поисков моего нового вместилища.

А ответ заключался в следующем. Во-первых, теперь, когда тело новое я наконец обрел, остался я с этим телом один-одинешенек. Перед лицом мира чужого и, что греха таить, по большому счету, незнакомого. Школьный учебник истории — не в счет. Как не в счет и вояж по Фьеркронену в теле охотника Вилланда. Последний по восприятию можно было сравнить не то с просмотром фильма в кинотеатре, не то с компьютерной игрой. Где качественный звук, правдоподобная графика… но все равно, до настоящей жизни далеко.

То ли дело теперь — когда нужно самому заботиться о пропитании и приюте. Не говоря уж о том, сколь уязвима бренная плоть. Особенно в сравнении с бессмертным духом.

Так вот, по моему разумению человек-одиночка, оказавшийся в чужом и отнюдь не благостном мире может быть уподоблен… Британской империи. В том смысле, что у него тоже нет и не может быть ни постоянных друзей, ни вечных заклятых врагов. Есть лишь интересы. Или, по большому счету, один-единственный интерес — выжить.

Рассуждая в таком ключе, я пришел к выводу, что преуспею в деле своего выживания, если с толком использую то немногое, что досталось мне при переселении. А именно, не только тело рыцаря-храмовника, но и его доспехи, украшенные Дланью Хранителя. Присовокупив к ним соответствующую легенду.

Ну а тут все было просто. И в родном его Фрезинбурге, и в рядах святого рыцарства по всему Остенвинду сэра Готтарда знали, порой узнавали в лицо. Иные и почитали даже — как могучего бойца и преданного защитника веры. В силу чего мне при раскладе таком просто не имело смысла выдавать себя за кого-то другого. Тем более, что для уважения могучего рыцаря-храмовника появился дополнительный повод. Я… сэр Готтард то есть, ведь был одним из немногих храмовников, побывавших в плену у язычников и вернувшихся оттуда живьем. Одним из немногих, а может даже, и единственным в своем роде. Да простится мне моя гордыня!