Пушкин - историк Петра - Лисунов Андрей Петрович - Страница 8

32

плачевным: “Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр” 82. Карамзин прямо указывает источник бедствия: “Ничто не казалось ему страшным (...) Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного”83.

Можно говорить, что ко времени поступления Пушкина в Лицей отношение общества к Петру было неоднозначным. Сомнения вызывало прежде всего нравственное лицо реформатора, его роль в разрушении традиционных устоев российского общества - основ православной культуры. Являясь примером сильного государственного лидера, символом Просвещения - кто будет возражать против усиления империи? - Петр до конца не устраивал ни одну из противоборствующих сторон. Обе они хотели добиться того же, но другим путем, не разрушая национального своеобразия России. Западники искали примеры в Европе, славянофилы - в истории. События, связанные с французской революцией, ослабили позиции первых и уравняли силы противников.

Литература, посвященная Петру, тоже носила отпечаток известной неопределенности. С одной стороны, существовал жанр исторического анекдота, например, Штелина и Нартова, ориентированный на сторонников Петра, и целый пласт иностранной литературы, о которой Дашкова высказалась в свойственной ей резкой манере: “...некоторые невежественные или льстивые иностранцы провозгласили его (Петра) создателем великой империи, задолго до него игравшей большую роль, чем та, которая выпала на ее долю в его царствование” 84. Об этой литературе Пушкин мог прочитать и в предисловии Щербатова к “Журналу Петра Великого”: “...чужестранность сих писателей, не сведение внутренних обстоятельств, некоторые пристрастия и предубеждения учинили, что не могли мы от их рук верной истории сего Великого Государя иметь”85. С другой стороны, в работах Руссо и Монтескье фигура Петра подвергалась резкой критике.

Конечно, и раньше Пушкин слышал вокруг себя противоречивые мнения о Петре - семейные предания Ганнибалов и

33

литературные знакомства отца имели разнохарактерную направленность, но в Царском Селе, а затем и в Петербурге, поэт окунулся не просто в борьбу идеологий, а был поставлен в довольно сложные условия выбора - политические взгляды Карамзина, человеческий авторитет которого Пушкин ставил высоко, открыто противостояли мнению молодых, а потому особенно близких поэту, декабристов: Н.Тургенева, Н.Кривцова, П.Каверина, П.Чаадаева. И все это происходило при непосредственном участии поэта. Вместе с тем, Отечественная война 1812 года по-иному поставила проблему национального самоопределения. Если раньше она лишь сопровождала ход сословной организации дворянства, то теперь выделилась в отдельную общенациональную задачу. Это в какой-то мере примиряло противников и сторонников реформ. Речь шла уже не только о просвещении и разумном управлении народом, но и об "уважении его достоинства” и традиционных интересов. Фигура Петра отошла в тень, но проблема самодержца оставалась нерешенной, поскольку составляла основу рационального мышления большинства участников политической жизни России.

Таким образом, для правильного понимания “Истории Петра важно иметь в виду, что в пушкинское время личность реформатора заключала в себе прежде всего мировоззренческую проблему. То, что при этом Петр являлся символом определенного сословия - нового дворянства, не должно закрывать главного - решения вопроса о жизнеспособности рационального и религиозного отношения к миру. Нравственная оценка деятельности Петра преобладала над политической, и Пушкину важно было занять определенную позицию именно в этом споре.

34

Глава 3

Образ Петра в произведениях Пушкина 20-х годов

В пору всеобщего увлечения политической жизнью Пушкин не мог оставаться в стороне, но в его творчестве отражалась не конкретная партийная программа, а общий смысл происходящего: “Любовь и тайная свобода Внушали сердцу гимн простой, И неподкупный голос мой Был эхо русского народа”86. Свобода “тайная”, в отличие от той, явной, служению которой отдали себя некоторые его друзья, волновала Пушкина.

