Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Хаггард Генри Райдер - Страница 100

Когда сэр Генри, или, вернее, король, пришел навестить меня, то выглядел очень усталым и клялся, что никогда так не скучал в своей жизни. Но думаю, что он немного преувеличивал. Людской натуре несвойственно, чтобы человек соскучился в таких необыкновенных обстоятельствах. Разве не удивительно, что человек, который год назад приехал в страну никому неведомым пришельцем, теперь женился на прекраснейшей и любимой королеве и стал королем всей страны?! Я попытался прочитать ему наставление, чтобы он не возгордился и не увлекся блеском и силой своей власти, но помнил бы всегда, что был когда-то простым английским джентльменом и призван Провидением к великой ответственности. Сэр Куртис был так любезен, что терпеливо выслушал мои слова и даже поблагодарил меня за них.

После церемонии меня перенесли в домик, где я теперь пишу эти строки. Это прелестный уголок, в двух милях от Милозиса. Здесь, в течение пяти месяцев, не покидая ложа, я провожу свой досуг за составлением истории наших странствований. Быть может, никто никогда не прочтет ее, но это неважно: написание помогло мне скоротать время, часы тяжелых страданий. Слава Богу, скоро им конец.

Прошла неделя с тех пор, как я написал последние строки. Теперь я снова берусь за перо, в последний раз, потому что конец мой близок.

Моя голова свежа, и я могу писать, хотя с трудом держу перо. За последнюю неделю болезнь легких усилилась, но теперь совершенно прекратилась, я чувствую полное онемение и не обманываю себя надеждами.

Боль исчезла, а с ней исчез и страх смерти, и я ощущаю близость вечности. Радостно, с тем же чувством покоя, с каким дитя лежит на груди матери, я готов упасть в объятия ангела смерти! Всякая робость, все страхи, посещавшие меня при жизни, отлетели прочь, бури прошли, и Звезда вечной надежды, блестевшая передо мной на далеком горизонте, приблизилась ко мне. Много раз был я близок к смерти, много товарищей умерло на моих глазах, теперь моя очередь! Еще двадцать четыре часа, и мир будет далек от меня со всеми его страхами и надеждами. Меня не станет, и мир забудет обо мне: так было и будет со всеми. Тысячи веков назад умирающие люди думали свои думы и были забыты! Пройдет еще тысяча веков, и потомки наши будут умирать и думать и будут также забыты в свою очередь.

«Человеческая жизнь — дыхание быка зимой, звезда, блуждающая по небу, легкая тень, исчезающая с закатом солнца!» — так выразился однажды зулус в разговоре со мной. Нет, наш мир нехорош! Кто может не согласиться с этим, кроме тех, кто ослеплен собой? Как может быть хорош мир, в котором первостепенное значение имеют деньги, где путеводной звездой являются эгоизм и себялюбие?

Но теперь, когда моя жизнь кончена, я рад, что жил, что познал женскую любовь и верную дружбу, пережившую любовь женщины, рад, что слышал звонкий смех детей, любовался солнцем, луной и звездами, чувствовал соленое дыхание моря на своем лице и плавал по озаренной месяцем воде, охотясь. Но я не желал бы снова начать жизнь! Нет, нет!

Во мне все изменилось. Свет меркнет, и приближается темнота. Мне чудятся в этом мраке знакомые лица дорогих умерших… Там мой Гарри и другие, и лучшая, совершеннейшая женщина, которая когда-либо жила на земле.

Зачем говорить о ней теперь? Зачем говорить о ней после долгого молчания, теперь, когда она так близко от меня; когда я иду туда, куда ушла она давным-давно.

Заходящее солнце горит пламенем на золотом куполе храма. Пальцы мои устали.

Всем, кто знал меня или слышал обо мне, всем, кто захочет иногда вспомнить старого охотника, я протягиваю руку на прощание и посылаю последнее «прости»!

В руки Всемогущего Бога, Творца жизни и смерти, предаю дух мой!

«Я все сказал!» Это было любимое выражение покойного зулуса.

