Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан - Страница 52

– Это не поможет. Я посмотрю и, возможно, увижу нечто великое, но это не поможет мне запомнить. Я даже не хочу запоминать, что они… – Бейзер прижал руки к вискам, словно показывая, как мало пространства у него в голове. – Я не хочу учиться живописи или фотографии. Я хочу запомнить то, что вижу я, а не они. И у меня осталось мало времени.

Продавец пожал плечами:

– Тогда не знаю, что вам и сказать. Есть два направления: я могу дать вам детский фотоаппарат. Примитивнейшая штуковина в мире – это значит, что все придется делать самому. Если захотите сделать снимок, должно быть безупречным освещение, фокус и все прочее, потому что фотоаппарат не делает ничего, а только щелкает – полная противоположность «Циклопсу», который делает все. Другой путь – купить «Хассельблад» или «Лейку», это самые лучшие фотоаппараты. Но потребуются годы и тысячи снимков, чтобы научиться ими пользоваться. Не знаю, что вам и сказать. Можно мне немножко подумать?

Бейзер вышел из магазина с пустыми руками. Но пока так было и лучше – ведь будь у него правильный фотоаппарат, ему бы пришлось уже начинать принимать какие-то решения. А в этот свободный промежуток времени без фотоаппарата он мог походить, просто глядя на мир и выбирая.

В нескольких кварталах от дома на улице сидел человек со шляпой на коленях и сделанной от руки надписью: «Я слепой, у меня больное сердце и нет работы. Будьте добры, помогите». В шляпе виднелось несколько медяков.

– Вы действительно слепой?

Нищий медленно поднял голову и улыбнулся. Он привык к оскорблениям. Многие насмехались над ним. То и дело ему задавали дурацкие вопросы, но потом давали денег, если нравился его ответ или он просто вызывал жалость. Не успел нищий ответить, как подошедший заговорил снова:

– Скажите, что из того, что исчезло вместе с потерей зрения, по-вашему, самое главное, и я дам вам десять долларов.

– Жареный цыпленок. Можно получить мои десять долларов?

Озадаченный таким ответом, Бейзер все же полез за бумажником.

– Не понял. – Он протянул нищему деньги.

Слепой поднес бумажку к носу и понюхал. Несомненно, это были деньги. Может быть, даже десять долларов. Почему бы и нет? В мире полно сумасшедших. Почему бы этому не быть одним из них?

– Вы курите? Сигарета включает в себя три вещи: запах, вкус и вид. Чтобы по-настоящему насладиться сигаретой, нужно видеть этот серый дым, выходящий у тебя изо рта и поднимающийся вверх. Я бросил курить примерно через месяц после того, как ослеп. Я знаю парней, которые продолжают курить, но, по-моему, это пустая трата времени. То же самое и с жареным цыпленком. Вкус, запах – это понятно; но самое важное – внешний вид. Как похрустывает золотистая кожица, когда разламываешь его, как из розоватого мяса поднимается пар, если цыпленок свежий, а потом, когда закончишь, масло блестит у тебя на кончиках пальцев… Не поймите меня превратно: я по-прежнему ем цыпленка, но это уже не то. Чтобы есть его по-настоящему, его нужно видеть.

Бейзер дал ему еще десять долларов и направился прямиком домой, чтобы записать такую строчку: «Чтобы есть его по-настоящему, его нужно видеть». Через неделю в книге по фотографии он нашел еще одну фразу: «Знаменитый художник Гейнсборо получал такое же удовольствие от вида скрипок, как и от их звучания».

То, что он ищет, понял Бейзер, находится где-то в краю, где жили эти две мысли.

Позвонила его девушка, вернувшаяся из романтического путешествия, которое он оплатил.

– Все оказалось не так. Знаешь, что он делал, кроме всего прочего? Посылал мне потрясающие любовные стихи. Я думала, он писал их специально для меня. А оказалось, он списывал их из сборника, купленного еще в колледже. Извини, что я не звонила. Чем ты занимался?

– Слепнул.

– О боже!

Они еще немного поговорили, а потом она ласково сказала:

– Милый, слепой не может фотографировать.

– Вообще-то, может: я слышал, есть куча слепых, делающих прекрасные снимки. Но мне нужно другое. Я не хочу делать фотографии – я лишь хочу быть уверенным, что запомнил жареного цыпленка и на что похожи скрипки.