Ода “Вольность” была важна поэту не только тираноборческими настроениями, но и верой в определенный мировой порядок, призывом: “Склониться (...) под сень надежную Закона”(II, 49), и в этом смысле фигуры Карамзина и его молодых противников, без сомнения принадлежавшие к числу лучших, совестливых людей России, не вызывали у поэта мучительных раздумий, кому отдать предпочтение. Другое дело, что такие отношения не устраивали ни Карамзина, ни декабристов, увлеченных политической борьбой. Они ревновали поэта друг к другу и вместе с тем обрушивали на него обвинения в нравственной неразборчивости. Исследователи гадают, что заставляло Пушкина так много говорить о клевете и предательстве друзей, среди которых не было неприличных людей. На самом деле, Пушкин болезненно переживал, что люди, близкие ему по духу, не найдя между собой общий язык, с разных сторон осуждали поэта за попытки самостоятельно разобраться в причинах их конфликта, отгораживались стеной молчания и двусмысленных намеков.

Вместе с тем, близость противников, как говорилось выше, обнаруживалась в их отношении к Петру. В феврале 1818 года Пушкин прочитал в “Истории государства Российского”: “Немецкие, шведские

35

историки шестого на-десять века согласно приписывали ему (Ивану III А.Л.) имя Великого; а новейшие замечают в нем разительное сходство с Петром Первым: оба без сомнения велики; но Иоанн (...) не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных (...) Не здесь, но в истории Петра должно исследовать, кто из сих двух венценосцев поступил благоразумнее или согласнее с истинною пользою отечества” 87. Жадность, с которой российское общество принялось изучать книгу Карамзина, также подчеркивала важность петровской темы для российского общества.

Об отношении декабристов к реформам Петра можно судить по “идеологическому документу раннего декабризма”, прозвучавшему на одном из заседаний “Зеленой лампы” в конце 1819 года, “Сну” A.Д.Улыбышева, в котором “...резко осуждается поспешность и насильственность реформ Петра I, насаждавшего учреждения, скопированные у иностранцев” 88.

В лекции, прочитанной B. Кюхельбекером в Париже в 1821 году, говорилось: “Петр, которого по многим основаниям назвали Великим, опозорил цепями рабства наших землепашцев” 89. Интересны замечания Н.М.Муравьева на полях I тома “Опытов в стихах и прозе” К.Н.Батюшкова в том месте, где поэт хвалит сподвижников Петра I: “Вздор! Россия и без них была велика”90. В исторических повестях Корниловича, опубликованных в “Альбоме северных муз” за 1828 год, по мнению цензурного комитета, говорилось “... о Петре не с лучшей стороны” 91. Другой видный декабрист И.Д.Якушкин, находясь в ссылке, преподавал курс русской истории, обходя всякое упоминание о культурных и экономических достижениях Петра I. В “Памятных записках 1828-1829 гг.” П. Бестужев упомянул об образчике модного воспитания: “...знает все современные и былые происшествия и связи двора..., а не скажет (...) чем прославили и посрамили себя Грозный и Петр Великий”92. И хотя существовали очерки Корниловича и дума Рылеева “Петр Великий в Острогожске”, написанные с позиции революционного романтизма, идеализирующие самодержца, общей картины они не меняли. К тому же главный герой

36

следующей поэмы Рылеева уже боролся против Петра, и именно это произведение вызвало у Пушкина положительный отклик: “...Войнаровский полон жизни”(ХШ,87), а “Думы Рылеева и целят, а все невпопад”(ХШ,167).

Сложная личность Чаадаева заставляет критически относиться ко многим его высказываниям, но необходимо иметь в виду и его признание, сделанное уже после смерти Пушкина: “...Было время, когда я, как и многие другие, будучи не доволен нынешним положением вещей в стране, думал, что тот великий катаклизм, который мы именуем Петром Великим, отодвинул нас назад, вместо того чтобы подвигнуть вперед...” 93. Время это, безусловно, относилось к петербургскому периоду жизни философа. Из фрагмента видно, что все политические споры велись вокруг деятельности реформатора, но без упоминания его имени, поскольку важна была не личность Петра, а понимание того “великого катаклизма”, который он олицетворял собой.