Последнее волшебство - Стюарт Мэри - Страница 11

Они потеснились у огня, мальчик принес из какого-то угла табурет. Я стал задавать вопросы, и постепенно мужчина совсем успокоился и разговорился. Его звали Мог, на самом деле это не имя, поскольку означает просто «слуга», но был некогда даже король, не гнушавшийся называться Мог Нуата, а сын моего собеседника получил имя и вовсе в честь императора. «Констант будет здесь слугой после меня», – сказал Мог и стал с гордостью и грустью повествовать о славном прошлом заброшенного святилища: последний раз его перестроили и обновили по велению императора-язычника всего за полстолетия до ухода из Британии римских легионов. Исстари так повелось, что при святилище состоял хранителем «Мог Нуата», и не один, а со всем своим семейством. Но сейчас здесь только он. Мог, и его сын, а жена в отъезде: поехала с утра в город на базар и заночует у больной сестры.

– Ежели, конечно, еще найдется там место для ночлега, – добавил он ворчливо. – У нас тут со стены видать реку, я, как заприметил ладьи на переправе, послал мальчишку доглядеть. Целое войско, он говорит, прибыло, и молодой король с ними. – Он осекся и оглядел мой простой балахон и плащ. – А ты сам-то не солдат? Не с ними прибыл?

– Отвечаю «да» на твой второй вопрос и «нет» на первый. Что я не солдат, ты и сам видишь. Но состою при короле.

– Кем же? Писцом?

– Вроде того.

Он закивал головой. Его сын сидел скрестив ноги на полу рядом с собакой и слушал затаив дыхание. А отец продолжал расспрашивать меня:

– Ну и каков же он, этот юнец, которому король Утер передал, как говорят, свой меч?

– Он молод, но уже мужчина и доблестный воин. У него есть талант вести людей и довольно смысла, чтобы прислушиваться к речам старших.

Мог снова кивнул.

Не для этих людей легенды и прорицания, былая слава и светлое будущее. Они живут у себя на холме, отрезанные от мира вековыми дубами, и заняты лишь одной заботой. А что происходит где-то там, внизу, об этом они знают только понаслышке. Их холм от начала времен никогда не подвергался вражьим набегам. И Мог задал мне единственный вопрос, который имел для них значение:

– А он не христианин, этот молодой Артур? Не вздумает ли он порушить здешний храм во имя новомодного бога, или же он умеет уважать старину?

Я ответил ему успокоительно и от чистого сердца:

– Он будет коронован христианскими епископами и преклонит колени перед богом своих родителей. Но он – сын этой земли и знает ее богов и тех людей, что все еще служат прежним божествам на вершинах холмов, у источников и бродов. – Краем глаза я заметил на полке за очагом аккуратно расставленные фигурки, такие же приходилось мне видеть в Пергаме и в иных местах, где свершаются чудесные исцеления; дары богам: маленькие слепки частей человеческого тела или образы животных и рыб, знаки мольбы или признательности. – Вот увидишь, – заверил я Мога, – его рати пройдут здешними землями, не причинив разора, если же он сам сюда заглянет, то уйдет не прежде, чем сотворит молитву и оставит приношение божеству. Как делал в свое время я и сделаю нынче опять.

– Вот это разговор! – воскликнул мальчик с белозубой улыбкой.

Я тоже улыбнулся в ответ и опустил в его протянутую ладонь две монеты.

– На храм и для служителей его.

Мог что-то буркнул, мальчик Констант одним гибким движением поднялся на ноги и отошел к шкафчику в глубине комнаты. К огню он возвратился, держа в руках кожаный бурдюк и щербатую кружку. Мог поднял с пола свою кружку, и мальчик налил ему и мне.

– Твое здоровье, – сказал мне Мог.

Я ответил ему тем же, и мы выпили. Это был мед, крепкий и сладкий.

Потом Мог выпил еще и утерся рукавом.

– Ты спрашивал про стародавние времена, и мы ответили тебе, как сумели. Теперь и ты, господин, поведай нам о недавних событиях на севере. Мы тут слышали только рассказы о битвах, о гибели королей и о воцарении новых. Верно ли, что саксы бежали? Верно ли, что король Утер Пендрагон долгие годы скрывал от всех юного принца и вдруг явил его на поле боя как гром среди ясного неба, и тот перебил один четыре сотни саксонских зверей волшебным мечом, который поет и пьет кровь?

