Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор - Страница 10

Некоторые из них, распустив паруса, тихо плыли по течению; другие поднимались вверх по реке; иные стояли неподвижно. Были тут и суда без мачт и без парусов, но с высокими трубами, из которых валил дым.

– Сейчас время прилива, – сказал Витали. – Некоторые суда вернулись из плавания – это те, у которых окраска полиняла. А другие еще только отплывают. Те, которые стоят неподвижно, бросили якорь, а вон те суда с трубами – буксирные пароходы.

Сколько новых слов! Я закидал Витали вопросами и, когда мы подошли к мосту, он не успел ответить и на половину из них.

До сих пор мы останавливались в городах ненадолго, и после трех-четырех представлений публика уже не интересовалась ими. Но Бордо был большим городом, и мы могли, переходя из квартала в квартал, давать по три-четыре представления в день, каждый раз все новым зрителям. И тут нам не кричали, как иногда случалось в маленьких городах:

– Ну, опять то же самое! Это уже надоело!

Из Бордо мы отправились по дороге к Пиренеям.

Через некоторое время нам перестали встречаться на пути виноградники, луга и сады – вокруг были только сосновые леса да вереск. А потом и леса исчезли, и перед нами открылась волнообразная равнина, поросшая вереском и дроком. Она тянулась до самого горизонта, и казалось, ей нет конца.

– Вот ланды[4], – сказал Витали. – Нам придется пройти миль двадцать или двадцать пять по этой пустыне. Соберись с силами, и пойдем поскорее.

Чтобы идти, нужно было собраться не только с силами, но и с мужеством – чтобы совладать с невыразимой тоской, которая охватывала душу в этой бесконечной пустыне. Когда я впоследствии плавал по океану и вокруг не было ничего, кроме неба и воды, мне всегда вспоминались ланды и тоже становилось грустно.

Мы продолжали идти вперед, и, когда я машинально осматривался по сторонам, мне казалось, что мы кружимся на одном месте – до того однообразны были ланды: все тот же вереск, те же дрок и папоротник, нежные листья которого колыхались от ветра, как волны.

Изредка нам встречались небольшие сосновые рощи, но они не делали эту местность красивее. Все ветки с деревьев были срезаны до самой верхушки; вдоль стволов шли глубокие разрезы, из которых текли, как слезы, капли смолы. И когда ветер пробегал по такой роще, слышался какой-то жалобный стон, как будто бедные изуродованные деревья жаловались на свою судьбу.

Витали сказал, что к вечеру мы дойдем до деревни, в которой и переночуем. Однако вечер приближался, но никаких признаков жилья все не было. Я ужасно устал. Когда же наконец покажется эта деревня!

В надежде на скорый ночлег мы прибавили шагу, а потому устали еще больше. Даже Витали утомился и присел на краю дороги.

Но я, вместо того чтобы сесть рядом с ним, решил взобраться на холм, поднимавшийся неподалеку от дороги, и посмотреть, не покажутся ли огоньки на равнине.

Я хотел взять с собой Капи и позвал его; но он до того устал, что притворился, будто не слышит меня. Так он поступал всегда, когда ему не хотелось повиноваться.

– Ты боишься идти один? – спросил Витали.

Его слова задели меня. На самом деле я совсем не боялся и один отправился на разведку.

Уже наступила ночь. Луны не было, и только звезды слабо мерцали в темном небе; легкий туман поднимался над землей.

Идя вперед, я осматривался по сторонам. Все в этом тумане принимало какой-то странный вид. Приходилось долго вглядываться, чтобы убедиться, что вот это дрок, а это кустик папоротника. Издали они казались какими-то фантастическими живыми существами.

Мне пришло в голову, что другой на моем месте, пожалуй, и испугался бы таинственных призраков – недаром же Витали спросил, не боюсь ли я. Но я не чувствовал ни малейшего страха.

По мере того, как я поднимался на холм, папоротник и вереск становились все выше – иногда они даже поднимались над моей головой, и я проходил под ними.

