Теоретический интерес (ЛП) - Дэвитт Джейн - Страница 6

– Уховертка2.

– Что?

– А вот, видишь, ползет тут, на руку мне сейчас залезет.

Саймон поднял сухой листок с пола беседки и дал насекомому заползти на него, затем отложил.

– Уховертка – так уховертка. И если ты почувствуешь, что больше…

Малком обернулся. Похоже, то, что Саймон все еще не может решиться, было огромными буквами написано у него на лбу.

– Саймон, ты мне нравишься. Но моя задница мне все равно ближе. Если для меня это будет чересчур, ты тут же об этом узнаешь, ага?

– Спасибо.

Малком кивнул и вернулся в ту же позу. Потом встряхнулся, как мокрая собака.

– У меня так стоять спина затечет. Может, мы уже начнем?

– Да, – тихо сказал Саймон. – Начнем.

Первый удар вышел неуверенным. Да черт возьми, это же только рука! Рукой никаких увечий не нанесешь. Да и Малком свободно может встать и отойти. С ним ничего не случится!

Второй. Третий. Эти оставили легкий розовый след.

– Можно посильнее.

Саймон открыл было рот, собираясь предложить Малкому заткнуться, но снова закрыл. Это не сессия. Это выход Малкома, его бенефис. Вместо этого он ударил с размаху, обжигая кожу, чувствуя, как что-то отпускает изнутри, освобождая его.

– Даа, вот это больше похоже на правду, – Малком шумно выпустил воздух сквозь сжатые зубы. – Вот это я почувст… ооххх.

Саймон тоже почувствовал. Ладонь жгло; он сжал кулак, поразминал пальцы и продолжил наносить удары с достаточной силой, чтобы у Малкома не было сомнений относительно того, что с ним происходит, но при этом не переходя черты, которую тот не был готов перейти. Его собственное возбуждение постепенно нарастало, оставаясь аккомпанементом, позволяя не акцентировать на нем внимание.

Кожа Малкома пылала, ее пестро покрывали пятнышки всех оттенков красного, и отпечатки пальцев Саймона уже пропали на общем алом фоне. Боже мой, твою ж мать, как же восхитительно снова испытывать все это! Он жадно впитывал скрежещущие звуки тяжелого дыхания, беспорядочный поток слов, переходящий в нечленораздельные ругательства, потом в невразумительные междометия, и жар, передающийся от его руки ягодицам Малкома и обратно.

В какой-то момент Малком окончательно замолчал, и тогда заговорил Саймон. Он шептал ему слова одобрения и похвалы, сильнее заводясь от собственного голоса.

И тут Малком проговорил:

– Нет, хватит. Пожалуйста! Боже, как больно…

Саймон замер, остановив руку в середине движения. Это не стоп-слово. Такое он слышал от сабов и раньше и знал, что эти мольбы нельзя принимать всерьез. Саб испытывает острое наслаждение, темное и изощренное, когда просит и умоляет прекратить, но наказание все равно продолжается, столько, сколько считает нужным Дом. Люди рассказывали об этом на встречах в клубе с затуманенными глазами, и Саймон прекрасно понимал, откуда это идет – тебя как бы силой вынуждают принять еще, покориться воле своего Дома, но при этом в глубине души ты знаешь, что у тебя всегда есть страховка – твое стоп-слово, – если игра зайдет слишком далеко.

Малком же еще даже близко не подошел к пределу своих возможностей, по крайней мере, физических, и Саймон прекрасно это знал. Только если эмоциональных…

Но он не произнес стоп-слова.

– Нет. Ты можешь выдержать больше, и ты выдержишь, потому что я так сказал, – его голос прозвучал ровно и уверенно, и следующий удар не уступал предыдущим по силе. Саймон намеренно нацелил его по уже раздраженному месту – но Малком промолчал, издав только неровный вздох, а потом – вот оно! – чуть сменил позу, буквально на сантиметр, но совершенно явно приподнимая ягодицы, чтобы получить больше.

Твердо уверенный, что он все делает правильно, Саймон возобновил порку, завершая ее шквалом резких, хлестких, обжигающих шлепков, постепенно уменьшая их силу и заканчивая совсем легкими и практически ласкающими.

В конце он приложил руку – не ту, которой шлепал Малкома, а другую, прохладную – к его горячим саднящим ягодицам, и Малком выдохнул, а по его телу прошла судорога.

