Железная маска (сборник) - Готье Теофиль - Страница 55

Одержав эту быструю и убедительную победу, актеры беспрепятственно добрались до гостиницы.

Тем временем Азолан и Баск пытались ползком дотащиться до какого-нибудь укрытия, чтобы немного прийти в себя. Лабриш продолжал валяться поперек мостовой, словно пьяница, сраженный винными парами. Наименее пострадавший Мерендоль успел улизнуть и теперь в качестве единственного уцелевшего свидетеля побоища приближался к особняку де Валломбреза. Однако у входа в сад он невольно замедлил шаг – ему предстояло принять на себя весь гнев молодого герцога, не менее ужасный, чем дубина Тирана. При одной мысли об этом, пот начинал струиться по лицу наемника и он даже переставал чувствовать боль в вывихнутом плече и безжизненно повисшей руке.

Не успел Мерендоль переступить порог, как ему было велено без промедления подняться в кабинет герцога. Головорез испытывал неловкость, вдобавок он жестоко страдал от боли в руке. Под загаром его лицо стало зеленовато-бледным, пот струился по лбу. Войдя, он застыл на пороге комнаты, не смея произнести ни слова и ожидая вопросов господина, но тот угрюмо молчал.

– Ну что, Мерендоль? – начал шевалье де Видаленк, перехватив свирепый взгляд герцога, устремленный на наемника. – Какие новости? Судя по твоему далеко не победоносному виду, неважные. Я прав?

– Ваша светлость не должны сомневаться в усердии, с каким мы всегда исполняем приказы, – пробормотал Мерендоль. – Но на этот раз удача от нас отвернулась…

– Как прикажешь тебя понимать? – гневно осведомился герцог. – Вы вчетвером не смогли одолеть одного жалкого паяца?

– Этот паяц силой и смелостью превосходит лучших воинов, – ответил Мерендоль. – Он ловок, как бес, и от обороны сразу перешел к нападению, и вмиг уложив на месте Азолана и Баска. Они свалились, как брошенные игральные карты, а между тем это бравые и крепкие парни. Другой актер каким-то ловким приемом сбил с ног Лабриша, и тот собственным затылком сосчитал все булыжники на мостовой. А господин Тиран вышиб у меня из рук дубинку и нанес такой зверский удар по плечу, что мне теперь недели две рукой не шевельнуть!

– Проклятые олухи, дармоеды, ублюдки! За что я плачу вам жалованье, если у вас ни на грош ловкости, преданности и мужества! – вне себя от бешенства, рявкнул де Валломбрез. – Любая старуха обратит вас в бегство вас своей клюкой! Стоило ли после этого вытаскивать вас с каторги? Уж лучше нанимать в услужение честных людей, по крайней мере среди них не водится таких трусов! Не вышло с палками – значит, надо было браться за шпаги!

– Но ведь ваша светлость изволили заказать побои, а не убийство, – осторожно возразил Мерендоль. – Мы бы не посмели вас ослушаться!

– Вот он – пунктуальный, исполнительный и аккуратный мошенник! – посмеиваясь, заметил де Видаленк. – Не правда ли, герцог, это приключение принимает весьма романтический оборот, а такие вещи всегда были вам по душе? Вы же сами утверждали, что все, что само идет вам в руки, вам претит, вам любезны препятствия, которые необходимо преодолевать. А мадемуазель Изабелла оказалась весьма неприступной, хоть и не живет в башне и ее не охраняют, как в рыцарских романах, огнедышащие драконы… Ага, а вот и наша разгромленная армия!

И действительно, в дверях кабинета, словно призраки, возникли Азолан, Баск и едва очнувшийся от обморока Лабриш. Все трое умоляюще простирали руки к своему господину, словно прося пощады. Они были смертельно бледны, перепуганы, перемазаны грязью и кровью. И хотя тяжких повреждений ни один из них не получил, если не считать ссадин и синяков, но носы у всех были разбиты, и бурые пятна крови покрывали их кожаные куртки.

– Ступайте в свою нору, мерзавцы! – презрительно обронил герцог, которого не тронуло даже это жалкое зрелище. – Следовало бы велеть еще разок всыпать вам палок за вашу глупость и трусость. Мой врач осмотрит вас, и если все эти царапины не так страшны, как вы жалуетесь, то я прикажу спустить с вас шкуру! Прочь!

Вся шайка ретировалась с непостижимым проворством – так велик был страх, который внушал герцог этим отпетым каторжникам, вовсе не робким от природы.