Наконец я очутился на вершине холма и осмотрелся – нигде не было ни одного огонька. Всюду было темно, и со всех сторон меня окружали какие-то странные тени, которые, казалось, протягивали ко мне длинные руки.

Не видя ничего, указывающего на близость жилья, я стал прислушиваться. Не донесется ли до меня какой-нибудь звук – мычание коровы или собачий лай?

Сдерживая дыхание, я несколько минут стоял, напрягая слух, и тут дрожь пробежала по моему телу, мне стало страшно. Чего я испугался, я и сам не знал. Должно быть, тишины и уединения. Во всяком случае, мне стало жутко.

Вдруг вдали показалась какая-то высокая тень, послышался шорох сухой травы. Я старался уверить себя в том, что это представляется мне со страху, что эта тень – дерево, которого я не заметил раньше.

Но почему же шуршит трава? Ветра нет, значит, кто-то идет по ней. Кто же? Эта высокая черная тень, приближавшаяся ко мне, не могла быть человеком. Должно быть, это какое-нибудь животное, какого я никогда не видел раньше, или гигантская птица. Одно было несомненно: это страшное существо с необыкновенно длинными ногами двигалось быстрыми прыжками. Оно, наверное, увидело меня и спешило ко мне.

При этой мысли мои ноги сами понесли меня к Витали.

Как ни странно, спускаться с холма было гораздо труднее, чем подниматься на него. Я натыкался на кусты папоротника и вереска, зацеплялся за них и то и дело вынужден был останавливаться. Высвободившись из веток очередного куста, я со страхом оглядывался назад: странное существо было все ближе.

Спустившись с холма, я побежал быстрее, потому что здесь не было кустов и росла только трава.

Но как ни быстро я бежал, чудовище прыгало быстрее; мне уже не нужно было оборачиваться, я чувствовал его у себя за спиной. Задыхаясь от страха и быстрого бега, я собрался с последними силами и, добежав до Витали, упал около него. Собаки вскочили и громко залаяли.

– Чудовище! Чудовище! – повторял я.

Но тут за лаем собак я различил громкий смех Витали. Он взял меня за плечо и заставил обернуться:

– Ну, что же тут страшного? Посмотри сам.

Его смех еще больше, чем его слова, привел меня в себя, и я взглянул в ту сторону, куда он показывал. Преследовавшее меня существо было тут, но теперь оно неподвижно стояло на дороге.

В первую минуту я все-таки вздрогнул и с ужасом взглянул на него. Но теперь рядом был Витали и три собаки, поэтому я ободрился и пристально посмотрел на чудовище.

Животное это или человек? Туловище, голова и руки были у него такие же, как у людей. Мохнатая шкура делала его похожим на животное, а таких двух тонких ног, длиной чуть не в сажень[5], не было ни у кого. Кто же это, наконец?

Вероятно, я еще долго думал бы, стараясь разрешить этот вопрос, если бы Витали не спросил у чудовища:

– Не подскажете ли, далеко до ближайшей деревни?

Если его спрашивают, значит, он человек. Но вместо ответа я услышал то ли смех, то ли птичий крик. Значит, это животное.

А между тем Витали продолжал расспрашивать его. Как странно! Ведь все же знают, что хоть животные иногда и понимают нас, но отвечать не могут.

Каково же было мое изумление, когда это необыкновенное существо вдруг заговорило и сказало, что никакой деревни поблизости нет, а есть только один его шалаш. Он пастух и пасет овец.

Если он говорит, то почему же у него такие ноги? Мне очень хотелось подойти поближе и осмотреть их; но хоть великан и не казался злым, я все-таки не решился на это и, взяв свой узелок, пошел за Витали.

– Теперь ты видишь, что бояться было нечего? – спросил он меня.

– Но я и теперь не знаю, кто это. Разве здесь есть великаны?

– Да, люди всегда становятся великанами, если ходят на ходулях.

И он объяснил мне, что жители ланд пользуются при ходьбе ходулями, то есть длинными палками с поперечными дощечками для ступней. Без этого они часто проваливались бы чуть не по пояс в болото или песок.

– Вот так они и превращаются в великанов в семимильных сапогах и пугают трусливых детей.