И снова я стал рассказывать о том, как и что было, а мальчик подкладывал дрова, пламя вспыхивало с треском и заливало светом навощенные фигурки за очагом. Пес опять задремал, нежась у огня и положив старую голову мне на ногу. Я рассказывал, а бурдюк переходил из рук в руки, меду в нем все убавлялось, покуда наконец языки пламени не опали, угли рассыпались золой, и я кончил рассказ похоронами Утера и намерением Артура подготовить Каэрлеон к весенним боям.

Мой хозяин перевернул бурдюк, потряс его и сказал:

– Пуст. Никогда еще не случалось ему сослужить лучшей службы. Спасибо тебе, господин, за добрые вести. Мы здесь живем своей замкнутой жизнью, но ты ведь находишься в самой гуще дел и, конечно, знаешь, что события даже далеко в Британии (он сказал это так, будто речь шла о чужой стране за сотни миль от его укромного обиталища) могут и в глухих углах отозваться иной раз бедами и страданиями. Будем молиться, чтобы ты был прав насчет нового короля. Ты же можешь передать ему, ежели когда доведется тебе к нему приблизиться для беседы, что, покуда он будет верен нашей земле, здесь он найдет двоих, которые готовы быть и его слугами тоже.

– Передам. – Я встал. – Благодарю тебя за дружеский прием и питье. Прости, что потревожил твой сон. Теперь я ухожу, и ты сможешь к нему вернуться.

– Уходишь? Да ведь скоро уж рассвет. Двери твоего постоялого двора давно заперты, можешь не сомневаться. Или ты ночуешь в лагере? Но в таком случае дозорные тебя не пропустят, потребуют показать особый королевский знак. Лучше заночуй здесь. Нет, нет, – остановил он меня, когда я попробовал возразить. – У нас есть одна комната, она содержится в порядке, как в прежние времена, когда сюда съезжались люди со всего света, дабы переночевать и увидеть вещие сны. Там тепло и сухо и удобная постель, не во всякой таверне найдешь такой ночлег. Окажи нам благосклонность, останься.

Я стоял в нерешительности. Мальчик кивком подтвердил приглашение отца, глядя на меня сияющими глазами. И даже пес, который проснулся, когда я встал, приветливо завилял хвостом, зевая во всю пасть и потягивая затекшие лапы.

– Да, да, останься, – попросил мальчик. Я понял, как для них важно, чтобы я согласился. Если я останусь, старому храму как бы возвратится толика былой святости – в бережно ухоженном покое, где давно уже никто не ночует, снова, как исстари, расположится на ночь заезжий человек.

– С радостью, – ответил я. Констант, сияя, сунул в очаг палку, подождал, покуда конец ее займется, и позвал:

– Ступай за мной!

А отец его, снова укладываясь перед очагом, произнес мне вдогонку слова, которыми испокон веку провожали в этом священном месте ищущих исцеления:

– Спи крепко, друг, и да пошлет тебе бог сновидение.

Кто бы ни послал мне его, но сон я видел, и был этот сон вещий.

Мне приснилась Моргауза, которую я отослал из Лугуваллиума, от Утерова двора, наказав эскорту переправить ее через высокие Пеннины и невредимой доставить с почетом в Йорк, где находилась в то время ее единокровная сестра Моргана.

Сон мой был отрывчатый – так в пасмурный день то проглядывают, то прячутся в бегущих облаках вершины гор. День, который мне снился, и был пасмурным. Мне привиделся отряд, скачущий по усыпанной гравием дороге сквозь ветер и дождь, и лошади оскользались на мокрых камешках, будто на глине. Вот кавалькада остановилась на берегу реки, взбухшей от обильных дождей. Место показалось мне незнакомым. Дорога спускалась к воде там, где должен быть мелкий брод, но вместо брода сейчас по реке мчались, бурля, пенные потоки, обтекая островок, который разрезал воду, точно нос плывущего корабля. И вокруг не видно ни человеческого жилища, ни даже пещеры. А на том берегу дорога сворачивала к востоку и уходила, петляя среди мокрых деревьев, к предгорьям и отдаленным вершинам.