История - Хониат Никита - Страница 25

Между тем царь Мануил считал бегство двоюродного брата и удаление его из отечества личным для себя бесчестием. К тому же ему казалось и подозрительным долговременное его отсутствие, так как ходили уже слухи, что он собирает многочисленную скифскую конницу с намерением вторгнуться в римские пределы. Поэтому он признал делом, как {167} говорят, первой важности возвратить Андроника. 3. С этой целью он приглашает его оттуда и, после дружеских уверений с той и другой стороны, действительно принимает странника в свои объятия. Это было, как я сказал, в то самое время, когда пэонийцы, нарушив мирные договоры, опустошали придунайские области римлян. Варвары вступили даже в бой с вождями Михаилом Гаврой и Михаилом Враной и, принудив их бежать, овладели огромной добычей. Гавра только что недавно отпраздновал свадьбу с Евдокией Комниной, с которой, как мы уже выше сказали, был в связи Андроник. Поэтому родственники Евдокии, желая отрекомендовать его самодержцу, чрезвычайно хвалили и превозносили его перед царем, говорили даже, что он храбро сражался в битве с гуннами и в свидетели своих слов приводили Михаила Врану, который вместе с ним начальствовал над войском. Царь приказал Вране поклясться головой императора и сказать по правде, знает ли он какой-либо мужественный подвиг Гавры. Но тот, прежде чем дать ответ, обратился к Гавре и спросил его о самом себе: показал ли сам он сколько-нибудь достохвального мужества и так ли действовал, как прилично вождю, когда они сражались с венграми, предводимыми Дионисием. Когда же Гавра отвечал на это утвердительно и засвидетельствовал, что он точно сражался мужественно, как никто другой, тогда Врана присовокупил, что он не может искажать истины пред ца-{168}рем, который заставил его поклясться своей головой, что Гавра нисколько не выдержал натиска врагов, но при первом их нападении со страха бежал, несмотря на то, что он (Врана) много раз просил его возвратиться и громко кричал ему: «Друг, остановись!». Царь между тем, торопясь возвратить римлянам Зевгмин и отомстить гуннам за смерть и поругание Стефана, вступил в те места с войском. Варвары, расположившись на возвышенных берегах реки Дуная и приготовившись к бою, старались было воспрепятствовать переправе войска, метая всевозможные стрелы и наперед занимая все проходы, но нисколько в том не успели. Римские стрельцы, искусные в дальней стрельбе, да и все вообще тяжеловооруженное войско отбросили и выбили их из прибрежных мест. Тогда царь, прибыв со всем войском к Зевгмину, раскидывает там лагерь. Зевгмин недоступен с юга, так как с этой стороны он огражден близлежащим холмом и течением реки. Царь надеялся без боя овладеть этим городом, рассчитывая на то, что жители испугаются даже первого его появления, отопрут ему ворота и впустят его в город. Когда же они заперли для него решительно все входы, усилили стены всякого рода оружием и метательными орудиями, а сами, показываясь наверху, точили, словно змеи, языки, не только с рук пуская стрелы смертоносные, но из-за ограды зубов бросая стрелы позорных речей, смазанные ядом аспидов, тогда и {169} римляне стали не с пустыми руками подходить к ним, но, отбросив ругательства, как оружие женское и неблагородное, преимущественно вредили им мечом. Император, чтобы возбудить в подчиненных ревность к подражанию, первый направил коня своего к городским воротам и вонзил в середину их копье. Потом, наполнив ров, по недостатку камней, мусором и поставив кругом камнеметные машины (их было четыре), велел разрушать стены. Машины все действовали успешно, и бросаемые из них огромные камни ослабляли связи стен. Преимущественно же одна из них, устроенная Андроником, который сам прикрепил к ней ремень, и рукоятку, и винт, с особенной силой потрясала стены, так что середина стены между двумя башнями, на которую упадали тяжелые камни и под которую притом подведен был подкоп, уже поколебалась и склонилась на сторону. При этом-то случае некоторые из пэонийских вельмож однажды ночью вошли в одну из прикрепленных к стене и выходящих наружу башен, которые на простом народном языке обыкновенно называются арклами, обнажили мечи и, потрясая ими, с величайшим хвастовством грозит римлянам, а пока, за неимением возможности обагрить мечи кровью, примерно поражали ими воздух и наполняли его восклицаниями, крича во все горло. Но месть гналась уже за ними по пятам. Андроник, направив метательное орудие против поддерживавшей их башни, выстрелил из него так удач-{170}но, что эта деревянная постройка, снаружи прикрепленная к стене, тотчас же отделилась от нее, а вместе с тем и они полетели с ней в адское отверстие, опрокинувшись головой вниз, жалко кувыркаясь и бедственно переплывая Ахерон. А спустя немного времени пала и сама стена. Римляне взошли на нее по лестницам и проникли в город. Тогда многие пали и погибли от меча; немалое, впрочем, число и спаслось, покорясь победителям, а были и такие, которые нашли спасение в бегстве. У одного из жителей этого города, человека, принадлежавшего не к толпе и черни, но к числу людей, знаменитых богатством и знатностью рода, была миловидная и весьма красивая жена — предмет его гордости. Видя, что ее насильно тянет один римлянин на поругание, и не имея возможности защитить ее от насилия или отразить силу силой и остановить бесчестного любовника, он решается на дело, столько же благородное и сообразное с обстоятельствами, сколько беззаконное и дерзкое, именно — пронзает сердце своей возлюбленной бывшей при нем короткой саблей. Таким образом, преступный любовник, увлекаемый безумной страстью, погасил свое страстное желание, потому что уже не стало предмета его страсти, а истинно несчастная любовница не видала уже более дней веселья. О роковое сплетение дел человеческих! О какие трагедии разыгрываются на многолюдном театре мира коварным и завистливым Телхином! Вот две противоположные любви, спорящие из-за одной награды: любовь {171} бесчестная и целомудренная. Одна хочет спасти ради преступных наслаждений, другая предупреждает позор насильственной смертью и искореняет страсть страстью. А покорить Зевгмин немало помогли римлянам и некоторые из тамошних жителей, благоприятствовавшие римлянам и по возможности ободрявшие их. Они привязывали записочки к стрелам, не обложенным железом, бросали ночью эти стрелы в римский лагерь и таким образом извещали о силе их войска. В это же время шел однажды пленный пэониец, имея еще на голове туземную шляпу и вообще одетый в свое отечественное платье. С ним встречается один римлянин, поражает его мечом и убивает. Затем, надев себе на голову его шляпу, римлянин продолжал путь. Но мщение незаметно следовало за ним по пятам, и то же самое зло, которое он причинил другому, постигает и его самого. На него нападает сзади другой римлянин, вооруженный еще более острым мечом, наносит ему, как бы пленному пэонийцу, смертельный удар в шею и тут же лишает жизни.

