Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор - Страница 36

Я внимательно слушал, не спуская глаз с матушки Барберен.

– Ты знаешь, – продолжала она, – что из чулана слышно все, что говорят здесь. А так как речь шла о тебе, то я не пропустила ни словечка из их разговора. Но когда я вздумала подойти к самой двери, чтобы было лучше слышно, то нечаянно наступила на сухую ветку, и она хрустнула у меня под ногой. «Тут кто-то есть», – сказал господин. – «Это моя жена», – ответил Барберен. – «Выйдем на воздух и поговорим там, – сказал господин, – здесь слишком жарко». Они оба вышли, а часа через три Жером вернулся один. Я стала расспрашивать его, но он сказал только, что этот господин не твой отец, что он разыскивает тебя по поручению твоей семьи.

– А какая у меня семья? Есть у меня мать, отец?

– Я спрашивала об этом у Жерома, но он ответил, что не знает. Потом он сказал, что отправится в Париж, чтобы разыскать твоего хозяина, который оставил ему адрес своего знакомого, Гарофоли, живущего на улице Лурсин. Запомни хорошенько это имя и адрес.

– Я знаю их. А после того, как Барберен ушел в Париж, ты не получала от него никаких известий?

– Никаких. Он, должно быть, все еще ищет тебя. Этот господин дал ему сто франков, а потом наверняка давал еще денег. По одному этому, да еще по богатым пеленкам, в которые ты был завернут, видно, что родители твои люди богатые.

Маттиа проходил в это время мимо двери, и я позвал его.

– Мои родители ищут меня, Маттиа! – сказал я. – У меня есть семья, настоящая семья!

И я рассказал ему все, что слышал от матушки Барберен.

Но Маттиа как будто не особенно обрадовался этому известию.

Глава V

Старая и новая семья

Я заснул в ту же минуту, как лег в свою старую постельку и закрылся одеялом до самого подбородка. Как часто вспоминал я о ней, ночуя с Витали под открытым небом в холодные ночи!

Но через некоторое время я вдруг проснулся и уже не мог заснуть, так как был слишком взволнован.

Моя семья! Я думал о ней, когда лег в постель, и видел во сне мать, отца, братьев и сестер.

Родные искали меня, но поиски были поручены Барберену, и я должен был обратиться к нему. Мне было так неприятно, что тут замешан Барберен. Эта мысль омрачала мою радость. Ведь это он приведет меня к моим родным, его будут благодарить и вознаградят за то, что он приютил меня у себя в доме. И мне нельзя будет обойтись без него, несмотря на то, что я не забыл, как он говорил Витали, почему взял меня к себе. Он сделал это не из сострадания, а только потому, что надеялся получить впоследствии деньги с моих родных.

Однако делать нечего, придется все-таки обратиться к нему. Только как мне его найти? Матушка Барберен знала только, что он в Париже; с тех пор, как он уехал, она не получала от него никаких известий. Она могла дать мне только адреса трех его товарищей, через которых мне, может быть, удастся разыскать Барберена.

Значит, придется снова отправляться в Париж. Я был, конечно, рад, что меня ищут родные, но мне было жаль так скоро расставаться с матушкой Барберен, у которой я рассчитывал пожить подольше.

Я долго думал о своей будущей семье, о матушке Барберен и ее муже, а потом все перепуталось у меня в голове и я заснул.

Утром, когда мы все сидели около очага, в котором грелось на углях молоко нашей коровы, я рассказал, о чем думал ночью.

– Тебе, конечно, нужно идти в Париж и как можно быстрее, – сказала матушка Барберен. – Родные ищут тебя, и не нужно заставлять их ждать.

Было решено, что мы с Маттиа отправимся в путь следующим утром.

Я рассказал матушке Барберен со всеми подробностями все, что приключилось со мной с тех пор, как муж ее продал меня Витали. А вечером я придумывал, что бы мне подарить ей, когда я буду богат. Все казалось мне недостаточно хорошо для нее.

– Ничто не может быть лучше коровы, которую ты купил мне теперь, когда ты беден, мой маленький Реми, – сказала она. – Ты доставил мне такую радость, какую не принесет и самый богатый подарок.

Наступило утро. Мне тяжело было расставаться с матушкой Барберен. Я долго обнимал и целовал ее, обещая скоро вернуться, приехать к ней со всеми моими родными.

