Похищение Евразии - Болдырев Юрий Юрьевич - Страница 24

...По результатам этой дискуссии Бюро приняло решение.

Правда, надо сказать, что было еще два аргумента, которые мне высказали как-то в кулуарах.

Первый, если не ошибаюсь, чуть ли не сразу после этого заседания. Суть его примерно такова: «Да это же единственный оставшийся механизм сохранения России как единого государства. Пока природные ресурсы не „оприходованы“, для регионов с большими запасами сырья есть стимул вырваться из Федерации и начать самим ими торговать. Если же будут подписаны хоть какие-нибудь, пусть даже самые плохие соглашения о передаче их иностранцам, то это будут гражданско-правовые соглашения под международной юрисдикцией, под которыми будут стоять подписи инвесторов и России. И инвесторы — крупнейшие в мире транснациональные корпорации — уже сами будут заинтересованы (во избежание излишних проблем) в сохранении единой России. И кроме того, под соглашениями будут подписи и соответствующих субъектов Федерации. Значит, вышел субъект Федерации из состава России или не вышел, а изменить в порядке недропользования и распределения доходов все равно ничего невозможно, значит — и незачем выходить...»

Что тут скажешь, когда такая забота о сохранении единой страны? Тогда все ясно: чем хуже условия соглашений для России, тем более сплоченно транснациональные корпорации будут бороться за ее единство. Что называется, «крышу» для родной страны нашли: будь паинькой, отдай все сам — и тебя никто не тронет...

Прямо по Задорнову (имеется в виду сатирик): они (НАТО) говорят нам, что будут бомбить наши заводы, а мы отвечаем, что они уже давно не наши, а ваши; тогда они говорят, что будут бомбить наш Кремль, а мы им отвечаем, что он-то уж тем более давно не наш, а ваш...

И второй, в отличие от предыдущего бреда полного самоуничижения, действительно содержательный аргумент в поддержку закона. Он тоже был как-то высказан тогда в кулуарах, и с ходу, казалось бы, на него даже и нечего возразить. Аргумент такой: «Какая разница? Вы видели те лицензионные соглашения (то есть, не в режиме СРП), которые подписывает наша власть? Все равно все разворуют: что так, что эдак. Но только в последнем случае (при СРП) будет хоть какая-то польза...» О какой именно пользе речь — сказано не было. Но, думаю, подразумевалась благодарность лоббистам, крайне актуальная перед самыми выборами в Думу и, тем более, предстоявшими через год президентскими. Какая тут еще может быть польза?

Что ж, здесь логика есть. Если все разворуют все равно, то, может быть, пусть и нам хоть что-то достанется? Но не в соответствии ли с этой логикой жила почти вся страна последние десять лет? И не по этой ли логике мы докатились до того, что каждый раз кажется, что хуже уже некуда, но затем оказывается, что мы были оптимистами — хуже есть куда...

С практической точки зрения действительно, если все равно, то все равно. Но у любого общества могут быть хоть какие-то шансы на развитие, если этот «прагматизм» не абсолютен, если есть те, для кого важно, принимали ли лично они участие в том, чему, может быть, даже и действительно «все равно» суждено было случиться. Это — не экономика, а философия жизни. Но эта философия определяет и в экономике, в мировом экономическом соревновании обществ значительно больше, чем может показаться на первый взгляд.

Кроме того, предположим, что у нас шансы все-таки есть. Да, и по лицензионной схеме наши недра раздаются по-варварски, но раздаются на пять-десять лет с последующим продлением, если все в порядке. То есть, если хотя бы наши дети или внуки захотят жить нормально и наведут в стране минимальный порядок, то и с недропользованием смогут разобраться: украдено будет лишь то, что успеют выкачать к этому моменту, но, все-таки, не все и не навсегда.

И опять о философии. «Все равно все разворуют»? Конечно, каждый человек вправе быть фаталистом и предопределять свою судьбу, вплоть до отказа от любой борьбы и даже от самой жизни. Но вправе ли он распространять свой фатализм на других людей — на своих и чужих детей и внуков, лишая их того, что должно принадлежать им по праву, завоеванному не нами, а еще нашими дедами и прадедами?

...Несмотря на инициативу и активность «бойцов», ключевая роль в определении позиции Движения в поддержку этого постыдного для «демократической оппозиции» закона принадлежала лично Г.Явлинскому. Так, на последовавших затем заседаниях Центрального Совета движения (за рассмотрение этого вопроса пришлось всерьез побороться) основная мысль выступавших была проста: «Вы — три лидера: Явлинский, Болдырев и Лукин — соберитесь вместе и определите единую позицию, а мы с ней согласимся...» И мы действительно несколько раз собирались на «нейтральной» территории — в квартире у В.Лукина — и очень мило беседовали, но лишь до тех пор, пока дело не доходило до того, ради чего собрались. На любые мои обоснования недопустимости введения в действие обсуждаемого закона и предложения совместно приложить усилия к тому, чтобы его в таком виде не пропустить, Явлинский отвечал одно: «Нет». И Лукин, который все понимал, но которому, как мне кажется, в общем-то было все равно, тем не менее, желая уладить все миром, спрашивал Явлинского: «Гриша, ну согласись, что закон-то — и впрямь не идеальный? Вернут закон — доработаем — что в этом страшного?» Но Явлинский на все отвечал одно: «Нет, это — невозможно». И без каких-либо аргументов. Видимо, ему было понятно, что «пудрить мозги» нам с Лукиным бесполезно, а иных слушателей и зрителей — не было...

И при обсуждении этого вопроса на Съезде ключевой была речь Явлинского, содержавшая эмоциональные напоминания о детях, которые сейчас плачут на Сахалине (видимо, имелось в виду, что приводить закон в более цивилизованный вид — некогда). И заканчивалась речь перефразированием известного изречения «Платон мне — друг, но истина — дороже!». Теперь это звучало так: «Где истина — я не знаю, но друзей — не предаю!» — видимо, имелись в виду члены Движения, с которыми надо сейчас сплоченно, «не зацикливаясь на мелочах», идти на выборы...

Не менее существенной, судя по всему, была и закулисная работа по «продавливанию» закона через Совет Федерации, отголоски которой изредка доносились до публики. Газета «Коммерсант», не скрывавшая своих симпатий к СРП и к лоббистам этого режима, описывала летом 1995 года некоторые эпизоды борьбы вокруг закона о СРП.

Почему же лидер «демократической оппозиции» предпочел «телефонное право», спровоцировал откровенное давление исполнительной власти на законодательную (против которого так часто выступал публично), а не пришел открыто в Совет Федерации, не выступил перед его членами и не попытался их убедить?[13] И как я — тогда вице-председатель «Яблока» — должен был объяснять коллегам-сенаторам (многие из которых лучше меня были осведомлены о происходящем «за кулисами») подобные методы своего соратника?