Все ради любви - Ханна Кристин - Страница 14

— Ты говорила, что я выгляжу толстой?

— Мам, да в тебе всего сорок пять килограммов. Я не говорила, что ты толстая. Наоборот, я говорила, что ты сильно похудела. Там есть еда…

Мать вскинула руку с зажатой между пальцами сигаретой, на пол посыпался пепел.

— Не начинай! Я знаю, ты считаешь, что я слишком много пью и мало ем. Не надо меня воспитывать, как ребенка. — Она снова оглядела комнату, нахмурилась и вдруг ринулась на кухню. Через две минуты она вернулась. — Мне нужны деньги.

Бывали вечера, когда Лорен понимала, что ее мать больна, что алкоголизм — это болезнь. В такие вечера Лорен ее жалела. Но сегодняшний вечер был не из таких.

— Мы на мели, мам. Нам бы не помешало, если бы ты пошла работать. — Она бросила рюкзак на кухонный стол и принялась подбирать с пола подушки.

— Но ты-то работаешь. А мне нужно всего несколько баксов. Прошу тебя, детка! — Мать бочком придвинулась к ней, погладила по спине. Эта ласка напомнила Лорен, что они — команда, она и мама. Странная, ущербная, но все равно семья.

Рука матери сжала локоть Лорен. По тому, как она стиснула его, девочка поняла: мать на грани.

— Ну дай, — дрожащим голосом произнесла она. — Хотя бы десятку.

Лорен полезла в карман и достала оттуда мятую пятерку. Слава богу, она успела спрятать двадцатку под подушкой.

— Завтра мне не хватит денег на обед.

Мать выхватила у нее купюру.

— Прихвати что-нибудь из дома. В холодильнике есть арахисовое масло, конфитюр и крекеры.

— Сэндвич с крекерами. Отлично. — Ей повезло, что вчера Дэвид принес столько еды.

Мать подошла к двери, но на пороге она остановилась и обернулась. В ее глазах затаилась печаль, выглядела она лет на десять старше своего возраста, а ведь ей было всего тридцать четыре. Она провела рукой по взлохмаченным, неухоженным волосам.

— А откуда у тебя этот костюм?

— Миссис Мок дала. Это костюм ее дочери.

— Сюзи Мок умерла шесть лет назад. Значит, она все эти годы хранила одежду своей дочери. Ну и ну.

— Некоторые матери не могут выбросить вещи своих умерших детей.

— Пусть так. А зачем ты надела костюм умершей девочки?

— Мне… нужна работа.

— Ты же работаешь в аптеке.

— Меня отправили в бессрочный отпуск без сохранения содержания. Времена тяжелые.

— Я же тебе говорила! Может, они возьмут тебя обратно хотя бы на праздники?

— Но нам нужны деньги сейчас. Мы задолжали за квартиру.

Мать на мгновение замерла, и Лорен увидела в ее поникшем облике отблески былой красоты.

— Я знаю.

Они смотрели друг на друга. Лорен с надеждой подалась вперед. Ей очень хотелось услышать от мамы: «Завтра я выхожу на работу».

— Мне пора, — первой нарушила затянувшееся молчание мать и вышла из квартиры.

Лорен постаралась отмахнуться от овладевшего ею отчаяния и тоже вышла из дома. К тому моменту, когда она добралась до живописного центра Вест-Энда, дождь прекратился. Было всего пять часов, но на улицы уже опустилась темнота, характерная для этого времени года. Небо окрасилось бледно-фиолетовыми красками.

Первой точкой ее маршрута было популярное среди туристов кафе «Морской берег», которое специализировалось на пиве и местных устрицах.

Чуть больше чем за час Лорен пересекла из конца в конец центр города. В трех ресторанах у нее из вежливости взяли резюме и пообещали позвонить, если появится свободное место. Еще в двух даже не могли обнадежить ее. Во всех четырех торговых центрах ей предложили зайти после Дня благодарения.

Сейчас она стояла перед последним из расположенных в центре ресторанов. «Десариа».

Лорен глянула на часы. Двенадцать минут седьмого. Вряд ли она успеет к Дэвиду к семи.

Поднимаясь по ступенькам, она заметила, что они расшатаны. Плохой признак. У двери она остановилась и взглянула на меню. Самым дорогим блюдом были маникотти[5] — восемь девяносто пять. Это тоже плохой знак.