Мы простились и с нашей милой коровкой. Маттиа раз десять поцеловал ее, и она каждый раз лизала его за это.

А затем мы снова очутились на большой дороге. Капи бежал впереди, мы шли за ним, и я невольно ускорял шаг.

– Как ты спешишь! – грустно проговорил Маттиа.

– Мне кажется, и тебе следовало бы спешить, – сказал я. – Ведь моя семья будет и твоей семьей.

– Нет, – возразил он. – Твои родные богаты, а я беден.

– Ну, что же из этого?

– А то, что мы будем жить по-разному. Тебя отошлют учиться, а я останусь один.

– Как можешь ты говорить так, Маттиа?

– Я говорю то, что думаю. Я надеялся, что мы всегда будем жить вместе и никогда не расстанемся.

– Так оно и будет, – сказал я. – Если мои родные богаты, то и ты будешь богат. Если меня отправят в школу, и ты поступишь в нее. Мы станем учиться вместе, будем всегда жить вместе и никогда не расстанемся. И я буду очень рад, если мои родные богаты. Тогда я попрошу их помочь всем, кто был добр ко мне. Они заплатят за Акена, его выпустят из тюрьмы, и он снова будет жить со своей семьей. Вот что будет, если мои родные богаты.

– Лучше бы они были бедны! – невольно вырвалось у моего друга.

– Как это глупо, Маттиа!

– Может быть, – ответил он и обратился к Капи. – Как ты полагаешь, Капи, ведь было бы лучше, если бы родители Реми были бедны?

Капи залаял в ответ и, услышав мое имя, приложил, как всегда, лапу к груди.

– Теперь мы свободны, – продолжал Маттиа, – идем, куда хотим, и заботимся только о том, чтобы заслужить одобрение «почтенной публики». А с богатыми родными будет уже не то. И Капи будет хуже. Его посадят на цепь, и как бы дорога и красива она ни была, это все-таки будет цепь. Разве позволят собаке входить в роскошно убранные комнаты?

Мне было немножко досадно, что Маттиа желает мне не богатых, а бедных родных. Но он желал этого только потому, что не хотел расставаться со мной, и я не мог сердиться на него.

Мы снова стали играть и петь на улицах городов и деревень, попадавшихся нам на пути. Все у нас шло хорошо, и нам ни разу не пришлось голодать или ночевать на открытом воздухе.

Подходя к Парижу, мы остановились на той самой ферме, где дали первый концерт, когда там праздновалась свадьба. Молодые узнали нас и снова попросили поиграть, а потом угостили ужином и оставили ночевать.

На другой день мы наконец увидели вдали Париж. Прошло уже полгода с тех пор, как мы вышли из него, и погода теперь была совсем не такая, как тогда. Наступила осень, солнце было скрыто тучами, а когда поднимался ветер, нам на голову падали не лепестки цветов, а сухие листья.

Маттиа стал задумчив и печален.

– Знаешь, о чем я все это время думал? – спросил он.

– О чем?

– О Гарофоли. Вдруг его уже выпустили из тюрьмы? Я не спросил, надолго ли его посадили. Может быть, он теперь уже на свободе и живет все там же, на улице Лурсин. А улица Муфетар, где живут знакомые Барберена, рядом с ней. Вдруг мы встретим Гарофоли? Ведь он не только мой хозяин; он мой дядя и может потребовать, чтобы я жил у него. Ах, я несчастный! Что я буду тогда делать? Нам с тобой придется расстаться, может быть, навсегда!

Я совсем забыл о Гарофоли, и слова Маттиа поразили меня.

– Как же нам быть? – сказал я. – Не лучше ли тебе совсем не входить в Париж?

– Нет, в Париж, я думаю, можно, но на улицу Муфетар я идти боюсь.

– Так и не ходи. Я пойду один, а в семь часов вечера мы встретимся.

И назначив встречу около собора Парижской Богоматери, мы разошлись в разные стороны: Маттиа и Капи пошли к Ботаническому саду, а я отправился на улицу Муфетар.

У меня были записаны адреса трех знакомых Барберена: Пажо, Баррабо и Шопине.

В самом начале улицы Муфетар жил Пажо, и я пошел к нему. Он оказался хозяином плохенького трактирчика. Отворив дверь, я робко спросил, не знает ли он, где живет Барберен.