Глава XXIV

Другой рукой

Минул год со дня смерти нашего незабвенного друга Аллана Квотермейна, когда он написал последнюю главу своих записок, под названием «Я все сказал». По странной случайности у нас появилась возможность переслать их в Англию. Правда, эта возможность не обольщала нас надеждами, но мы с Гудом решили попытать счастья. За последние шесть месяцев народ Цу-венди усердно работал с намерением отыскать во что бы то ни стало или проложить удобный путь сообщений в страну. Результатом работ стало открытие канала, который соединил страну с остальным миром. Уверен, что именно по этому каналу путешественник добрался в миссионерский пункт мистера Макензи, хотя прибытие его за три года до нас в эту страну и изгнание из нее держится жрецами в строжайшей тайне. Пока производились исследования страны, был отправлен гонец. Мы вручили ему рукопись, два письма от капитана Гуда к его друзьям и письмо от меня к моему брату Джорджу. Мне больно думать, что я никогда не увижу его, и я уведомлял его, как ближайшего моего наследника в Англии, что он может владеть всеми моими родовыми поместьями, поскольку я не собираюсь возвращаться на родину. Мы не смогли бы покинуть страну Цу-венди, даже если бы пожелали! Нашим послом был Альфонс, дай Бог ему счастья в его жизни! Он до смерти соскучился здесь!

— Да, да, здесь хорошо! — говорил он. — Но мне скучно!

Он жаловался на отсутствие кафе и театров и стонал о своей Анете. Но мне кажется, что секрет его отвращения к стране и тоски заключался в том, что народ ужасно смеялся над его поведением в битве, происходившей полтора года назад, когда он спрятался под знаменем Зорайи, чтобы избежать сражения.

Мальчишки бегали за ним по улицам, насмехались над ним и оскорбляли его гордость, делая его жизнь невыносимой. Поэтому Альфонс решил перенести все ужасы и опасности длинного путешествия, даже готов был рискнуть встретить французскую полицию, чем оставаться в этой «скучной стране».

Бедняга! Нас огорчила разлука с ним, но я искренне желаю ему благополучного прибытия на родину. Если он доберется и довезет драгоценную рукопись, которую мы ему вручили вместе с солидным слитком золота, он станет богатым человеком и сможет жениться на Анете — если она жива и удостоит его согласием!

Теперь пользуюсь случаем, чтобы сказать несколько слов о моем друге Аллане Квотермейне.

Он умер на рассвете следующего дня, дописав последние строки. Нилепта, Гуд и я находились около него — это была трогательная и прекрасная сцена. За час до наступления утра мы заметили, что он умирает, и были безутешны. Капитан Гуд залился слезами, вызвав последнюю шутку из уст умирающего друга, потому что он мог шутить даже в последние минуты своей жизни. Капитан Гуд плакал, и монокль его постоянно выпадал.

— Наконец-то, — пробормотал Квотермейн, пытаясь улыбнуться, — я увидел Гуда без монокля в глазу!

Он замолчал до утра и при первых лучах рассвета попросил поднять его, чтобы видеть восход солнца в последний раз.

— Через несколько минут, — сказал он, — я должен буду пройти через его золотые ворота!

Десять минут спустя он приподнялся и посмотрел на нас.

— Я отправляюсь в долгое путешествие, более страшное, чем то, которое мы совершили. Вспоминайте иногда обо мне! — прошептал Квотермейн. — Пусть Бог благословит вас! Я буду ожидать вас там!

Вздохнув, он упал на подушки и умер. Так ушел от нас навсегда прекраснейший человек! Честный, верный, обладавший большим запасом юмора и поэтическими наклонностями. Он был неоценим как человек дела и гражданин. Я не знал никого, кто был бы так же компетентен в суждениях о людях и их поступках.

— Всю мою жизнь я изучал человеческую натуру, — говорил часто Квотермейн, — и думаю, что знаю ее!

Действительно, он знал людей. И все же у него было два недостатка: его чрезмерная скромность и склонность к ревности в отношении людей, на которых он сосредоточивал свою привязанность.

Читатели, вероятно, помнят, что он часто говорил о себе как о боязливом, робком человеке; в сущности же он обладал неустрашимой душой и никогда не терял головы. В сражении с войском Зорайи он получил серьезную рану, от которой и умер, но эта рана не была случайностью, как можно было подумать по его словам. Он был ранен, спасая жизнь капитана Гуда, рискуя своей жизнью для другого человека. Гуд лежал на земле, и один из воинов Насты готов был убить его, но Квотермейн бросился защищать товарища и получил сильный удар в бок, хотя убил неприятеля.