И все же Лорен открыла дверь и вошла внутрь.

Ресторан был небольшим. Сводчатый проход делил помещение с кирпичными стенами на два одинаковых зала, в каждом из которых стояло по шесть столиков, застланных скатертями в красно-белую клетку. В одном из залов был камин с дубовой полкой над ним. Повсюду висели фотографии в деревянных рамках. Судя по всему, семейные. Кроме фотографий, стены украшали виды Италии и композиции с виноградными гроздьями и оливками. Играла музыка, инструментальная версия «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». В воздухе плавал божественный аромат.

Из всех столиков был занят только один. Один!

За ним ужинала семья.

Маловато посетителей для вечера четверга. Нет смысла спрашивать, есть ли у них работа для нее. Так что она может на сегодня закончить с поисками. Возможно, если она поторопится, то успеет забежать домой, переодеться и к семи быть у Дэвида.

Лорен развернулась и вышла на улицу. Когда она подошла к автобусной остановке, снова зарядил дождь. Ледяной ветер срывал пенные шапки с волн и с воем носился по городу. Куртка почти не защищала от холода, и Лорен промерзла до костей, пока добиралась до дома.

Входная дверь квартиры была распахнута настежь, однако Лорен ожидало кое-что похуже: окно в столовой было распахнуто и вся квартира выстыла.

— Черт, — пробормотала она, потирая заледеневшие руки и ногой закрывая дверь.

Она бросилась к окну и услышала голос матери. Мать пела: «Я улетаю на самолете, и я не знаю, когда вернусь».

Лорен замерла. Ее охватил яростный гнев, ее руки непроизвольно сжались в кулаки. Будь она мальчишкой, она, наверное, принялась бы колотить стену. У нее нет работы, она опаздывает на свидание, а теперь еще и это. Ее мать напилась и опять общается со звездами.

Лорен выбралась из окна на шаткую пожарную лестницу. Мать она увидела на плоской крыше. Та сидела на краю. Она была босиком, из одежды на ней было только тонкое платье, которое промокло от дождя.

Стараясь не приближаться к краю крыши, Лорен подобралась к матери.

— Мам?

Мать оглянулась и улыбнулась ей:

— Привет.

— Мам, отодвинься от края.

— Иногда нужно вспоминать, что ты жива. Иди сюда. — Она похлопала по крыше рядом с собой.

Лорен ненавидела такие ситуации. В эти моменты ее желание побыть с матерью сопровождалось животным страхом. А вот мама любила наполнять свою жизнь риском, она всегда об этом говорила. Лорен осторожно продвинулась вперед и очень медленно села рядом с матерью.

Улица внизу была пуста. Проехала машина, свет ее фар, прорезавший пелену дождя, казался иллюзорным, нереальным.

Лорен почувствовала, что мать дрожит от холода.

— Мам, где твое пальто?

— Я его потеряла. Нет. Отдала Фебе. Выменяла на блок сигарет. Под дождем все становится таким красивым, правда?

— Ты обменяла пальто на сигареты, — упавшим голосом произнесла Лорен, понимая, что сердиться бессмысленно. — В этом году обещают холодную зиму.

Мама пожала плечами:

— У меня не было денег.

Лорен обняла ее за плечи:

— Пошли. Тебе надо согреться. Тебе нужна горячая ванна.

Мать смотрела на Лорен с надеждой:

— Франко сказал, что сегодня позвонит. Телефон не звонил?

— Нет.

— Они никогда не возвращаются. Во всяком случае, ко мне.

Хотя Лорен и слышала все это тысячи раз, ей все равно было жалко мать.

— Пошли.

Она помогла матери подняться на ноги и повела к пожарной лестнице, а потом вслед за ней спустилась на свой этаж и через окно забралась в квартиру. Она уговорила маму принять горячую ванну, а сама прошла к себе в комнату и переоделась. Скоро мать уже лежала в кровати. Лорен присела на край.

— Я ухожу. Справишься без меня?

Веки у матери отяжелели.

— Телефон звонил, пока я была в ванной?

— Нет.

Мать с тоской посмотрела на Лорен:

— Как так получилось, что меня никто не любит?

Этот вопрос, заданный полным отчаяния голосом, так больно кольнул Лорен, что она даже охнула. «Я же тебя люблю, — подумала она. — Разве это не в счет?»