Дочь фортуны - Альенде Исабель - Страница 24

Предыдущей ночью женщина уже знала, что он придет, но отнюдь не интуитивно или из-за предчувствия, которое незаметно, но все-таки пришло к ней годами позже, когда рассказывала об этом Тао Чьену. Скорее, из-за того, что ближе к ужину услышала, как Джереми Соммерс давал указания своей сестре и Маме Фрезии.

- Пойди поищи должность такого же служащего, которую занимал у меня, - прибавил мужчина мимоходом, не подозревая о буре эмоций, которую его слова ввиду различных поводов вызвали сразу в трех женщинах.

Девушка провела утро на террасе, наблюдая за дорогой, которая поднималась по холму к их дому. Где-то около полудня увидела подъезжающую, запряженную шестью самками мула, повозку и следовавших за ней на лошадях вооруженных людей. И немедля ощутила ледяное спокойствие, будто кто-то уже умер, и не отдавала себе отчета в том, что за ней наблюдали из дома мисс Роза и Мама Фрезия.

- Столько усилий было приложено, чтобы дать ей образование, и вот влюбилась-таки в первого встречного, который перешел девушке дорогу! – невнятно проговорила мисс Роза сквозь зубы.

И тогда женщина решила сделать все возможное, чтобы предотвратить беду, однако без особой убежденности, потому что знала о том, насколько сильное впечатление оставляет в душе первая любовь.

- Я возьму на себя эту ответственность. Скажи Элизе, чтобы та пришла домой и никуда более не выходила ни под каким предлогом, - приказала женщина.

- И как вы хотите, чтобы я это сделала? – спросила Мама Фрезия безучастно.

- Заприте ее, если возникнет необходимость.

- Заприте ее сами, если можете. А меня не впутывайте в это дело, - возразила она и вышла, шаркая шлепанцами.

Было невозможно помешать молодой девушке сблизиться с Хоакином Андьета и вручить тому письмо. Она сделала это без утайки, смотря прямо ему в глаза и с такой свирепой решимостью, что ни у мисс Розы не хватило хитрости перехватить его, ни у Мамы Фрезии опередить данное событие. Тогда женщины поняли, что колдовство было куда сильнее, нежели представлялось, и не хватило бы даже запертых дверей с освященными свечами, чтобы произвести заклинание. Молодой человек провел эту неделю, также одержимый воспоминаниями о девушке, которая, полагал, и есть дочь его хозяина, Джереми Соммерса, и, стало быть, совершенно недоступная. И даже не подозревал о том впечатлении, что произвел на юную особу. Тем более ему не приходило на ум, что, предложив тот знаменательный стакан с соком в свой предыдущий визит, объявил подобным образом о своей любви, и именно поэтому не на шутку испугался, когда она вручила обратно нераспечатанный конверт.

Рассеянный, мужчина сунул его в карман и продолжил наблюдать за бригадой, грузившей коробки в повозку, а между тем уши его горели, одежда вымокла от пота, и по спине пробегал лихорадочный озноб. Стоя, неподвижная и молчаливая, Элиза пристально за ним наблюдала на расстоянии в несколько шагов, не давая понять, что в курсе яростного выражения лица мисс Розы и расстроенного вида Мамы Фрезии. Когда последний ящик прикрепили к экипажу, и самки мула, сделав полуоборот, начали спуск с горы, Хоакин Андьета извинился перед мисс Розой за причиненные беспокойства, поприветствовал Элизу небольшим наклоном головы и ушел так спешно, как только мог.

Записка Элизы была всего лишь в две строки, чтобы дать понять молодому человеку, где и как они встретятся. Вся хитрость заключалась в таких искренности и смелости, что любой мог бы спутать ее с высшем проявлением наглости. Хоакин должен был появиться через три дня в девять вечера в скиту Пресвятой Девы Вечно помогающей, в возвышающейся часовне в Серо Алегре, служащей защитой для путников и находящейся на весьма малом расстоянии от дома семьи Соммерс. Элиза выбрала место поблизости и установила дату по средам. Мисс Роза, Мама Фрезия и слуги были заняты процессом приготовления ужина, и никто бы не заметил, если бы девушка вышла на чуток. С самого прибытия отчаявшегося Микаэля Стюарда не было повода для танцев, и даже преждевременно наступившая зима не предоставила им больше возможностей, но мисс Роза сохранила тот же обычай, чтобы развенчать ходившие о ней и об адмирале морского флота слухи. Отменить музыкальные вечера лишь в присутствии Стюарда было бы то же самое, что и признать, будто он сам и спровоцировал подобное с собою поведение.

В семь часов Хоакин Андьета был уже охвачен нетерпеливым ожиданием. Издалека он видел великолепие освещенного дома, линию экипажей с приглашенными и зажженные фонари в руках кучеров, что ждали при дороге. По пути ему приходилось прятаться пару раз от ночных сторожей, которые могли заметить молодого человека и не раз под освещающими скит лампами, что то и дело гасил ветер. Речь шла о небольшой прямоугольной конструкции из необожженного кирпича, увенчанной крестом из красного дерева, чуть возвышавшимся над исповедальней, которая служила пристанищем гипсовому образу Пресвятой Девы. Также был поднос с рядом погашенных к заказной мессе свечей и амфора с неживыми цветами. В эту ночь с полной луной небо оказалось затянутым тяжелыми большими и черными тучами, которые временами совершенно закрывали собой яркий лунный свет. Ровно в девять часов мужчина ощутил присутствие девушки, точнее, ее фигуры, завернутой с головы до ног в темную накидку.