Как только дверь кабинета захлопнулась за ними, де Валломбрез молча бросился на кушетку. Почтительный де Видаленк также хранил молчание, не решаясь нарушить течение мыслей герцога.

Мысли же эти больше всего походили на черные рваные облака, которые шквальный ветер гонит по грозовому небу. Его раздирали противоречивые желания: поджечь гостиницу, похитить мадемуазель Изабеллу, убить капитана Фракасса, утопить в реке всех комедиантов до единого. Впервые в жизни он столкнулся с серьезным сопротивлением. Больше того: он отдал приказ своим людям, и это приказание не было исполнено! Шут вступил с ним в противоборство! Его слуги жестоко избиты и обращены в бегство, но кем? Театральным комиком! Вся его душа вскипала от одной мысли об этом: он был растерян, ошеломлен, обескуражен, хоть и не подавал виду.

Затем он внезапно вспомнил, что какая-то ничтожная девчонка-актриса, жалкая бродяжка, кукла, которую каждый вечер может освистать на сцене любой мастеровой, не удостоила его даже благосклонным взгляда. Его, представшего перед ней в роскошном наряде, в бриллиантах, во всеоружии мужских чар, во всем блеске своего титула! А ведь с ним были приветливы даже принцессы из королевского дома, от любви к нему млели герцогини, а уж женщинам попроще даже в голову не приходило противиться ему!

От бешенства герцог скрипел зубами и судорожно комкал в кулаке кружева своего великолепного атласного кафтана, ничем не помогшего ему в деле обольщения Изабеллы.

Наконец он вскочил, кивнул на прощание приятелю и, не притронувшись к ужину, поданному слугами, удалился в спальню. Впрочем, в ту ночь ему не удалось уснуть ни на мгновение.

Что касается шевалье де Видаленка, то он, предаваясь игривым мыслям о красотке Серафине, словно и не заметил, что ужинает один; тем более что аппетит у него был отменный. А затем, убаюканный сладострастными мечтами, в которых главную роль играла та же молодая особа, он сладко уснул и проспал до самого утра…

Вернувшись в гостиницу, Сигоньяк, Тиран и Скапен застали всю труппу в смятении. Крики «Бей, бей!» и шум потасовки донеслись до Изабеллы и ее спутников. Девушка едва не лишилась чувств и смогла устоять только потому, что ее поддерживал Блазиус. Лицо ее залила восковая бледность, вся дрожа, она ждала вестей на пороге своей комнаты, а при виде барона, целого и невредимого, негромко вскрикнула и, поддавшись порыву, бросилась к нему, обвив руками его шею. Затем движением, полным пленительной стыдливости, спрятала лицо на его груди. Тотчас овладев собой, Изабелла отстранилась, отошла на несколько шагов от молодого человека, и ее лицо приняло обычное сдержанное выражение.

– Надеюсь, вы не пострадали? – спросила она. – Как бы я огорчилась, если бы вы пострадали из-за меня! Но как вы неосмотрительны, барон! Бросить вызов герцогу де Валломбрезу, этому злобному гордецу со взглядом Люцифера! И все это ради скромной актрисы… Нет, раз уж вы стали таким же комедиантом, как и все мы, вам придется научиться сносить даже такие дерзости!

– Никогда! – твердо проговорил Сигоньяк. – Никто не посмеет при мне оскорбить мою милую Изабеллу, и в особенности тогда, когда я в маске капитана Фракасса!

– Отлично сказано, капитан! – одобрил Тиран. – И еще лучше сделано. Клянусь Всевышним, это были отменные удары! Мерзавцам просто повезло, что рапира покойного Матамора не отточена, иначе вы бы рассекли их от макушки до пояса, как поступали странствующие рыцари с сарацинами и злобными чародеями!

– Ваша дубинка потрудилась не хуже моего клинка, – усмехнулся Сигоньяк, возвращая Тирану любезность. – Да и совесть ваша может спать спокойно. Те, кому достались поцелуи вашей дубинки, вовсе не похожи на невинных младенцев, решивших пошалить.

– Да уж, – улыбнулся в свою окладистую бороду Тиран. – По этим парням давно соскучилась веревка!

– Тут и гадать не приходится – порядочные люди не промышляют таким ремеслом, – продолжал Сигоньяк. – Но следует отдать должное отваге нашего Скапена. Мы с вами были хотя бы кое-как вооружены, а он сражался только тем, что дала ему природа!