Полуночная роза - Стюарт Энн - Страница 1

Энн Стюарт

Полуночная роза 

АНГЛИЯ

1

Апрель 1803

Едва ли найдется место более тихое и уютное, чем кухня английского помещичьего дома, после того как слуги вечером разойдутся по своим углам. Жизлен сидела одна в темноте, положив маленькие, но сильные руки на колени и глядя на огонь в очаге. Громоздкий стул подчеркивал хрупкость ее фигуры, но слуги, работавшие в кухне, не решались посоветовать ей заменить его другим. Желания личной поварихи-француженки леди Элин Фицуотер были превыше всего. То, что поварихой была женщина, обстоятельство совершенно неслыханное — не имело значения, как и то, что она была в более дружеских, чем принято, отношениях со своей хозяйкой и соблюдала дистанцию с теми, кто жил в людской. Слуги в Энсли-Холле уважали порядок не меньше, чем Писание, а Жизлен располагала здесь абсолютной властью.

Не имеет значения, что они не знают ее фамилии, — все здесь называли ее Мамзель, держапри себе соображения о том, откуда она родом. Не имеет значения, что ей скорее всего не больше тридцати, а выглядит она и того моложе, со своей хрупкой, по-мальчишечьи прямой фигурой, огромными с поволокой глазами и пышной копной каштановых волос, подчеркивающих тонкость черт, которые, говоря о другой женщине, вполне можно было бы назвать ангельскими.

Едва ли кому-то пришло бы в голову назвать Мамзель ангелом. Ее подвижный рот лишь изредка трогала едва заметная улыбка, а в глубине темных глаз таилась трагедия, о которой слуги могли только догадываться. То немногое — и тепло, и привязанность, которые она еще сохранила в душе, целиком принадлежали крохотному черному щенку, безмятежно спавшему у ее ног возле огромного стула.

Жизлен представляла себе, что о ней думают окружающие, и ее это устраивало. Да, слуги относились к ней недоверчиво, настороженно и ревниво, но они не желали ей зла, и этого было достаточно. Она сидела, откинувшись на спинку стула, но напряжение не проходило. Последний год принес ей покой, на который она уже не надеялась.

Англия стала для нее раем, а кухня в Энсли-Холле надежной крепостью, где все подчинялось порядку и было заранее предопределено, — соусы никогда не сворачивались, мясо не подгорало, людей не подвергали пыткам, не убивали, и не…

Жизлен покачала головой, вслушиваясь в окружавшую ее тишину. Лишь бы судьба не перестала быть милосердной. Она без сомнения заслужила обретенный в муках покой. И все же, много лет она жаждала только одного, одного единственного — не счастья, не любви и не покоя и дружбы. Она жаждала мести. Так к чему сожалеть, коли судьба не оставила неуслышанными ее мольбы?

Энсли-Холл насчитывал двадцать семь спален, шесть отличных по размерам и назначению гостиных, четыре столовые, три кабинета, двенадцать туалетных комнат со всеми удобствами и кухню. В одной из этих двадцати семи спален лежал сейчас человек, которого Жизлен поклялась убить.

Узнать, где он спит и пробраться к нему, прихватив один из ножей для разделки мяса, совсем не сложно. Она привыкла разделывать бараньи и говяжьи окорока — ее тонкие руки приноровились к этому занятию. Конечно, живой, дышащий полной грудью мужчина, не совсем то же самое, но, если перерезать ему глотку — ее заветная мечта осуществится.

Она не стала болтать со слугами, не присоединилась к ним, когда они играли в карты, флиртуя друг с другом и сплетничая о человеке, который находился сейчас наверху. Пожалуй, после того как знатные хозяева покинули Энсли-Холл и во всем доме не осталось никого, кроме непрошеного гостя, ей будет непросто обойти все помещения, разыскивая его. К тому же не исключено, что он узнает ее, даже спустя столько лет. Конечно, последнее маловероятно. Скорее всего он сохранил в памяти лишь мимолетное воспоминание. Растоптанные жизни едва ли много значат для ее врага, и она — лишь одна из многих в длинном списке его жертв.

Интересно, что подумает Элин, услышав подобную новость, — ее неотесанного двоюродного брата зарезали в ее доме, и не кто-нибудь, а ее повариха. «Некрасиво», — решила Жизлен, брезгливо поморщившись. Хорошо бы выяснить, сколько он намерен тут оставаться. Ей необходимо время, чтобы придумать что-нибудь более подходящее.