- Я вас ждал, сеньорита, - это было единственным, что пришло ему в голову произнести, страшно заикаясь и чувствуя себя полным идиотом.

- Я тебя всегда ждала, - возразила она, ни капли не колеблясь.

Тогда девушка сняла накидку, и Хоакин увидел праздничный наряд, состоящий из подоткнутого подола юбки и шлепанец на ногах. В руках несла свои белые чулки и замшевые туфли, чтобы не запачкать их по дороге. Черные волосы с пробором по середине были собраны по обеим сторонам головы в косы с вплетенными в них простыми лентами. Они расположились в глубине скита на одеяле, что девушка расстелила на земле, спрятавшись за статую, и сидели в полной тишине очень близко, однако же, не касаясь друг друга. Довольно долго так и не осмеливались взглянуть в глаза в нежном полумраке, потрясенные этой взаимной близостью, дыша одним и тем же воздухом и ощущая жар, несмотря на вспыхивающие молнии, что то и дело угрожали оставить их в полной темноте.

- Меня зовут Элиза Соммерс, - наконец, произнесла она.

- А я Хоакин Андьета, - ответил молодой человек.

- А мне почему-то пришло в голову, что тебя зовут Себастьяном.

- Почему?

- Потому что ты так похож на святого Себастьяна, мученика. Я не хожу в папистскую церковь, ведь я протестантка, однако Мама Фрезия водила меня туда несколько раз, чтобы выполнить свои обещания.

На том беседа и закончилась, потому что оба не знали, что еще сказать друг другу, а лишь бросали взгляды украдкой, смущаясь одновременно. Элиза ощутила его запах мыла и пота. Ведь так и не осмелилась приблизить свой нос, хотя и очень хотела. Единственными звуками в скиту были лишь шепот ветра и взволнованное дыхание обоих. Через несколько минут молодая девушка объявила, что должна вернуться к себе домой до того, как там заметят ее отсутствие. И они попрощались, сжимая руки друг друга. Таковыми были встречи и в последующие среды, всегда краткие и в разное время. На каждом из этих радостных свиданий удавалось сделать просто непомерный шаг в безумствах и любовных страданиях, что можно было наблюдать между ними. Поспешно рассказывали друг другу все необходимое, потому что слова казались пустой тратой времени. А вскоре уже стали браться за руки, продолжая говорить без умолку, и их тела с каждым разом становились все ближе по мере того, как ближе становились и души. Так продолжалось вплоть до ночи на пятнадцатую среду, когда они поцеловались в губы, сначала как бы пробуя, затем исследуя и, наконец, подпав под наслаждение и вплоть до выпуска наружу накопившегося пыла, что их и истощил. На ту пору уже обменялись скупыми краткими выводами, сделанными шестнадцатилетней Элизой и двадцатиоднолетним Хоакином. Обсуждали различные темы, лежа в невероятной корзине с батистовыми простынями и фантастически короткой мантильей, такой же, какая и устилала ящик от мыла Марселы. Для Андьета был облегчением тот факт, что она не приходилась дочерью никому из членов семьи Соммерс, и имела неопределенное происхождение, как, впрочем, и он сам, хотя в любом случае их разделяла пропасть, имевшаяся в социальном и экономическом положении обоих. Элиза узнала, что Хоакин был плодом мимолетной любви, отцу удалось обосноваться с тем же проворством, с каким выбрасывал свое семя, и, не зная имени, ребенок рос под фамилией своей матери, отмеченный обществом как ублюдок, что существенно ограничивало всякое, предпринимаемое на жизненном пути, действие. Семья выпустила из своего лона обесчещенную дочь и, соответственно, игнорировала незаконного ребенка. Дедушки, бабушки, дяди, тети, торговцы и чиновники среднего класса, погрязшие в предрассудках, жили в том же городе на расстоянии в несколько квадратных километров, однако же, никогда друг с другом не пересекались. Ходили по воскресениям в одну церковь, посещая ее в разное время, потому что бедным было не место на полуденной мессе. Отмеченный позором, Хоакин не играл в тех же парках, а также не учился в школах, куда ходили его двоюродные братья, хотя мальчик носил костюмы и пользовался игрушками, что от тех перепадали и которые сострадательная тетушка привозила своей сестре, прибегая к услугам криводушных посредников. Мать Хоакина Андьета была менее благополучной по сравнению с мисс Розой и платила гораздо дороже за такое свое неуспешное положение в обществе. Обе женщины были почти того же возраста, но в то время как англичанка блистала молодостью, другая была полностью несчастна, истощена и занималась печальным занятием, состоящем в вышивании приданого невесты при свете свечи. Неудача не уменьшала ее достоинство, и женщина смогла воспитать своего сына в соответствии с нерушимыми принципами чести. Хоакин с очень раннего возраста выучился держать голову поверху, уничтожая на корню любой знак издевательства либо жалости.