Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 25

– Мать! мать! мы здесь!

– Добро, добро, добро! – завизжала дряхлая ведьма. – Зорки ли ваши очи, вещие? Видите ли все тайное, все сокровенное?

– Зорки, мать, мы все видим.

– Добро, добро, добро! Отверсты ли ваши уши, вещие? Слышите ли вы те слова, что молвятся без языка, без голоса?

– Отверсты, мать, мы все слышим.

– Добро, добро, добро! Остро ли ваше обоняние, все ли чувства проснулись в вас, вещие? Чуете ли вы запах преступной крови, можете ли вы очистить землю от тех, что замышляют злое против короля и себе подобных? Готовы ли вы совершить правосудие высокого неба, о дивные! мной наученные, вскормленные хлебом мудрости моей, вспоенные водою колдовства моего?

– Мать, мы готовы!

– Так идите! Трудитесь без устали, о хищные мои птицы! Смотрите, убивающие ждут, – она указала на зловещую группу палачей, – пусть навострятся их копья; белые люди, чужеземные пришельцы, жаждут увидеть… Идите!

С диким воплем разлетелась во все стороны зловещая стая, точно осколки разорвавшейся бомбы; кости на их поясах гремели и стучали, пока они разбегались по всем направлениям, устремясь в густую толпу воинов. Мы не могли следить за всеми, так приковала к себе наши взгляды ближайшая колдунья. Приблизившись к воинам на несколько шагов, она вдруг начала дикую пляску и закружилась с невероятной быстротой, выкрикивая отрывистые, зловещие фразы: «Чую, чую злодея! Вот он, вот он – отравитель родной матери! Слышу твои сокровенные мысли, ты помышляешь злое про короля!» Она плясала и вертелась все быстрее, все стремительнее и наконец пришла в такое исступление, что пена заклубилась у нее на губах, глаза почти выкатились из орбит, и все ее тело затряслось заметной дрожью. Вдруг она стала точно окаменелая, на мгновение будто замерла на месте, точно охотничья собака, напавшая на след, и затем медленно двинулась к воинам с простертым жезлом. Мне показалось, что по мере ее приближения мужество их поколебалось, и, когда она подкралась совсем, они невольно отпрянули. Мы следили за всеми ее движениями как прикованные. Все крадучись, все подбираясь, как собака к зверю, она подступила прямо к ним… остановилась, помедлила… и снова сделала несколько шагов. Конец наступил внезапно. Она испустила пронзительный крик, прыгнула – и дотронулась своим жезлом до высокого воина. В то же мгновение двое ближайших к нему людей схватили за руки обреченного человека и подвели его к королю.

Он не сопротивлялся. Мы видели только, когда он шел, что ноги его влачились по земле, точно разбитые параличом, а руки, беспомощно выронившие копье, были безжизненны, как у трупа. Пока его вели, навстречу выступили двое палачей.

– Бей! – сказал король.

– Бей! – завизжала Гагула.

И не успели прозвучать эти слова, как ужасное дело уже свершилось.

– Один! – воскликнул король.

Тело оттащили на несколько шагов и бросили на землю. Только что это было сделано, привели другого несчастного, точно быка на бойню. Судя по мантии из леопардовой шкуры, он был воин знатного происхождения. Снова раздалась страшная команда, и жертва упала мертвой.

– Два! – сосчитал король.

И кровавая игра пошла своим порядком. Слыхал я о боях гладиаторов, устраивавшихся римскими цезарями, и об испанских боях быков, но эта кукуанская колдовская охота была во сто раз отвратительнее и тех и других.

Раз мы просто не выдержали и попробовали было воспротивиться этой бойне, но Твала осадил нас очень решительно:

– Пусть закон исполняется своим чередом, белые люди. Эти негодяи – вредные колдуны и злодеи: хорошо, что они умрут.

Около полуночи бойня прекратилась. Колдуньи-ищейки собрались вместе, очевидно уставшие от своих кровавых подвигов, и мы уже начали думать, что представление окончилось. Но мы ошиблись: вдруг, к нашему изумлению, сама старуха Гагула поднялась с места и, опираясь на клюку, заковыляла по направлению к воинам. Страшно было видеть, как эта ужасная ведьма с ястребиной головой, скрюченная в три погибели от непомерной старости, мало-помалу все оживала и оживала и наконец устремилась вперед почти так же быстро, как ее зловещие питомицы. Она носилась взад и вперед, распевая себе под нос что-то ужасное, и наконец бросилась на величавого воина, стоявшего впереди одного из отрядов, и ткнула в него своей клюкой. Тут глухой стон прошел по всему отряду, которым он, очевидно, командовал. Но несмотря на это, двое воинов схватили его и привели на казнь. Впоследствии мы узнали, что он был очень хорошим и всеми любимым человеком и приходился двоюродным братом королю.