Таким-то образом — сколько я могу сказать вкратце, не пускаясь в подробности повествования,— взят был Зевгмин. Царь, выступив оттуда, отправился в пределы римские, а своего дядю Константина Ангела филадельфийского и с ним Василия Трипсиха оставил на месте для возобновления и укрепления Зевгмина. Эти, исполняя данное им поручение, не только возоб-{172}новили Зевгмин, исправив упавшие его башни, и снабдили его вообще всем, что нужно для охраны, но с особенным старанием позаботились и о городах Велеградских. Они и самый Нис обнесли стеной, и Враницову заселили, и, устроив вообще все надлежащим образом, возвратились к царю.

4. Царь между тем, намереваясь отомстить Десе, который к своим прежним делам присоединил еще худшие, спешил отправиться в Сербию. Но Десе, издали внимательно следя за ходом дела, и в особенности справедливо опасаясь, чтобы не потерпеть ему, в случае вторжения царя в его страну, какого-нибудь вреда и неприятностей, через послов усильно просит царя о позволении безбоязненно явиться к нему. Получив это позволение, он действительно приезжает, окруженный свитой сатрапов, и является к царю; но царь осыпает его упреками за его коварство и высылает от себя, отказав в мире. Он даже подвергался опасности быть задержанным, однако же ему позволили возвратиться домой после того, как он обязался страшными клятвами переменить свое поведение и вперед не делать ничего противного царю. Но невозможно было, чтобы хамелеон изменил свой цвет на белый цвет истины, хотя он и легко принимает на себя всякий другой цвет. Когда Десе вышел от царя, душу его в одно и то же время волновали разные страсти. Он стыдился, что приходил к царю, сердился, что с ним так дурно обо-{173}шлись, жалел, что оградой клятв стеснил себя в выборе решений. Наконец, пренебрегши всем, что обещал и в чем клялся царю против собственного убеждения, этот варвар снова облекается в обычную кожу барса, явно одобрив слова трагика и сказав: «Язык клялся, но душа не связана клятвой».