Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 9

– Не дрыгайся, ты, куропатка бешеная, не то в плешинах вся будешь, – приговаривала злобная хрычовка. – Чем коротше, тем лучше, в глаза патлы лезть не станут.

Через несколько мгновений хватка рук Фебра на плечах Лесаны ослабла, а старая мучительница, шаркая ногами, смела то, что еще недавно казалось немыслимым подстричь хоть на вершок, в огромный совок и повернулась к Тамиру.

– Ну, тебя-то, толстомясый, держать не придется? Аль тоже реветь начнешь? – едко поинтересовалась обитательница каморки, подступая к парню.

Он вздохнул и покорно опустился на низкую скамеечку. Его старуха остригла еще короче, чем девушек. Закончив, бабка собрала волосы и бросила в печь. Туда же полетели и кузовки со скарбом, привезенные из дома.

– Эта дребедень ни к чему вам больше, – заявила старуха в ответ на обиженные возгласы троих новичков. – Цитадель накормит, напоит, оденет, обует и спать уложит. На ваш век хватит. Нурлиса пожила, Нурлиса знает. Все, пшли вон отсюда! Ну? Чего рты раззявили? Надоели, сил нет! – И старуха вытолкала полуживых от страха и унижения девушек за дверь. Парни вышли следом.

– Мне нравится, ты на одуванчик похожа, – ласково утирая текущие по бледным щекам слезы, прошептал захлебывающейся от рыданий Айлише Тамир. Он-то по своим волосам не особенно убивался.

– А я на кого похожа? На сову лупастую? – всхлипнула Лесана.

– Ну на какую сову, скорей на совенка, – улыбнулся юноша.

– Вы сейчас на мертвяков похожими станете, если не поторопитесь! – отвесив утешителю подзатыльник, прикрикнул ненавистный Фебр.

И опять они торопливо зашагали по бесконечным мрачным коридорам.

Скоро обоняние Айлиши уловило запах воды, а потом все тело ощутило подступающую удушливую влажность.

В узкой одевальне было полутемно, там стояли длинные лавки, а в стены были вбиты деревянные колышки, видать, для одежи.

Фебр подтолкнул сробевших девок и, сунувшись в тяжелый ларь, стоящий у стены, выудил оттуда три холщовых мешка, которые и вручил своим подопечным.

– Там мыльный корень, мочало, холстина, одежа. Помоетесь, переоденетесь, и на выход.

– А зачем пожитки наши отобрали? – робко спросил Тамир, припоминая, что на дне его сумы еще оставались черствые пряники.

– Кто вас знает, чего вы приперли? Нажретесь еще пирогов каких тухлых, лечи вас потом. А одежа тут все равно у всех одинаковая, – скупо пояснил старший выуч и указал парню пальцем на левую дверь: – Тебе туда. Или с девками плескаться собрался?

Тамир мучительно покраснел, прижал к груди выданный мешок и исчез в указанном направлении. А его спутницы принялись торопливо раздеваться.

Мыльня оказалась огромной. Царство воды и эха. Никакого сходства с деревенской баней – просторная каменная зала и два котла по углам, с холодной и нагретой от печи водой. Здесь же громоздились деревянные лохани, лежали на осклизлых полках черпаки, и над всем этим плыл липкий пар.

– У меня в коробе зеркальце было, – намыливая голову, сетовала Лесана.

– А у меня мед, – всхлипнула Айлиша, с ужасом понимая, что разорвалась последняя ниточка, связывающая ее с домом.

– Долго вы еще? – в клубящийся паром зал сунулась голова Фебра.

Ответом стал дружный визг и полетевшие в охальника мочалки.

– Хорош орать, бегом одеваться, – словно не замечая распаренных нагих тел, ровно сказал парень и прикрыл дверь.

Девушки опрометью бросились исполнять приказание. Кое-как промокнули воду жесткими утирками, еле натянули на влажное тело порты да рубахи из небеленого льна и кинулись в коридор. Уши пылали, глаза жгли злые слезы. Лесана так вообще хотела подойти и выбить наглецу зубы. Но вдруг вспомнила, как равнодушно переодевалась по пути в Цитадель Майрико, и задумалась. В крепости словно не помнили заветов прадедов, словно жили по какой-то иной правде, срама не ведая.

– Стыд-то какой! – тихонько стонала Айлиша. – Как в глаза-то теперь ему смотреть, окаянному!

Как, как… Взгреть бы нахала!

