Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 9

Вскоре после того, как мы прошли то место, где Гуд ранил своего патриарха, нам попалось навстречу стадо ланей, по которым мы, впрочем, не стреляли, так как у нас и без того было довольно мяса. Они пронеслись мимо нас и остановились за небольшой рощицей, откуда стали нас разглядывать. Гуд, никогда не видевший их вблизи, непременно захотел посмотреть на них поближе. Он отдал свой карабин Омбопе и отправился в рощицу в сопровождении Хивы. А мы уселись отдыхать в ожидании его возвращения, очень довольные этим предлогом.

Как раз в эту минуту солнце стало садиться в полном блеске своих багряных лучей, и мы с сэром Генри любовались этим восхитительным зрелищем, как вдруг раздался рев слона, и на фоне пламенно-багрового солнечного диска вырезался перед нами его гигантский силуэт с поднятыми кверху хоботом и хвостом. Еще секунда – и нам предстало новое зрелище, а именно Гуд и Хива, бегущие к нам во всю прыть и преследуемые раненым слоном: это был тот самый. Сначала мы не решились стрелять (да оно бы ни к чему и не привело на таком расстоянии), опасаясь, что попадем в одного из них; а затем произошло нечто ужасное. Гуд пал жертвой своего щегольства – пристрастия к европейской одежде. Если бы он решился расстаться со своими узкими панталонами и гетрами, как сделали мы, и охотиться просто во фланелевой рубашке и полевых лаптях, все обошлось бы благополучно; но теперь тесные панталоны только затрудняли его отчаянное бегство, и в довершение всего шагах в шестидесяти от нас он поскользнулся из-за своих дурацких ботинок со скользкими, отполированными травой подошвами, и растянулся на траве как раз перед самым слоном.

У нас просто дух захватило от ужаса: мы знали, что он сейчас умрет, и бросились к нему что было силы. В три секунды все было кончено, но совсем не так, как мы думали. Храбрый Хива видел, как упал его господин, и в одну минуту обернулся и со всего размаху бросил свой ассегай (род кинжала) прямо в голову слона. Кинжал вонзился в хобот.

От боли зверь испустил яростный рев, схватил несчастного зулуса, ударил его оземь и, наступив своей огромной ногой ему на грудь, обвил хоботом нижнюю часть его тела и разодрал его надвое. Мы бросились к нему, почти обезумев от ужаса, и принялись палить в слона как попало, пока он не повалился рядом с останками несчастного зулуса. Что до Гуда, он сейчас же вскочил и в отчаянии ломал руки над телом отважного мальчика, который пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти его. Даже я почувствовал, что мне точно что-то сдавило горло; а уж кажется, человек бывалый. Омбопа стоял и созерцал огромный труп мертвого слона и изуродованные останки бедного Хивы.

– Что ж, – произнес он наконец, – он мертв; но зато он умер как мужчина!

V

Наше путешествие в пустыне

Мы убили девять слонов, и нам пришлось употребить два дня, чтобы вырезать бивни, перетащить их на место и тщательно закопать в песок под огромным деревом, которое было заметно издали на несколько миль в окружности. Это была удивительно богатая добыча слоновой кости. Я такой просто не припомню, если сообразить, что каждый клык весил средним числом от сорока до пятидесяти фунтов. Насколько мы могли судить, одна пара клыков того великана, который убил бедного Хиву, весила около ста семидесяти фунтов.

Что касается самого Хивы, мы зарыли то, что от него осталось, в норе муравьеда и, по обычаю, положили с ним ассегай, чтобы ему не пришлось оставаться безоружным на пути в лучший мир. На третий день мы отправились дальше в надежде, что когда-нибудь вернемся и откопаем свою слоновую кость. После длинного, утомительного путешествия и целого ряда приключений, которых не сто?ит описывать, мы добрались в свое время до селения Ситанда-Крааль, настоящего исходного пункта нашей экспедиции, расположенного вблизи реки Луканги. Как сейчас помню наше прибытие в это место. Направо виднелись разбросанные хижины туземцев, несколько каменных лачуг для скота и ниже, у самой воды, полоски обработанной земли, на которой эти дикари высевают свои скудные запасы зернового хлеба. За рекой расстилались обширные луга, поросшие высокой травой. Налево лежала широкая пустыня. Казалось, что селение стои?т на самой границе плодородной местности, занимая последний клочок удобной земли. Под самым местом нашей стоянки протекал небольшой ручеек, а за ним возвышалась каменистая покатость, та самая, на которую карабкался бедный дон Хосе Сильвестра двадцать лет тому назад, вернувшись после своих бесплодных попыток проникнуть в Соломоновы копи.