Его также убили. Тогда Гагула опять пустилась кружиться и вертеться, понемногу подбираясь все ближе и ближе… к нам.

– Черт меня побери, если она не подбирается теперь к нам! – воскликнул Гуд в ужасе.

– Вздор! – сказал сэр Генри.

Что касается меня, у меня просто душа ушла в пятки, когда я увидел, что старая чертовка метит в нашу сторону.

Гагула неслась прямо к нам, все ближе и ближе, и вся она была скрюченная, всем своим видом напоминая клюку; ее ужасные глаза светились и сверкали недобрым огнем.

Ближе и ближе, вот она совсем близко. Глаза всех многочисленных зрителей жадно следят за всеми ее движениями. Наконец она встала как вкопанная.

– На кого-то она укажет? – пробормотал сэр Генри.

Через минуту всякие сомнения исчезли: старуха рванулась вперед и дотронулась до плеча Омбопы-Игноси.

– Я вижу его насквозь! – завопила она. – Убейте его, убейте: он полон зла; убейте его, чужеземца, прежде чем польется кровь ради него… Убей его, король!

Наступила маленькая пауза, которой я поспешил воспользоваться.

– О король! – воскликнул я, поднимаясь со своего места. – Этот человек – слуга твоих гостей, раб их. Кто прольет кровь нашего слуги, тот прольет нашу кровь. Во имя священного закона гостеприимства, требую твоего покровительства этому человеку!

– Гагула, матерь вещих, обрекла его на смерть; он должен умереть, белые люди, – был угрюмый ответ.

– Нет, он не умрет, – возразил я. – Умрет тот, кто осмелится его тронуть!

– Берите его! – заревел Твала палачам, которые стояли поодаль.

Они направились было к нам, но остановились в нерешимости. Игноси же поднял свое копье с таким видом, что ясно было, что он решился дорого продать свою жизнь.

– Прочь, негодяи! – закричал я. – Прочь, если вы хотите увидеть рассвет завтрашнего дня! Только посмейте до него дотронуться – и король ваш умрет!

С этими словами я направил на Твалу дуло своего револьвера. Сэр Генри и Гуд также вытащили свои пистолеты; сэр Генри прицелился в ближайшего из палачей, а Гуд с удовольствием приготовился подстрелить Гагулу.

Твала заметно дрогнул, когда мой револьвер очутился на таком близком расстоянии от его широкой груди.

– Ну, – сказал я, – так как же, Твала?

Наконец он решился.

– Возьмите прочь ваши волшебные трубки, – сказал он. – Вы заклинали меня во имя гостеприимства, и только поэтому, а вовсе не из боязни того, что вы можете сделать, я готов пощадить его. Идите с миром.

– Хорошо, – отвечал я как можно равнодушнее, – а теперь мы устали от вашей резни и хотели бы лечь спать. Кончилась ваша охота?

– Да, кончилась, – сказал Твала угрюмо.

И он поднял копье.

Тотчас заколыхались воинские отряды и в полнейшем порядке, стройно и безмолвно, начали выходить один за другим из ворот крааля. Осталась только небольшая кучка людей, которые должны были убирать тела убитых.

Тогда поднялись и мы и вернулись в свой крааль.

– Ну, – объявил сэр Генри, когда мы зажгли одну из обыкновенных кукуанских лампад (светильню, сделанную из пальмовых волокон, плавающую в очищенном гиппопотамовом сале), – ну, могу сказать, что в жизни мне не было так тошно, как сегодня!

– Если у меня и оставались какие-нибудь сомнения насчет того, следует ли помогать Омбопе бунтовать против этого мерзавца, то теперь, уж конечно, они окончательно исчезли, – сказал Гуд. – Я едва мог усидеть на месте, пока продолжалась эта бойня. И как я ни старался закрывать глаза, они, как нарочно, открывались сами собой как раз тогда, когда не надо. Не понимаю, куда девался Инфадус. Омбопа, друг мой, ты поистине должен быть нам благодарен: еще немножко, и тебя бы знатно отделали!