Гиблое место - Герритсен Тесс - Страница 43

— И где же, по-вашему, нам следует раскапывать снег, мэм? Покажите место, и мы начнем. Вы же понимаете, что это поисковая операция, а не спасательная. Даже если она выжила после аварии, то на таком морозе долго не протянешь. Слишком много времени прошло.

Люди из поисковой группы вернулись на дорогу. Они выглядели подавленными, Джейн видела их растерянные, печальные лица. Даже собаки, почувствовав настроение людей, уже не виляли хвостами.

Последним по тропе поднялся Сансоне, вид у него был самый мрачный.

— Слишком рано прекратили поиски, — сказал он сердито.

— Даже если бы собаки нашли ее, это ничего не изменило бы, — тихо заметил Фейи.

— Но по крайней мере мы бы знали наверняка. У нас было бы тело, которое можно предать земле, — возразил Сансоне.

— Я понимаю, как тяжело, когда остается неясность. Но в этих местах, сэр, подобное часто бывает. То у охотника случится сердечный приступ, то туристы заблудятся, то прогулочный самолет разобьется. Иногда мы годами не можем найти останки. Природа сама решает, когда их вернуть. — Фейи поглядел вдаль: с неба снова начал сыпать легкий снежок, сухой и мелкий, как тальк. — Она еще не готова отдать нам это тело. Сегодня — не готова.

Ему было шестнадцать лет. Он родился и вырос в Вайоминге. Его звали Джулиан Генри Перкинс. Но так его называли только взрослые — учителя, приемные родители, социальный работник, присматривавший за ним. В школе в лучшие дни одноклассники называли его Джули-Анной. А когда все было плохо, Дурковатой Анной. Он терпеть не мог свое имя, мать назвала его так, посмотрев фильм, где героя звали Джулиан. Это вполне в ее духе — сделать какую-нибудь глупость, например, дать ребенку имя, которого нет ни у кого. Или подбросить младенцев деду и сбежать с ударником из рок-группы. Или вдруг вернуться через десять лет и забрать детей, потому что истинный смысл жизни ей открыл пророк Иеремия Гуд.

Мальчик рассказал все это Мауре, пока они медленно спускались по склону в долину, а собака шла за ними по пятам, тяжело дыша. С тех пор, как они смотрели на пылающий Лучший Мир, прошел день. Только теперь мальчик решил, что опасность миновала и можно спуститься в долину. На Мауре были самодельные снегоступы. Мальчик смастерил их сам, а инструменты «позаимствовал» в домах у доверчивых жителей Сосновой долины, где двери по традиции не запирались. Маура хотела объяснить ему, что это воровство, а не заимствование, но подумала, что ему это без разницы.

— И как же тебя называть, если тебе не нравится имя Джулиан? — спросила Маура, шагая вместе с ним по снегу к Лучшему Миру.

— Мне все равно.

— Обычно людям важно, как их зовут.

— Не понимаю, зачем вообще нужны имена.

— Поэтому ты упорно зовешь меня «мэм»?

— Звери друг друга никак не называют, и что же, им неплохо живется. Уж лучше, чем некоторым людям.

— Но мне неудобно все время звать тебя «эй, ты».

Они все шли и шли, снег поскрипывал под снегоступами. Мальчик возглавлял их маленькую процессию — нелепый, странный, да еще с косматой собакой, следующей за ним по пятам. Маура была замыкающей. Она по собственной воле следовала за этими дикими и грязными существами. Может, именно это и называется стокгольмский синдром — во всяком случае она вдруг поймала себя на мысли, что уже не хочет сбежать от них. Маура полагалась на мальчика, понимая, что он не даст ей погибнуть от голода и холода, и если не считать того, что он в самом начале стукнул ее по голове, чтобы утихомирить, больше ничего плохого он ей не сделал. Более того, с тех пор он и пальцем ее не тронул. Так что она чувствовал себя отчасти пленницей, отчасти гостьей. В этой смешанной роли она и спускалась следом за ним в долину.

— Крыс, — вдруг бросил он через плечо.

— Что?

— Так меня зовет Кэрри, моя сестра.

— Не самое приятное имя.

— Нормальное. Это из того мультика про крысу, которая готовит.

— Ты имеешь в виду «Рататуй»?

— Ага. Дедушка водил нас на этот фильм. Мне он нравится.

— Мне тоже, — сказала Маура.

— В общем, она начала звать меня Крысом, потому что иногда я готовил ей завтрак. Кроме нее, меня так никто не называет. Это мое тайное имя.

