Маленькие мужчины (др. перевод) - Олкотт Луиза Мэй - Страница 12

И Нэт в отчаянии от своего греха понурил голову.

– Я тоже лгал в детстве, – продолжал мистер Бэр, – но бабушка отучила меня. И знаешь как? Отец и мать сердились на меня, уговаривали и наказывали, но я все забывал, так же как и ты. Тогда бабушка сказала мне: «Я помогу тебе не забывать и придержу твой непослушный язычок». Она велела мне высунуть его и слегка надрезала самый кончик ножницами, так что пошла кровь. Это было ужасно, но принесло мне большую пользу. Язык болел у меня довольно долго, я мог говорить только очень медленно, и поэтому у меня было время обдумать то, что я хотел сказать. А когда язык зажил, я продолжал все так же внимательно следить за собой, потому что боялся бабушкиных ножниц.

– У меня не было бабушек; но если вы думаете, что это поможет мне, разрежьте мне кончик языка, – решительно сказал Нэт. Он боялся боли, но ему очень хотелось отучиться лгать.

Мистер Бэр улыбнулся и покачал головой.

– Я знаю другой, способ, лучше, – сказал он. – Я однажды попробовал его, и он удался. Вот как мы сделаем. Каждый раз, как ты солжешь, не ты будешь наказан, а я.

– Как же так? – в изумлении воскликнул Нэт.

– Ты дашь мне несколько ударов линейкой по руке, как делывали в старину, – сказал мистер Бэр. – Сам я редко прибегаю к этому наказанию. Может быть, ты станешь следить за собой лучше, если боль придется испытывать не тебе, а мне.

– Бить вас линейкой? Нет, никогда!

– Тогда постарайся не лгать. Боль, конечно, не может доставить удовольствия, но я охотно вынесу ее, лишь бы искоренить твой недостаток.

Этот разговор подействовал на Нэта так сильно, что он довольно долго удерживался ото лжи. Мистер Бэр рассудил верно: любовь к нему могла удержать Нэта вернее, чем страх за себя. Но в один несчастный день Нэт не остерегся. Когда Эмиль спросил, не он ли примял его пшеницу, и пригрозил отколотить его за это, Нэт ответил отрицательно. А между тем пшеницу примял на самом деле он, когда бежал по саду от догонявшего его Джека.

Нэт думал, что никто этого не видел, но оказалось, что Томми видел. И когда дня два спустя Эмиль снова заговорил о своей пшенице, Томми рассказал, как было дело. В то время уроки уже кончились и все были в зале. Мистер Бэр сел на соломенный диванчик и хотел немножко повозиться с Тедди, но услышав слова Томми и увидев вспыхнувшее, испуганное лицо Нэта, он снял Тедди с дивана.

– Ступай к маме, мой мальчик, я сейчас приду, – сказал он и, взяв Нэта за руку, пошел вместе с ним в класс и затворил за собой дверь.

С минуту мальчики молча переглядывались друг с другом, а потом Томми выскользнул из комнаты и, подойдя снаружи к окну, заглянул в класс: штора была спущена не до самого пола, и в незакрытую узенькую полоску было видно все. Томми пришел в ужас, увидев, что мистер Бэр снял длинную линейку, которая висела около его конторки и сильно запылилась, так как ее очень редко использовали. «Господи, он хочет побить Нэта линейкой! Ах, лучше бы я ничего не говорил!» – подумал добродушный Томми: наказание линейкой считалось страшным позором.

– Ты помнишь, что я говорил тебе в последний раз? – грустно, но не сердито спросил мистер Бэр.

– Помню, только, пожалуйста, пожалуйста, не заставляйте меня делать это! Я не могу! – в отчаянии воскликнул Нэт, пятясь к двери и пряча руки за спину.

«Что же это, он, кажется, трусит! Случись такая штука со мной, я перенес бы наказание как мужчина», – подумал Томми, хоть сердце так и колотилось у него в груди.

– Я сдержу свое слово, а ты постарайся на будущее помнить, что не следует лгать, – сказал мистер Бэр. – Возьми линейку и ударь меня хорошенько по ладони шесть раз.

Томми был так поражен этими словами, что чуть не упал со скамейки, на которой стоял, но ему удалось удержаться за подоконник и он продолжал смотреть такими же круглыми глазами, как у чучела совы, стоявшего на камине.

Мистер Бэр говорил тоном, не допускающим возражений, и Нэт был вынужден повиноваться. Он взял линейку и с испуганным видом два раза ударил своего учителя по ладони. Потом он остановился и, подняв залитое слезами лицо, взглянул на мистера Бэра.