Повесив трубку, Бейзер задумался о парне, пытавшемся выдать чужие стихи за свои. Глубочайшие чувства другого человека. Это был неглупый способ вкрасться в сердце, но что это говорит о парне? Бейзер покрутил факты так и сяк и представил, как сам показывает кому-то знаменитую фотографию, сделанную не им, и говорит: «Это одна из моих десяти. Она утешит меня, когда я не смогу больше видеть».

В ту ночь он проснулся и в темноте пошлепал в туалет. Облегчившись, он подумал, что это-то останется таким же и когда он состарится. Встанет, вероятно, ночью, чтобы пойти в туалет, потому что в старости система дает течь. Знакомый звук по тем временам, когда он навещал родителей, – туалет рядом с их спальней, звук спускаемой воды в ранние часы. Часы утреннего отлива. Хорошее название для стихотворения, улыбнулся Бейзер. «На рассвете в туалете…» Надо бы подарить тому стихокраду… Сонно заканчивая свое дело, Бейзер снова ощутил, что здесь кроется какая-то незримая связь. Если ее найти, это может помочь ему решить проблему снимков, которые он хочет сделать.

Вернувшись в постель, он подумал в полудреме, что стихи напоминают отпечатки пальцев. Укради их – и ты мгновенно откажешься от собственной индивидуальности, словно действительно отказался от узора на кончиках пальцев или от черт собственного лица.

Черты собственного лица! Он вздрогнул и сел; сон улетучился. Старик, писающий ночью. Как будет выглядеть в семьдесят лет он, Норман Бейзер, придерживающий в руке свой старый член? Этого он никогда не узнает. Этого он не увидит ни на чьей фотографии. Очень скоро он не сможет узнать, как первые глубокие морщины изменят черты его лица, как изменят его внешность седые волосы. А все это важные детали.

Бейзер уже начал привыкать к мысли, как много времени он будет терять в будущем. Терять секунды, безуспешно шаря по стене в поисках шнура, чтобы раздвинуть шторы. Раздвинуть шторы – не так просто для слепого. Сначала надо найти шнуры, потом определить, какой из них нужный, потом потянуть. Для зрячего – секунды, а для слепого в три, четыре, пять раз дольше. Он уже начал постепенно привыкать к несправедливости этого – что ему придется тратить гораздо больше времени на то, что сейчас не вызывает никаких забот. Но какую часть Бейзера он потеряет, когда больше не сможет видеть себя в зеркале? Не сможет наблюдать, как время и жизнь продвигаются по этой самой знакомой территории? Он чувствовал, что со временем сумеет свыкнуться со своей утратой и вызванными ею грядущими ограничениями, но до этого момента от него ускользало нечто крайне важное: он утратит и большую часть себя самого.

На следующее утро Бейзер позвонил в журнал «Вог» и студию «Парамаунт пикчерс». Пробираясь от одной секретарши до другой, он наконец и там, и там попал на нужных людей, которые оказались на удивление любезными и готовыми помочь. Женщину из журнала мод он спросил, кто, по ее мнению, величайший фотограф-портретист в городе. Она без колебаний ответила: Джереми Флинн – и дала фамилию его агента. В «Парамаунте» вице-президент, ответственный за что-то, сказал, что величайший гример в мире – такой-то. Бейзер тщательно записал фамилии и адреса. Он ожидал бо?льших трудностей на этом этапе, но теперь, когда задача была поставлена правильно, решение, похоже, само становилось на место, как шестерни в коробке передач.

Он позвонил фотографу и гримеру и договорился о встречах. Оба запросили несусветную сумму денег, но лучшие стоят того, особенно в таком случае.

При встрече с каждым из них Бейзер объяснил ситуацию примерно в одних и тех же словах: он быстро слепнет. Прежде чем ослепнет совсем, он бы хотел увидеть, как будет выглядеть в оставшиеся годы. Он платит за то, чтобы они помогли приблизиться к этому, насколько возможно. Визажист должен с максимальным правдоподобием придать ему вид пятидесятилетнего, шестидесятилетнего и семидесятилетнего человека. Зная семейную историю – слабое сердце, смерть в семьдесят с чем-то, – Бейзер заключил, что и сам умрет в таком же возрасте. И потому его лицо в семьдесят лет будет достаточно близко к его последним дням.