Морская раковина. Рассказы - де ла Куадра Хосе - Страница 14

14

— Облава! Они хватают людей!

— Зачем?

— Гонят на войну.

— А-а…

По мере приближения отряда стало выделяться яркое пятно: вероятно, это было знамя, которое держал один из всадников.

— У них знамя…

— Да, это отряд правительственных войск.

На пороге своего крытого соломой домишки старый Панчо щепал полено рожкового дерева на растопку и беседовал со своим кумом Марио, который пришел к нему в гости.

— Устал я, — сказал Панчо, прислоняя топор к стене. — Когда становишься стариком…

— Какой ты старик! Ты еще можешь держать в руках винтовку.

— Я?! Что за глупые шутки, черт возьми!

Он побледнел. Его даже передернуло, словно речь шла о чем-то мрачном и внушающем ужас.

— Черт возьми! Что за шутки! — повторил он. — В мои шестьдесят лет…

— Вчера ты утверждал другое…

Панчо бросил на собеседника яростный взгляд.

— Мы с тобой кумовья, Марио, — сказал он, — и дружили еще мальчишками. Помнишь, однажды в кабачке мы с тобой сцепились из-за бабы, и ты меня победил не совсем честно. И я тогда смолчал. Я никогда на тебя не сердился… Но этого я тебе не прощу! И зачем только ты это сказал? Ты лучше, чем кто-нибудь другой, знаешь, сколько мне лет, знаешь, что я стар, очень стар, что я и с топором-то едва управляюсь.

— Все это ерунда, кум, самая настоящая ерунда.

— Вовсе не ерунда. Когда начнется облава…

— Тебя-то не схватят. Ты уже никому не нужен. А вот твоего сына Рамона, если они его увидят…

— Моего сына?

— Конечно. Он молодой парень и вполне годится в солдаты.

Старый Панчо снова побледнел. Невольно он посмотрел наверх и вздохнул — там, на втором этаже, был его сын.

— Моего сына, — пробормотал он. — Кажется, тебе это доставит удовольствие, Марио. Конечно. У тебя ведь одни девчонки, а девчонки годятся только для…

Он осекся, увидев, что его приятель резким движением отбросил сигару, — это было признаком того, что Марио пришел в ярость. Панчо имел основания бояться вспышек его гнева: хоть куму было ничуть не меньше лет, чем ему самому, он все еще хорошо владел кулаками и ножом. В свое время Марио был в их краях лучшим «мастером ножа». И Панчо изменил конец своей последней фразы:

— … а девчонки ни на что не годятся…

Отряд приближался с каждой минутой. Теперь он был прекрасно виден. Он состоял из двадцати одетых в мундиры всадников.

— Они из эскадрона Ягуачи. Теперь я вижу.

Панчо начал нервничать.

— Это правда, что они хватают людей?

— Правда. Они гонят их на войну.

— А почему мы воюем?

— Не знаю… Говорят, из-за какой-то земли.

— Из-за земли?! Черт возьми! Кому это нужно?

И, показывая на огромные поля, которые по прихоти помещика остались необработанными, Панчо добавил:

— Земли здесь хватает… Куда еще больше? И в конце концов, после смерти каждый получит свое.

— Видно, в других местах хоронят по-другому…

— Да!

В этот момент отряд остановился у дома землевладельца, минутах в десяти ходьбы от жилища старого Панчо.

— Уже совсем близко! — сказал он. — Они у дома с черепичной крышей.

Марио посоветовал:

— Спрячь Рамона.

— Конечно, черт возьми!

С необычайным проворством Панчо взбежал наверх по крутой лестнице, имевшей лишь подобие ступенек из тонких стволов мангле. Он тотчас же вернулся.

— Я ему сказал, чтобы он ушел через кухню, в заднюю дверь, и спрятался в болоте под мостом.

— Правильно. Не беспокойся.

— Знаешь, он не хотел уходить. Видите ли, родина… и все такое прочее…

— Ну, еще бы… Парень ходил в школу?

— Да, немного.

— Ну вот… Смотри, они уже здесь, эти собаки.

Через несколько секунд солдаты поравнялись с домом. Усталый знаменосец опустил древко на землю, и национальный флаг лениво заплескался на ветру, словно вступая во владение этими землями, где он никогда раньше не был. Лошади шумно дышали, флаг хлопал по их мордам и скоро стал мокрым и грязным от слюны.

Командир отряда, молоденький смуглый зеленоглазый капитан, спросил, обращаясь к индейцам, которые смотрели на него с явным изумлением:

— Кто из вас Панчо Рохас?

Панчо, сняв шляпу, приблизился.

— Это я, полковник! К вашим услугам!