Пока девушки мучительно переживали, а Тамир недоумевал, глядя на их пунцовые лица, невозмутимый Фебр шагал себе вперед, ведя их далее.

И снова полутемные сырые коридоры. Снова гулкое эхо, высокие своды и сжимающая сердце тоска. Когда уже стало казаться, что так и придется остаться в подземелье навсегда, загремел засов, заскрипели петли, и все четверо очутились на улице.

Здесь все так же сияло солнце. От ослепительного света глаза пришлось закрыть руками. Казалось, яркие лучи, того и гляди, выжгут очи бесстыдницам, осмелившимся облачиться в мужское и уподобиться парням! Отринет Хранительница от них женскую благодать – усохнут, как деревья бесплодные…

– Это с непривычки так слепит, потом притерпитесь, – тем временем подбодрил своих спутников провожатый. – Давайте, разлепляйте зенки, нам еще к лекарям поспеть надо.

Дорогу к целителям девушки не запомнили, так и шли, стыдливо опустив взгляды. Но вот снова скрипнула дверь, снова потянулись коридоры. Только здесь отовсюду остро пахло травами; терпкий запах, казалось, источали сами каменные стены. Троицу снова разделили. Тамира увела с собой статная девушка, одетая в такое же платье, что и Фебр, только коричневого цвета. А Лесану и Айлишу провожатый втолкнул в просторную светлую комнату, где за столом сидели и скрипели по пергаменту гусиными перьями двое мужчин. Оба они выглядели явно старше привезшего Лесану Клесха. Один оказался рыжеволосый, а у второго волосы были цвет в цвет с крыльями тех воронов, что кружили над Цитаделью.

– Как зовут? – оторвался от своего занятия темный и поднял голову.

У девушек вытянулись лица. Одной стороны лица у мужчины не было. Рыхлые борозды давно зажившей страшной раны тянулись от правой скулы до виска, будто огромная кошка провезла когтями, выдирая глаз, распахивая кожу.

– Коли налюбовалась, еще раз спрашиваю: как зовут? – указал он пальцем на дочку гончара.

– Лесана, – едва слышно пошептала та.

– Как? Громче говори. Или голос пропал?

– Лесана! – сорвалась на крик девушка.

– Из какого рода и сколько весен?

– Из Острикова рода, семнадцать весен мне.

– Черной лихорадкой болела?

– Нет.

– Девица еще?

Она вспыхнула, как костер.

– Ну, брось, Ихтор, она же деревенская, там с этим строго, блуд на деревне не спрятать.

– Блуд, Руста, где хочешь можно спрятать. Как моя бабка говорила, кого надо, того и на печке отлюбят.

– Когда краски у тебя? На убывающую луну или на растущую? – внезапно спросил рыжий.

«Хранители пресветлые, да что ж это такое? За что? О таком же только с матушкой в темном углу шепотом говорить можно! Мужчинам о женском знать не положено», – пронеслось в голове, а непослушные губы промолвили:

– На растущую.

– Болезные?

– Ничего у меня не болит, только за пару дней поясница ноет. – Лесана с ненавистью посмотрела на своего мучителя.

– Будешь о днях своих говорить креффу. Как только спину заломит и поймешь, что вот-вот краски начнутся, тут же ему скажешь, поняла меня? – В переносицу уткнулся тяжелый взгляд одноглазого.

Сил хватило только кивнуть.

– Ну, а ты кто у нас такая? – спросил Ихтор, поворачиваясь к Айлише.

– Айлиша, из Меденичей, шестнадцать весен мне. И… – Девушка судорожно вздохнула. – И у меня ни разу еще кровь не падала.

От лекарей девушки вышли растоптанные, подавленные, хотя, казалось, куда уж больше? К ним тут же бросился Тамир:

– Вы что такие?

Лесана, полыхая щеками, вымученно улыбнулась.

– Ничего.

– Хворь какую нашли? – не унимался юноша.

– Нет, Тамир, у нас все в порядке, а с рукой у тебя что? – кинув обеспокоенный взгляд на его замотанную в чистую тряпицу правую руку, спросила Айлиша.

– А, это… Так она в детстве поломана была, вот велели каждый день на припарки ходить, – как-то виновато отозвался парень.

– Как же ты тесто-то месил? – охнула будущая целительница.

– Ну, ежели не трудить, вообще бы негодящая была, – криво усмехнулся Тамир, пожалевший, что проговорился о детском недуге.