Какое-то время Саймон не двигался и ничего не говорил. Он любил эти минуты тишины после, наслаждался возможностью утешать и успокаивать. Для него это было такой же неотъемлемой частью сессии, как и боль, создавало необходимый баланс. Даже если бы он мог щелкнуть пальцами и унять дискомфорт, он не стал бы этого делать. Малком заслужил эту боль, она стоила тех усилий, которые ему пришлось приложить, и Саймон хотел разделить с ним эмоциональный подъем.

Он помог Малкому подняться, сам сел на скамью и притянул его к себе, устраивая частью у себя на колене, частью рядом.

Малком опустил голову ему на плечо, спрятав там лицо – пылающее, но сухое. Слез не было. Малком вцепился в рубашку Саймона, стягивая ткань в кулак и сминая, и потерся лбом о его плечо.

– Молодец, какой же ты молодец, – Саймон гладил его по волосам и по спине. – Мне так понравилось… Не говори ничего сейчас, если не хочешь, просто дай мне знать если тебе что-то понадобится.

– Да, – Малком повернулся к нему. – Пожалуйста?

И он прижался к губам Саймона с такой страстью, с какой его уже давно не целовали. Не ответить было невозможно, Саймон и сам до боли хотел его, член стоял, как каменный, и это же был всего лишь поцелуй, господи, до чего же у него сладкие губы… И тут Малком потянул его за руку.

– Прикоснись ко мне. О боже, помоги кончить!

Саймон инстинктивно сомкнул пальцы на его тяжело налившемся члене, издав короткий стон почти в унисон с Малкомом, но как только тот выгнулся, толкаясь в его ладонь, тут же отпустил.

– Нет. Нельзя. Я же сказал. По правилам клуба…

– Твою мать, господи, да я не скажу никому! – глаза его за очками блестели от неутоленного желания. – Мне уже много не надо, боже мой, ну не можешь же ты так бросить!

Саймон встал на разом ослабевших ногах, пытаясь унять бешено бьющееся сердце.

– Я не могу! Я…

– Сам получил свой кайф, и снова мачо? А меня по боку?! – Малком презрительно фыркнул и потянулся за носком. – Ну и хрен с тобой. Пошел нахуй. Давай, вали отсюда, красавчик!

– Я должен убедиться, что с тобой все в порядке.

– Дополнительная услуга? Мне не требуется, – Малком выразительно посмотрел вниз. – Я уже большой мальчик. Сам справлюсь. И зрители мне не нужны.

– Послушай, прости, мне, правда, жаль, но…

Малком поднялся. Полуголый, в носках, он должен был бы выглядеть смешно, но ничего смешного в нем не было.

– Я только что попросил вас уйти. Не заставляйте меня повторять это дважды.

Изгнанный из рая, Саймон шел напрямую через кусты, поминутно моргая и почти ничего не видя из-за слез. Он бегом пронесся через дом обратно к выходу и сел в машину. Рванул с места, разбрызгивая колесами гравий, и, только доехав до выезда на улицу, сообразил, что забыл сумку. Черт. Там было много далеко не дешевых вещей, но это бы ладно; главное, Малкому совсем ни к чему было все это видеть в своем доме. Может, он еще успеет быстро прокрасться в комнату и забрать.

Он вытер мокрые щеки, глубоко вдохнул и медленно сдал назад, в какой-то момент чуть не съехав с дорожки влево – ветки кустов проскребли по дверцам.

Идя ко входу, он заглянул через окно в ту комнату, где оставил сумку. Малком, уже полностью одетый, сидел на диване, низко опустив голову и ссутулив вздрагивающие плечи, и Саймон понял, что он плачет – громко, резко, некрасиво, как плачет человек, непривыкший проливать слезы. Порка его не сломила. А вот упорное стремление Саймона во что бы то ни стало следовать правилам прекрасно с этим справилось.

Входная дверь захлопнулась, когда он выходил. Решив не стучать, Саймон обежал дом и снова прошел через кухню, подгоняемый чувством вины и отчаянием. Нихрена он не Дом, даже и пытаться не стоило! Все, к черту, он бросит Тему, даст обет безбрачия, никаких больше сессий, порок, никаких…

Поскользнувшись на очередном коврике, Саймон упал, больно стукнувшись коленом, но тут же вскочил на ноги и захромал дальше.