— Твой хозяин сказал мне, что у тебя есть сын, — улыбаясь, произнес военный. — Он здесь?

— Нет, он ушел в город еще утром. Если вам угодно, вы можете его зарегистрировать.

— Это не требуется. Если он в городе, его уже забрали. Но если его там нет… ты за это ответишь!

— Да, начальник.

Панчо Рохас вспомнил, как в былые времена повстанцы, партизанившие в горах, обращались к своим грозным военачальникам, и сказал еще раз:

— Да, мой генерал.

Капитан дал команду выступать. Солдаты автоматически исполняли приказания. Знаменосец, поднимая знамя, сделал легкую гримасу неудовольствия.

Когда старики остались одни, Марио обратился к своему куму:

— Ну, мы его облапошили.

— Кажется…

Панчо вновь вернулся к прерванной теме:

— Какое все-таки свинство, воевать из-за земли!

— Пусть этим занимаются законники… но не мы!

Оба одновременно вспомнили, что несколько месяцев назад в один прекрасный день хозяин приказал перенести ограду, окружавшую его владения, на несколько метров вперед от старой границы. Пеоны из соседнего имения хотели было помешать, но хозяйские слуги, собрав большое число людей, защищали новую ограду с мачете в руках. Оба вспомнили, что тогда пролилась кровь… Что был убит Хосе Лонго, совсем еще мальчишка, единственный сын вдовы Петры. Ему рассекли голову, словно кокосовый орех… Что Мануэль Роса, парень «оттуда», потерял руку… Что Дьолиндо Ягуаль… Да что там говорить…

Они сами не понимали, почему вспомнили об этом, но воспоминание вызвало отвращение.

— Не заметят они Рамона?

— Ну, что ты! Они уже едут по мосту… и…

Отчаянный крик «папа!» заставил их вздрогнуть. Они увидели, как на мосту заметались всадники. Потом последовал новый крик.

И отряд поскакал дальше. На крупе последней лошади, крепко прикрученный веревками к солдату, лежал Рамон Рохас.

Старый Панчо хотел побежать, но ослабевшие ноги не слушались, земля проваливалась куда-то, он упал…

Марио старался ему помочь.

А вдали, над группой всадников, быстро скакавших по полю в облаках густой пыли, уже едва различимое, плыло яркое пятно знамени…

Гонорар

о, сеньор адвокат, если она была не девушкой…

— Может быть, сеньора. Ваше утверждение не вызывает у меня сомнений, о нет! Но показания авторитетных лиц…

— Какие там авторитетные лица, сеньор адвокат! Никто никогда не заставит меня поверить, что парикмахер Суипанта — этот немой дурак — и мясник Мартинес могут в этом разобраться. Разве они изучали анатомию?.. А?..

— Возможно, вы правы, сеньора; но комиссар, который стремится как можно более точно исполнять свои высокие обязанности, поступил совершенно правильно, назначив комиссию для обследования изнасилованной… Уголовный кодекс, статья семьдесят вторая, — если мне не изменяет память, — гласит, что в подобных случаях, когда в округе на расстоянии пяти километров нет специалистов… Конечно, комиссар должен был бы назначить женщин… Но получилось так, сеньора, что особы женского пола, не в обиду вам будь сказано, не предложили своих услуг для…

— Да, сеньор адвокат. Я понимаю. Но, уж извините, мы не суемся в такие дела, не то что вы, мужчины…

— Очевидно, вы думаете, что если я не понимаю вашего душевного состояния, хотя я прекрасно его понимаю, то наилучшая форма беседы — преднамеренные оскорбления…

— Я уже просила извинить меня. И прошу еще раз. И вообще, сеньор адвокат, я совсем запуталась… По крайней мере, мне кажется, что комиссар должен был выбрать других людей, более знающих, более сведущих, которые…

— Я не хочу больше слушать ваши намеки, сеньора. Я лишь разрешу себе предупредить вас, что вы поступаете плохо, очень плохо, как и вся ваша семья, незаслуженно оскорбляя членов комиссии, которые обследовали несовершеннолетнюю девушку, обесчещенную вашим сыном. К сожалению, вы их поносили публично — на днях в кабачке Северьяно Акосты ваш брат заявил, что невозможно представить себе, как могут судить о девственности мясник Мартинес, который умеет определять это только у коров, и парикмахер Суипанта, который даже свою жену не знает с этой стороны, потому что она, выходя за него замуж, была уже не такой, какой следует быть девушке… Я повторяю его слова… Боюсь, сеньора, что они начнут или, по крайней мере, попытаются начать судебное дело об оскорблении личности; и ваш брат, а возможно, и вы сами должны будете предстать перед судом…