— И поэтому мне, наверное, нельзя так тебя называть.

Мальчик не ответил и не замедлил шага, снегоступы шуршали по снегу. Через какое-то время он вдруг остановился и оглянулся — как будто все обдумал и наконец принял решение.

— Думаю, вам тоже можно, — сказал он и пошел дальше. — Но только другим не говорите.

«Мальчик по имени Крыс и собака по кличке Волк, — мысленно поразилась Маура. — Так-так…»

Она начала привыкать к ходьбе на снегоступах, вошла в ритм — двигаться стало легче, но угнаться за мальчиком и собакой было по-прежнему нелегко.

— То есть твоя мама и сестра жили здесь, в долине. А отец?

— Он умер.

— Прости.

— Когда он умер, мне было четыре.

— А где твой дедушка?

— Умер в прошлом году.

— Прости, — повторила она автоматически.

Мальчик остановился и оглянулся.

— Необязательно это повторять.

Но мне действительно жаль, подумала она, глядя на его одинокую фигурку на бескрайнем белом фоне. Мне жаль, что умерли те, кто тебя любил. Мне жаль, что твоя мама приходила и уходила, когда захочется. Мне жаль, что единственный, на кого ты можешь рассчитывать, единственный, кто за тебя заступится, бегает на четырех лапах и машет хвостом.

Они спустились в долину и стали приближаться к поселку. В воздухе пахло гарью, и с каждым шагом все явственнее становился чудовищный урон, нанесенный вчерашним пожаром. Вместо домов вокруг были лишь обугленные развалины, поселок исчез, будто какие-то враги специально постарались стереть его с лица земли. Тишину нарушал лишь звук разгоряченного дыхания путников и поскрипывание снегоступов.

Они остановились возле развалин дома, в котором еще недавно нашли приют Маура и ее спутники. На глаза навернулись слезы, когда она увидела обгоревшие бревна и полопавшиеся стекла. Крыс и Волк пошли дальше вдоль ряда сгоревших домов, но Маура не двинулась с места. В тишине ей казалось, что здесь бродят призраки. Грейс и Элейн, Арло и Дуглас — люди, которые ей не слишком нравились, но к которым она все же успела привязаться. Они все еще были здесь, среди руин, нашептывая ей слова предостережения: «Уходи скорее. Пока не поздно». Глянув под ноги, Маура увидела следы шин. Значит, это поджог, поняла она. Снег возле дома во время пожара подтаял, и проезжавший мимо грузовик оставил две четкие колеи — теперь они обледенели и застыли.

Она услышала сдавленные рыдания и обернулась. Мальчик упал на колени возле одного из сгоревших домов. Она подошла ближе и увидела: он сжимает что-то в руках, словно четки.

— Она бы его не бросила!

— Что это, Крыс?

— Дедушка подарил его Кэрри, и она никогда его не снимала.

Мальчик медленно разжал ладони, и Маура увидела кулон в форме сердечка на порванной золотой цепочке.

— Кулон твоей сестры?

— Что-то не так. Все не так! — Он вскочил и начал рыться в обугленных деревяшках.

— Что ты делаешь?

— Это был наш дом. Здесь жили мама и Кэрри.

Его варежки почернели от золы.

— Похоже, этот медальон не был в огне, Крыс, иначе бы оплавился.

— Я нашел его на дороге. Как будто она его потеряла. — Мальчик вытащил обгоревшее бревно и, крякнув, отбросил в сторону, взметая тучи золы.

Под ногами у них была застывшая грязь, поскольку во время пожара снег стаял, и под ним проступила голая земля. Медальон мог пролежать тут много дней, подумала Маура. Что еще может скрывать этот снежный покров? Пока мальчик продолжал рыться на пожарище, сражаясь с обгорелыми досками и пытаясь отыскать следы пропавших матери и сестры, Маура рассматривала кулон Кэрри. Этой вещью явно дорожили — как же она оказалась на земле, под снегом? Она вспомнила, что видела в этих домах: нетронутая еда, мертвая канарейка…

И кровь под лестницей. Целая лужа крови, свернувшейся и превратившейся в лед после того, как убрали тело. Эти семьи не уехали, подумала она. Их заставили покинуть дома так быстро, что еда осталась на столе, а ребенок не успел подобрать свой любимый кулон. Поэтому здесь все сожгли, решила она. Чтобы скрыть то, что случилось с жителями Лучшего Мира.