Леди Элин Фицуотер покинула Энсли-Холл в тот день, когда он приехал, подчиняясь странным условностям, которые так много значат для англичан. Даже покровительство ее глуховатой компаньонки мисс Биннерстон не позволяло ей оставаться в таком огромном доме, как Энсли-Холл, с неженатым мужчиной, состоящем с ней лишь в отдаленном родстве. Тем более с человеком, имеющим столь ужасную репутацию, как Николас Блэкторн. Итак, Элин, ропща, собралась в дорогу, а Жизлен была готова сопровождать ее, но лишь пока не услышала имени этого человека.

— Будь он проклят, этот мой братец, — негодовала Элин, и ее ласковые голубые глаза стали сердитыми. Она очень любила крепкие выражения и употребляла их при каждом удобном случае, но в ее нежных устах грубые слова звучали нелепо. Она даже пыталась заставить Жизлен обучить ее вульгарному французскому, но та упорно отказывалась.

— Почему ты проклинаешь его? — спросила Жизлен, чувствуя, что ее покою приходит конец. — Если тебе не хочется, чтобы он приезжал сюда, не лучше ли сказать ему об этом прямо.

— Он уже здесь, кроме того, незамужняя женщина в таких вопросах лишена права голоса. Хоть я и живу в Энсли-Холле, но на самом деле дом будет принадлежать моему брату Кармайклу до тех пор, пока я не выйду замуж. Если я останусь старой девой, он перейдет к его детям, если выйду замуж, — то стану здесь полноправной хозяйкой. Но я рада, что могу жить здесь с Бинни. И если цена, которую я буду вынуждена платить за пребывание здесь, ограничится необходимостью удирать, когда явится какой-нибудь наглый дальний родственник, то я охотно ее заплачу.

— Не слишком охотно, — заметила Жизлен.

— Да, не слишком, — согласилась Элин. Если бы это был не Николас Блэкторн! Он — самая темная овечка в нашем стаде, негодяй, готовый скомпрометировать любую здоровую женщину от шести до шестидесяти, которой случится оказаться в одном с ним графстве! — Низкий, бессердечный, насквозь циничный негодяй, и именно он-то и выставляет меня из моего… Ты плохо себя чувствуешь, Жизлен? — внезапно забеспокоилась она.

Жизлен поспешила сесть в кресло.

— Все в порядке, — с трудом выговорила она. — Расскажи мне поподробней о твоем братце.

— Господи, он натворил столько недостойных дел, что мне скорей всего не известна и половина. Он последний из безумных Блэкторнов, из северной ветви их рода. Он настоящее чудовище — холодный, себялюбивый, и неописуемо безнравственный. Ах, лучше бы он не был моим родственником…

— Жизлен, взяв себя в руки, постаралась поддержать разговор.

— Из-за того, что он компрометирует тебя?

— Вовсе нет! Просто он такой повеса, и так неприлично красив, что я бы наверное не сумела… нет, думаю все же сумела бы устоять. Конечно, принято говорить, что перед распутниками трудно устоять, — продолжала рассуждать Элин, — но я думаю, что жить с ними невозможно. С Николасом во всяком случае наверняка. При всей его красоте у него какие-то очень… неприятные глаза. Тебе не кажется?

— Я его никогда не видела, — еле выдавила из себя Жизлен, крепче сцепляя руки под большим белым фартуком. Элин не должна догадаться, что это ложь.

— Ну конечно, не видела. И сейчас не увидишь. Он приехал несколько часов назад пьяный в стельку, и теперь храпит в одной из спален, так, что стены трясутся. Ну а мы пока удерем, спрячемся и подождем, чтобы он убрался на континент.

— А зачем ему ехать на континент? Он ведь, кажется, староват, чтобы учиться.

— Боже, ну еще бы! Ники тысячу лет назад покончил с образованием, — беспечно болтала Элин. — Нет, я полагаю, он снова замешан в каком-нибудь непристойном скандале. В записке Кармайкла упоминалось о дуэли и чужой жене. Если его противник останется жив, то Ники сможет, если захочет, вернуться в город, если умрет — Ники придется убираться во Францию.