– Продолжай и бей сильнее, – твердо сказал тот.

Видя, что никакие просьбы не подействуют на мистера Бэра, и желая поскорее закончить, Нэт закрыл лицо рукавом и ударил еще два раза сильнее, чем прежде, так что ладонь мистера Бэра покраснела. Но если мистеру Бэру было больно, то боль, которую испытывал Нэт, была гораздо сильнее.

– Не довольно ли? – задыхаясь, спросил он.

– Нет, осталось еще два раза, – ответил мистер Бэр.

Нэт ударил его по руке еще два раза, почти не видя, куда попадает, а потом бросил линейку в угол и, схватив руку мистера Бэра, прижался к ней лицом и зарыдал от стыда, любви и раскаяния.

– О, теперь я запомню! Теперь я буду помнить! – воскликнул он.

– Надеюсь, что так, – ласково сказал мистер Бэр, положив руку ему на плечо. – Попроси Бога помочь тебе и постарайся впредь избавить нас обоих от подобных сцен.

Томми отскочил от окна и вернулся в зал. У него было такое серьезное и вместе с тем возбужденное лицо, что мальчики окружили его, спрашивая, что мистер Бэр сделал с Нэтом.

Томми необыкновенно выразительным шепотом начал рассказывать, а они слушали с таким видом, как будто ждали, что небо обрушится на них. Это нарушение обычного порядка вещей всех совершенно ошеломило.

– Однажды он заставил меня сделать то же самое, – сказал Эмиль, как будто признаваясь в ужасном преступлении.

– И ты ударил его? Ударил нашего милого, старого папу Бэра? – воскликнул Нед и в припадке гнева схватил Эмиля за шиворот. – Хотел бы я посмотреть, как бы ты сделал это сейчас!

– Это было давно. Теперь я скорее позволил бы отрубить себе голову, чем ударить его, – сказал Эмиль и, обхватив Неда, тихонько положил его спиной на пол – вместо того чтобы надавать ему тумаков, что счел бы своей непременной обязанностью при других обстоятельствах.

– Как ты мог? – растерянно промолвил Деми.

– Мне сначала казалось, – продолжал Эмиль, – что это пустяки, и будет даже забавно проделать такую штуку. Но когда я ударил дядю, я вдруг вспомнил все, что он сделал для меня, и не мог продолжать. Нет, ни за что на свете! Если бы он даже свалил меня с ног и начал топтать ногами, я не стал бы сопротивляться – таким виноватым я себя чувствовал!

И Эмиль ударил себя кулаком в грудь, чтобы выразить свое раскаяние.

– Нэт, должно быть, все еще плачет, он ужасно огорчен, – сказал Томми. – Не будем говорить ему ни слова о том, что случилось, хорошо?

– Конечно, не будем, но лгать очень дурно, – сказал Деми, с ужасом думая о том, что наказанию подвергся не виновный, а милый, добрый дядя Фриц.

– А не уйти ли нам отсюда? – тактично предложил Франц. – Тогда Нэту можно будет незаметно пройти наверх.

И он вместе с мальчиками отправился в зверинец – их любимое убежище в тяжелые минуты.

Нэт не спустился к обеду, но миссис Джо принесла ему поесть и сказала несколько ласковых слов, которые немного облегчили его душу, хотя он был не в силах взглянуть ей в глаза.

Через некоторое время игравшие поблизости мальчики услышали звуки скрипки и подумали: «Ну, значит, он успокоился». Да, он успокоился, но все еще стыдился сойти вниз. Наконец он решился как-нибудь незаметно уйти в лес и немножко приотворил дверь. На лестнице сидела Дэйзи, на этот раз без работы и без куклы. Но она держала в руках носовой платок; должно быть, она плакала о своем сидевшем в одиночестве друге.

– Я иду гулять. Хочешь со мной? – спросил Нэт, стараясь делать вид, как будто ничего особенного не случилось, но чувствуя глубокую благодарность к Дэйзи за ее безмолвное сочувствие. Ему казалось, что теперь все должны смотреть на него, как на преступника.

– Конечно, хочу! – воскликнула Дэйзи и побежала за шляпой, гордая тем, что большой мальчик пригласил ее гулять.

Товарищи Нэта видели, как он с Дэйзи пошел к лесу, но ни один не последовал за ними: они знали, что добрая маленькая Дэйзи была для него сейчас самой подходящей спутницей и могла утешить его лучше, чем кто-либо другой. Плумфилдские мальчики были гораздо деликатнее, чем полагали люди, не одобрявшие школы Бэров.