Все ради любви - Ханна Кристин - Страница 46

«Будь храброй, Энджи. Вперед!»

Она сунула под мышку свою сумочку и вошла в здание.

Девушка за стойкой была ей незнакома.

— Я хотела бы увидеть Конлана Малоуна.

— Вам назначено?

— Нет.

— Мистер Малоун сегодня занят. Я проверю…

— Я его жена. — Энджи вздрогнула и тут же поправилась: — Бывшая.

— А. Позвольте…

Из-за угла появился Генри Чейз, охранник, проработавший в здании много лет.

— Энджи! — воскликнул он, радушно улыбаясь. — Давненько не виделись.

— Привет, Генри, — поздоровалась Энджи, испытывая невероятное облегчение при виде знакомого лица.

— Ты к нему?

— Да.

— Пошли.

Энджи улыбнулась девушке, а та в ответ пожала плечами и потянулась к телефону.

Энджи проследовала за Генри к лифтам, попрощалась с ним, поднялась на третий этаж и оказалась в центре деловой жизни Конлана. Везде стояли столы. Так как сегодня был праздничный день, большая их часть пустовала. И она порадовалась этому.

Энджи сразу увидела знакомые лица. Люди поднимали головы, кивали ей, вежливо улыбались и косились в сторону кабинета Конлана. Было совершенно очевидно, что визит бывшей жены босса вызывает у них беспокойство. Наверняка весть о ее появлении быстро разнесется по всему коллективу, ведь репортеры обожают новости и сообщают их всем.

Она вздернула подбородок, перехватила сумку вспотевшими пальцами и решительно пошла вперед. Она увидела Конлана прежде, чем он заметил ее. Он стоял у окна в своем кабинете и говорил по телефону. И одновременно надевал пальто.

В одно мгновение на Энджи накатило все то, что она так долго отгоняла от себя. Она вспомнила, как Конлан, едва проснувшись, целовал ее каждое утро, даже если опаздывал на работу. Вспомнила, как она иногда отстраняла его, потому что ее голова была занята другими, более важными вещами.

Энджи постучала в стеклянную дверь.

Конлан повернулся, увидел ее. Его улыбка медленно угасла, он прищурился. От возмущения? От разочарования? Теперь уже Энджи не была уверена, что правильно читает по его лицу. А может, оно выражало грусть?

Он поманил ее, приглашая зайти. Она открыла дверь и прошла внутрь. Он тем временем говорил в телефон:

— Это ненормально, Джордж. У нас сроки. Мой фотограф уже наготове. Уже сидит в автобусе и ждет.

Энджи оглядела его стол. Он был завален бумагами и письмами, с краю лежала стопка газет. Ее фотография исчезла со стола. На нем вообще не было ничего личного, ни одного предмета, указывавшего на то, как теперь проходит его жизнь.

Энджи продолжала стоять и изо всех сил сдерживалась, чтобы нервно не притопывать и не теребить сумку пальцами.

— Десять минут, Джордж. Не уходи. — Конлан повесил трубку и повернулся к Энджи: — Энджи! — Вот и все, что он произнес. «Зачем ты пришла?» не прозвучало, но явно подразумевалось.

— Я была в городе. Я подумала, что мы могли бы…

— Ты не вовремя, Энджи. Это был Джордж Стефанопулос. У меня с ним встреча через… — Он посмотрел на часы. — Через семнадцать минут.

— О!

Конлан взял свой дипломат.

Энджи шагнула вперед. Она вдруг почувствовала себя ужасно уязвимой.

Конлан поднял голову.

Ни один из них не произнес ни слова. Кабинет в одно мгновение наполнился призраками и давно стихшими звуками. Смехом. Плачем. Шепотом.

Энджи очень хотелось, чтобы Конлан бросился к ней или хотя бы сказал, что он рад ее видеть. Тогда бы она сказала ему «Я виновата перед тобой», и он сразу бы понял, зачем она пришла.

— Мне надо бежать. Извини. — Конлан протянул к ней руку, будто собирался похлопать ее по плечу, но тут же опустил, так и не дотронувшись до Энджи.

Они еще долгие секунды смотрели друг на друга, а затем Конлан стремительно вышел из кабинета.

Энджи в изнеможении опустилась в кресло, стоявшее у его письменного стола.

— Энджи?

