Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор - Страница 39

– Едем! – сказал я.

– Ты в самом деле хочешь ехать? – обрадовался Маттиа.

– Конечно, хочу.

Мы живо уложили вещи, взвалили мешки на спину и, приготовившись в путь, сошли вниз. Увидев нас, хозяйка всплеснула руками.

– Разве молодой господин не хочет ждать своих родных? Гораздо благоразумнее было бы подождать их. И тогда они увидели бы, как заботились здесь о молодом господине…

Но ее слова не могли, конечно, удержать меня. Я расплатился за последние сутки и отворил дверь.

– А ваш адрес? – крикнула мне старуха.

И в самом деле, лучше было бы на всякий случай оставить ей адрес, и я написал его на клочке бумаги.

– Вы едете в Лондон? – воскликнула старуха. – Два таких молоденьких мальчика отправятся одни в Лондон! Пойдут по большим дорогам! Поедут по морю!

Старуха, наверное, еще долго причитала бы над нами, но я поспешил выйти на улицу, где меня ждали Маттиа и Капи.

Прежде чем пускаться в дорогу, мы пошли проститься с отцом Акеном. Но простились мы весело. Отец радовался, что я скоро разыщу свою семью, а мне было приятно несколько раз повторить ему, что я скоро приеду к нему со всеми моими родными, которые захотят поблагодарить его за все, что он сделал для меня.

– До свидания, мой мальчик! – сказал он, целуя меня. – Желаю тебе успеха. Если тебе нельзя будет вернуться так быстро, как ты думаешь, напиши мне.

– Я скоро вернусь!

Простившись с отцом Акеном, мы отправились в путь и вечером остановились ночевать на ферме. Это стоило дешевле, а нам нужно было беречь деньги. Маттиа говорил, что дорога обойдется дешево, но сколько именно придется заплатить, он не знал. Может быть, для нас это будет дорого.

По дороге Маттиа вспоминал разные английские слова, и я заучивал их. Ведь если мои родные – англичане и не знают ни французского, ни итальянского языка, мне будет трудно разговаривать с ними, это будет, конечно, очень стеснять нас. Мои братья и сестры – если они у меня есть – наверняка станут смотреть на меня как на чужого, если нам нельзя будет разговаривать между собой. И пройдет много времени, прежде чем я выучусь английскому языку – он казался мне очень трудным.

Восемь дней мы шли из Парижа в Булонь, останавливаясь по дороге в больших городах и давая представления, чтобы увеличить наш капитал.

Когда мы пришли в Булонь, у нас было тридцать два франка, то есть гораздо больше того, что требовалось на проезд в Лондон.

Маттиа никогда не видел моря, поэтому мы прежде всего отправились на набережную. Но море не понравилось моему другу.

– Может быть, оно и хорошо, когда небо голубое, – сказал он, – но теперь, когда в нем отражаются только тучи, оно очень некрасиво.

– А мне оно нравится и теперь, – заметил я.

– Это потому, что ты англичанин, – решил Маттиа. – Все англичане любят море.

Пароход в Лондон отходил на следующий день, в четыре часа утра. Мы забрались на него пораньше и устроились, насколько могли удобнее, за грудой ящиков, защищавших нас от холодного северного ветра. С любопытством смотрели мы, как грузили пароход. Блоки визжали, ящики скрипели, когда их опускали в трюм, матросы перекрикивались между собой, а из трубы вылетали легкие облачка пара. Наконец зазвонил колокол, и мы тронулись в путь – к моей стране.

Я часто рассказывал Маттиа, как приятно мне было плавать по Южному каналу на «Лебеде», как плавно скользил он по воде, и как мы незаметно продвигались вперед. Но море не то что канал. Только мы отчалили, как началась сильная качка, и пароход, как громадные качели, то взлетал высоко вверх, то вдруг опускался вниз.

Бедному Маттиа пришлось очень плохо, так как от качки у него началась морская болезнь, которая мучила его на протяжении всего пути. Я обнимал его и прижимал к себе, но это не помогало. Маттиа стонал и время от времени вскакивал, торопливо подходил к борту и только через несколько минут снова возвращался ко мне.

