Терновая обитель - Стюарт Мэри - Страница 2

Она опустилась на траву возле меня, даже не задев при этом цветов. Потом провела пальцем по одному из стеблей. На палец вскарабкалась божья коровка и поползла вверх.

– Ну-ка, – сказала тетя Джэйлис, – сосчитай на ней пятнышки.

Маленьким детям даже самые необыкновенные происшествия иногда кажутся само собой разумеющимися – простодушие, к которому взрослые подходят со своими взрослыми мерками и, как правило, абсолютно не понимают. Я не видела ничего странного во внезапном появлении тети Джэйлис или в ее приветствии. Все эти волшебные появления и исчезновения – всего лишь часть детского мира, в котором они случаются по его желанию несметное число раз.

– Семь, – сказала я.

– Семиточечная Coccinella, – согласилась тетя. – Ну а теперь нужно попросить ее лететь домой.

Мне тоже так казалось, и я начала: «Божья коровка, улети на небо. Там твои детки кушают конфетки. Всем по одной, а тебе – ни одной».

Божья коровка улетела, и я посмотрела на тетю:

– Это ведь просто песенка, да?

– Конечно. Божьи коровки – умные жучки, они живут в траве и конфет не едят. Ты знаешь кто я, Джили?

– Вы – мамина сестра, тетя Джил. У мамы есть ваша фотография.

– Да, есть. А что ты здесь делаешь?

Должно быть, вид у меня был испуганный. Кроме того, что я нарушила запрет и ушла со двора, я еще задремала в траве! Но под испытующим взглядом тети Джэйлис я сказала правду:

– Просто сижу и думаю.

– Да? А о чем? – Удивительно, но ее голос звучал не только ласково, но и заинтересованно.

Я оглянулась. Ожившие было цветы и трава снова превратились в яркие бесформенные пятна.

– Да так. Обо всем.

За такие ответы я всегда получала резкий выговор от взрослых, однако тетя кивнула, словно выслушала подробное объяснение.

– Например, живут ли в нашем пруду головастики, а?

– Да! А есть?

– Наверное. Посмотрим?

Мы посмотрели, и они там были. Еще мы увидели пескарей и колюшек, а потом тетя Джэйлис указала мне на высокий стебель камыша, растущий прямо из воды. Неожиданно вода около него вспучилась, потом образовавшийся пузырек лопнул, и наружу выползло какое-то существо, похожее на личинку. Медленно, тщательно ощупывая стебель камыша лапками, существо поползло вверх, постепенно оставляя позади свое отражение в воде. Наконец оно выползло совсем и стало обсыхать на солнце.

– Что это?!

– Личинка. Смотри, Джили. Просто смотри.

Существо зашевелилось. Уродливая голова запрокинулась, словно от боли. Не успела я понять, что происходит, как вдруг на стебле оказалось уже два тельца – лопнувшая пополам оболочка и выбирающееся из нее другое существо, только что родившееся, гибкое и живое, более тонкое и длинное, чем прежнее. Оно поползло вверх, прочь из сморщенных обрывков своей грязной шкурки, а солнечный свет ласкал его, гладил, расправлял прозрачный шелк крыльев, пронизанный паутинками тонких, как волоски, прожилок, и откуда-то, словно из воздуха, тельце существа стало впитывать цвет, пока не стало таким же лазурным, как небо над головой. Крылья распрямились, существо вытянулось, приподнялось – и через секунду, само похожее на солнечный лучик, взмыло ввысь, к солнцу.

– Это была стрекоза, да? – услышала я свой шепот.

– Да. Ее называют Aeshna Caerulea. Можешь повторить?

– Aeshna Caerulea. Но как это? Вы сказали – это лучинка, а там, внутри, значит, была стрекоза?

– Да. Только не лучинка, а личинка. Она живет на дне пруда, в темноте, и питается чем попало, пока в один прекрасный день не обнаружит, что может выползти на свет, расправить крылья и полететь. А то, что ты здесь видела, – весело закончила тетя, – самое обыкновенное чудо.

– Волшебство? Это вы сделали?

– Ну, нет. Кое-что я, конечно, могу сделать, но не это. Когда-нибудь, если я не ошибаюсь, понадобится чудо, очень похожее на это. Другой личинке, в другое время и в другом месте. – Быстрый ясный взгляд. – Ты меня понимаешь?

– Нет. Но вы все-таки умеете делать какое-то волшебство, значит, вы волшебница, да, тетя Джэйлис?

– Почему ты об этом спросила? Они об этом говорили дома?

– Нет, мама только сказала, что вы приедете погостить, а папа сказал, что вас не очень-то звали.