За этой покатостью начиналась безводная пустыня, поросшая каким-то дрянным кустарником.

Когда мы разбили лагерь, вечер уже приближался, и огромный огненный шар солнца склонялся в пустыню, наполняя все ее неизмеримое пространство разноцветными огнями лучей. Предоставив Гуду распорядиться устройством нашего маленького бивака, я позвал с собой сэра Генри, и мы взошли на вершину каменистого склона, который поднимался против нас, и остановились, обозревая пустыню. Воздух был очень чист и прозрачен, и на горизонте далеко-далеко от нас можно было различить туманные голубые очертания великих Сулимановых гор, увенчанных снегами.

– Смотрите, – сказал я, – вон они, эти неприступные стены, которые окружают Соломоновы копи. Кто знает, приведется ли нам когда-нибудь взобраться на них!

– Верно, мой брат уже там, а если он там, то и я как-нибудь до него доберусь, – сказал сэр Генри с той спокойной уверенностью, которая всегда его отличала.

– Надеюсь, что так, – отвечал я и уже повернулся было, чтобы идти назад в лагерь, как вдруг заметил, что мы не одни. За нами стоял величавый зулус, Омбопа, и так же пристально смотрел на далекие горы.

Видя, что я его заметил, он заговорил, но при этом обратился к сэру Генри, к которому он очень привязался.

– Так это та страна, куда ты стремишься, Инкубу (на туземном языке это значит, кажется, слон, – так прозвали кафры сэра Генри), – сказал он, указывая на далекие горы своим широким ассегаем.

Я строго спросил его, как он смеет так бесцеремонно обращаться к своему господину. Конечно, между собой эти проклятые туземцы вольны выдумывать какие угодно клички, но величать человека прямо в глаза этими дурацкими прозвищами уж совсем не подобает. Зулус засмеялся спокойным, тихим смехом, который меня ужасно взбесил.

– А откуда ты знаешь, что я не равный вождю, которому служу? – сказал он. – Конечно, он царского рода; это видно по его росту и взгляду; но ведь и я, может быть, тоже не простой человек. Будь моим языком, о Макумацан, и говори мои слова Инкубу, моему господину: я хочу беседовать с ним и с тобой.

Я был на него ужасно сердит, так как совсем не привык, чтобы кафры обращались ко мне подобным образом. Но сам не знаю почему, я испытывал к нему симпатию, и, кроме того, мне было интересно знать, что он хочет сказать; а потому я перевел его слова, прибавив, что, по-моему, он ужасный нахал и что дерзость его возмутительна.

– Да, Омбопа, – отвечал сэр Генри, – я иду именно туда.

– Пустыня пространна и безводна, горы высоки и одеты снегом; ни один человек не может сказать, что там, за тем местом, куда село солнце; как же ты туда пойдешь, о Инкубу, и зачем ты туда идешь?

Я опять перевел его слова.

– Скажите ему, – отвечал сэр Генри, – что я туда иду потому, что уверен, что мой родной брат, человек одной со мной крови, ушел туда прежде меня, и теперь я иду его искать.

– Это правда, Инкубу: человек, которого я встретил по дороге, сказал мне, что два года тому назад один белый ушел в пустыню к тем далеким горам вместе со слугой-охотником. И с тех пор они не возвращались.

– Откуда ты знаешь, что то был мой брат? – воскликнул сэр Генри.

– Сам я этого не знаю. Но когда я спросил того, кто мне сказал, какого вида был белый человек, он отвечал мне, что у него были твои глаза и черная борода. Еще он сказал, что охотника, бывшего с ним, звали Джимом, что он был из племени бекуана и покрыт одеждой.