Она не знала, сколько просидела вот так, оцепенев, пытаясь собраться с мыслями. Она подняла голову и увидела Дайану Вандербек, но решила не вставать, так как опасалась, что у нее не хватит сил устоять на ногах.

— Дайана! Приятно снова тебя увидеть.

Это было действительно так. Дайана работала с Конланом много лет. Она и ее муж Джон были их давними друзьями. После развода Конлан сберег эту дружбу. А вот Энджи пренебрегла ею, сдалась без борьбы. Ведь Дайана продолжала ей звонить, а она никогда не перезванивала.

— Оставь его, ради бога. Он только-только начал приходить в себя.

Энджи нахмурилась:

— Ты говоришь так, будто развод сильно подействовал на него. Ты ошибаешься, он был тверд как скала.

Дайана молча смотрела на нее, как бы прикидывала, что сказать. Затем она перевела взгляд на окно, за которым был серый ноябрьский день. Ее губы, на которых так часто играла улыбка, остались плотно сжатыми в тонкую линию, даже уголки рта опустились.

Энджи вся сжалась. Дайана всегда отличалась прямотой, присущей многим репортерам. «Что вижу, то и говорю» — таков был ее девиз. И сейчас она явно собиралась высказать собственные соображения. Это испугало Энджи: она чувствовала, что услышит нечто неприятное для себя.

— Ты действительно так сильно по нему скучаешь? — наконец спросила Дайана.

— Я бы не хотела говорить об этом.

— Дважды за этот год я видела, как он плачет в своем кабинете. Первый раз — когда умерла Софи, а второй — когда ты решила развестись. — Ее тон стал мягче, да и взгляд смягчился. — Когда умерла Софи, я подумала: как грустно, что он плачет здесь, в кабинете.

— Не надо, — пробормотала Энджи.

— Я пыталась сказать тебе об этом тогда, когда что-то еще можно было исправить, но ты отказывалась слушать. Так зачем ты сюда пришла?

— Я думала… — Энджи замолчала. Еще секунда — и она расплачется. А если расплачется, то уже не остановится. — Не важно. Мне пора идти. Какая же я дура!

Она бросилась к двери и, уже выходя из кабинета, услышала слова Дайаны:

— Оставь его в покое, Энджи. Ты и так причинила ему много боли.

В ту ночь Энджи почти не спала. Лежа в кровати с закрытыми глазами, она мысленно смотрела картины из своего прошлого.

Вот они с Конланом в Нью-Йорке — они ездили туда четыре года назад на его день рождения. Он купил ей платье от Армани — первый в ее жизни наряд от известного модельера.

«Оно стоит дороже, чем моя первая машина. Даже не знаю, смогу ли я носить его. Думаю, лучше его вернуть. В Африке голодают дети…»

Он подошел к ней. Их отражения в зеркале гостиничного номера были обрамлены красивой овальной рамой.

«Давай сегодня не будем беспокоиться о голодающих детях. Ты такая красивая».

Она повернулась, обняла его за шею и заглянула в его удивительные небесные глаза.

В тот момент ей следовало бы сказать ему, что она любит его больше жизни, больше детей, которых не дал им Господь. Почему же она не сказала?

«Особенность шелковых вещей в том, — сказал он, проводя руками по ее спине, — что они снимаются так же легко, как надеваются».

Ее тогда пронзило острое желание — она это точно помнит. Но время для зачатия было неподходящим.

«Время неподходящее» — так и сказала она, не замечая, как эти слова больно ранят его.

Дура! Идиотка. Какая же она идиотка!

На смену этому воспоминанию пришло новое, более позднее. Они по делам оказались в Сан-Франциско. Она запускала рассчитанную на большую аудиторию кампанию для одного клиента национального масштаба. Конлан решил поехать с ней. Он хотел закончить эту командировку романтическим уик-эндом, во всяком случае, он так говорил. Она согласилась, потому что… в общем, к тому времени их романтические свидания уже давно ушли в прошлое.

В баре «Променад», расположенном на тридцать четвертом этаже, они выбрали столик у окна, из которого открывался вид на лежащий внизу Сан-Франциско. Конлан извинился и пошел в туалет. Энджи заказала себе «Космополитен», а для него — порцию бурбона «Мейкерз Марк» со льдом. В ожидании она принялась снова изучать статистический отчет компании. Официантка принесла напитки.