Она засмеялась, встала и потянула меня за собой.

– Надеюсь, это в большей степени в переносном смысле. Не обращай внимания, детка, и пойдем-ка домой, ладно?

Но на этом чудесный день не закончился. Мы медленно шли назад через лужайку, и казалось, так естественно было встретить там ежиху с четырьмя ежатами, спешащих куда-то в высокой траве, «Миссис Тигги-винкл», – выдохнула я, а тетя Джэйлис засмеялась, но не поправила меня. Один из ежат нашел червяка и с аппетитом его схрумкал. Они прошли совсем близко, ничуть не испугавшись нас. Потом тетя стала показывать мне разные цветы и рассказывать о каждом из них, так что к концу прогулки я уже знала названия и особенности около двадцати растений. И даже моя мать не сказала ничего по поводу моего исчезновения из сада, и все кончилось хорошо.

Тетя Джэйлис гостила у нас еще несколько дней и большую часть времени проводила со мной. Погода стояла тихая и ясная, как было всегда в те далекие времена, поэтому все дни мы проводили на улице, и эти ежедневные прогулки, как я сейчас понимаю, определили всю мою дальнейшую жизнь. Когда тетя уехала, таинственный свет, который излучали в ее присутствии леса и поля, исчез, но тот огонек, который она во мне зажгла, остался.

Это был последний счастливый эпизод из моих семи незабываемых детских лет. Следующей весной мой отец получил новое назначение в другое епископство – огромный приход в уродливом шахтерском поселке, где везде высились кучи отработанной породы, а дым и пламя доменных печей, шум работающих двигателей отравляли нашу жизнь и днем и ночью. И жить мы стали в холодном и неудобном доме у кладбища.

Там не было ни стрекоз, ни цветущих лугов, ни ежей с ежатами. Я упрашивала родителей позволить мне завести какую-нибудь зверюшку, хотя бы белую мышь, но мне не разрешали. А между тем дом священника, как и большинство домов того времени, дополняли прекрасные конюшни со множеством дворовых построек и стойлами для лошадей. (Мне, как я уже сказала, не разрешали держать никаких домашних животных.) Иногда, правда, я пыталась выходить птичку или мышь, которых частенько притаскивала наша кошка, но безуспешно. Сама кошка резко отвергала всякую заботу о себе, предпочитая полудикую жизнь в сарае.

Однажды кюре подарил мне крольчонка. Довольно неотзывчивое животное, но тем не менее я его обожала, холила и лелеяла, пока однажды мать не велела вернуть кролика хозяину. На следующее утро кюре пришел, как обычно, поговорить с моим отцом и принес моего кролика – освежеванного и выпотрошенного. Я убежала наверх, в свою комнату, где меня вырвало. Папа пытался объяснить все удивленному и обиженному кюре, а мама, может быть впервые, поднялась ко мне и стала нежно и ласково утешать меня. Шло время. Горе и обида постепенно стерлись из моей памяти. Случай с кроликом в нашей семье никто больше не вспоминал.

Говорят, мозг сам защищает себя от потрясений. Я возвращаюсь к тем далеким годам моего детства и с удивлением обнаруживаю, что помню очень мало. Редкие развлечения – экскурсии на автобусе с отцом, прогулки с ним по деревне, добрые шахтерские жены, которые называли меня Джили и относились ко мне с такой же любовью и уважением, как и к отцу. Если же разговор заходил о моей матери, в их голосах звучала почтительность совсем иного рода.

Помню долгие часы в своей холодной комнате, где я рисовала карандашами и красками, причем всегда только цветы и животных; помню, как стояла подолгу возле окна, глядя на кладбище, платаны и красный закат над угольными шахтами, и мечтала, мечтала... О чем? Сама не знаю.

И наконец в один прекрасный день снова появилась она. Тетя Джэйлис решила нанести нам «прощальный», как она выразилась, визит, перед тем как отправиться навестить свою мать (мою бабушку) в Новой Зеландии. В то время люди еще не путешествовали на самолетах, поэтому подобное путешествие могло занять год, а то и больше. Кроме того, по пути в Новую Зеландию тетя хотела увидеть новые города и страны. Я вслушивалась в незнакомые названия: Каир, Дели, Филиппины, Перу... Она вернется, когда побывает во всех этих местах, а пока... пока она просит меня присмотреть за ее собакой. Собака оказалась черно-белым колли, худым, веселым и добродушным. Он, очевидно, потерял хозяев, а тетя нашла его и взяла себе, потому что никогда бы не бросила бедное животное, ввергнув его судьбу злому случаю или человеческой жестокости.