Когда рассвело и наступил бледный туманный день, мы увидели высокие белые утесы и неподвижно стоявшие суда. По обеим сторонам тянулись вдаль заросшие лесом берега, смутно видневшиеся сквозь туман. Мы были в устье Темзы.

– Вот мы и в Англии, – сказал я Маттиа.

Но он, не отвечая, лег на палубу и сказал:

– Дай мне заснуть.

Поскольку я не страдал от морской болезни, спать мне не хотелось. Устроив Маттиа поудобнее, я влез на ящики и сел на самый высокий из них; Капи разместился рядом со мной.

Посреди реки стояло множество пароходов, барок с сеном и соломой, судов с углем. Некоторые готовились к отплытию, и видно было, как суетились на них матросы; другие только что вернулись из дальних стран. Как жаль, что Маттиа спит и не видит ничего этого!

Мало-помалу наш пароход уменьшил ход и остановился. Маттиа проснулся, и мы вместе с другими пассажирами сошли на берег.

– Ну, теперь пускай в ход свой английский язык, – сказал я. – Спрашивай дорогу в Грин-сквер.

Маттиа обратился к какому-то человеку с рыжей бородой и заговорил с ним. Мне показалось, что он слишком долго расспрашивает его, повторяя одни и те же слова, и что англичанину, по-видимому, очень трудно понять его.

Наконец Маттиа подошел ко мне.

– Чтобы попасть в Грин-сквер, – сказал он, – нужно идти все прямо по набережной.

Но собственно набережной в Лондоне в то время не было. Дома подходили к самой реке, и мы шли по улицам, тянувшимся вдоль нее. Эти темные, грязные улицы были загромождены телегами, ящиками и тюками, так что мы с трудом пробирались вперед. Я привязал Капп на веревку и держал его совсем близко от себя. Несмотря на то, что был день, в лавках горел газ.

Лондон показался мне очень некрасивым, не то что Темза, которая привела меня в восторг.

Мы продолжали идти вперед. Время от времени Маттиа останавливался и спрашивал у прохожих дорогу в Грин-сквер. Мы долго шли прямо, а потом нам сказали, что нужно повернуть направо. И из длинной широкой улицы мы попали в пустынные переулки, которые так перепутывались между собой, что нам казалось, будто мы кружимся на одном месте.

– Мы, должно быть, заблудились, – сказал я.

Но Маттиа покачал головой. И действительно, мы благополучно добрались до Грин-сквера и скоро остановились перед дверью конторы Грета и Галлея.

Маттиа хотел позвонить, но я удержал его. Сердце колотилось у меня в груди, и я дрожал всем телом.

– Господи, как ты побледнел! – сказал Маттиа. – Что с тобой?

– Погоди звонить, дай мне успокоиться.

Когда я немного оправился, он позвонил, и мы вошли.

Я был так взволнован, что не мог хорошенько рассмотреть, где мы очутились. Какие-то люди сидели за столами и писали при свете нескольких ламп.

Маттиа обратился к одному из этих господ. Несколько раз он повторил по-английски слово «мальчик» и «Барберен». Значит, он говорит, что я и есть тот мальчик, которого искал Барберен по поручению родных.

Имя Барберен произвело большой эффект. Все взглянули на нас, а господин, говоривший с Маттиа, отворил нам дверь в соседнюю комнату.

В ней было множество бумаг и книг. Один господин – толстый старик в очках – сидел за конторкой, а другой – в мантии и парике – говорил ему что-то, держа в руке синие мешки.

Наш провожатый объяснил, кто мы, и эти два господина оглядели нас с головы до ног.

– Кто из вас жил у Барберена? – спросил по-французски старик в очках.

– Это я, – поспешил я объяснить.

– А где же сам Барберен?

– Он умер.

Два господина переглянулись, потом тот, у которого на голове был парик, ушел со своими синими мешками.

– Как же вы добрались сюда? – продолжал спрашивать меня старик в очках.

– До Булони мы шли пешком, а потом плыли на пароходе.

– Это Барберен дал вам денег?

– Мы не видели Барберена. Когда мы пришли в Париж, он уже умер.

– Так как же вы узнали, что вам нужно приехать сюда?