Полые холмы - Стюарт Мэри - Страница 12

– Да. Она не видела для тебя будущего при короле. И потому позаботилась, чтобы ты был при его сыне.

– При младенце? – переспросил он недоверчиво и хмуро. Он вовсе не почувствовал себя польщенным. – То есть, если король его не признает, воспитывать его придется тебе? Я понимаю, почему это так заботит мою бабку, понимаю даже и твою заботу. Но при чем тут я, зачем она меня втянула, не могу уразуметь. Вот так будущее для меня – нянчить королевского пащенка, которого отец не желает узаконить!

– Не королевского пащенка, – возразил я. – Короля.

Стало тихо, только потрескивало пламя в очаге. Я произнес это слово без нажима, но с полной убежденностью. Он смотрел на меня, потрясенный, забыв закрыть рот.

– Ральф, – сказал я, – ты прибыл ко мне во гневе и оставался при мне по долгу, но служил мне со всей преданностью и усердием, на какие способен. Тебя не было в моем видении, и я не знаю, по божьему ли произволению явился ты сюда и получил раны, тебя здесь задержавшие; мои боги молчат с тех пор, как пал герцог Горлойс. Знаю я только после этих прожитых вместе с тобою недель, что изо всех людей на свете я своим помощником охотнее всего избрал бы тебя. И понадобится от тебя не та служба, что теперь: с приходом зимы мне нужен станет не слуга, но воин, муж бесстрашный и преданный, и даже не мне, и не королеве, а будущему верховному королю.

– Я не знал... я... я думал... – побледнев, забормотал Ральф.

– Ты думал, что оказался в изгнании? Мы оба с тобой в некотором смысле изгнанники. Я же сказал тебе, что сейчас для нас – пора ожидания. – Я опустил глаза и поглядел на свои ладони. Снаружи быстро темнело; солнце закатилось, и приближалась ночь. – Что там впереди, не могу сказать точно, знаю только, что опасности, потери и измены и в конце концов – немного славы.

Он сидел молча, недвижно, покуда я не стряхнул с себя задумчивость и не сказал ему с улыбкой:

– Теперь ты веришь, что я не сомневаюсь в твоей храбрости?

– Верю. Я сожалею, что говорил так. Я не понимал. – Он нерешительно прикусил губу, но потом все же отважился и спросил: – Господин, ты в самом деле не знаешь, зачем послала за тобой королева?

– В самом деле не знаю.

Он подался ко мне, упершись ладонями в колени.

– Но, зная, что видение твое было истинным, веришь, что съездишь в Корнуолл и вернешься невредимым?

– Пожалуй что так.

– Но если пророчество твое должно, как всегда, сбыться и твое путешествие – пройти благополучно, может быть, и надо для этого, чтобы я поехал с тобой.

Я рассмеялся.

– Воину, я думаю, так и следует – не признавать себя побежденным. Но ведь ты понимаешь, взяв с собой тебя, я только удвою опасность. Про себя я костями чувствую, что опасности избегну, но отсюда не следует, что и тебе нечего опасаться.

– Раз ты можешь изменить обличье, значит, и я тоже могу. Пусть даже нам придется нищенствовать в пути и спать в канавах, все равно... что бы ни грозило... – Он сглотнул. Голос его вдруг зазвучал жалобно и совсем по-детски. – Ну пусть даже я и подвергнусь опасности. Что из того? Ты-то останешься невредим, ведь ты сам сказал? От того, что ты возьмешь с собой меня, тебе хуже не будет, а остальное не имеет значения. Позволь же мне поехать на свой страх и риск. Ну пожалуйста!..

Он смолк, и снова стало слышно, как потрескивает огонь. Было время, не без горечи подумал я, когда мне стоило только посидеть, глядя в пламя, и верные ответы приходили сами. Доедет ли Ральф благополучно? Или же еще одна смерть ляжет на мою совесть? Но в свете очага я видел только мальчика, который стремится обрести мужество. Утер отказал ему в этом; неужто и я должен поступить с ним так же?

Наконец я тяжело вздохнул и проговорил:

– Когда-то я говорил тебе, что мужчина должен уметь отвечать за свои поступки. По-видимому, я не вправе удерживать тебя. Ну что ж. Хорошо. Можешь ехать... Нет, не благодари. Ты еще проклянешь меня, прежде чем завершится наше путешествие. Оно будет далеко не из приятных, и тебе придется исполнять работу совсем не в твоем вкусе.

– К этому я привык, – засмеялся он, вскакивая на ноги. Он весь сиял воодушевлением, к нему вернулась прежняя резвость. – Но может быть, ты намерен обучить меня магии?

– Нет, не намерен. А вот медицине тебе – хочешь не хочешь – придется немного поучиться. Я буду странствующим глазным врачом; это ремесло лучше всякого пропуска, и им всегда можно будет заработать на стол и кров, не пуская в ход золота королевы и не возбуждая тем лишнего любопытства. Вот тебе и придется стать моим помощником, научиться смешивать целебные мази.

– Придется так придется. Только не завидую я твоим больным, я ведь одну траву от другой не отличу в жизни!

– Ничего, к сбору трав я тебя близко не подпущу. Это ты предоставь мне. А твоя обязанность будет готовить лекарства.

– И если кто-нибудь из людей Кадора нас ненароком признает, полечим его моим лекарством, и дело с концом, – ликующе заключил он. – Другой магии и не надо: искусный помощник глазного лекаря в два счета ослепит врага.

До харчевни у брода через Кэмел мы добрались в середине сентября.

Долина реки Кэмел извилиста, склоны ее круты и поросли лесом. В последний день пути мы ехали по тропе, которая тянулась у самой воды. Деревья стояли плотной стеной, тропу густо покрыли мхи и ярко-зеленые плауны, и мы двигались бесшумно, как тени. Рядом бежала река, прокладывая себе путь по темным лоснящимся гранитным глыбам. Осень уже тронула ветви дубов и буков вокруг и над головой; под копытами коней в палой листве то и дело похрустывали раздавленные желуди. Зрели орехи, плакучие ивы полоскали золотые косы в речных заводях; и солнечные лучи, прорываясь сквозь древесную чашу, повсюду натыкались на осенние паучьи тенета, провисшие под тяжестью рос, и зажигали в них разноцветные искры.

Наше путешествие протекало гладко. Оставив за спиной Северн, а с ним и опасность быть узнанными первым же встречным, мы поехали не спеша, с передышками. Погода, как это часто бывает в сентябре, стояла теплая, солнечная, но в воздухе чувствовался холодок, от которого верховая езда становится особенно приятной. Ральф всю дорогу был весел, как птица, нисколько не тяготясь ни бедной одеждой и крестьянской лошадью (купленной на королевины деньги), ни тем, что должен был готовить промывания и мази, которыми мы зарабатывали себе в пути хлеб и ночлег. За все время мы только один раз имели дело с людьми короля. Это было за Геркулесовым мысом. Там в старой римской крепости Утер держал гарнизон, и мы по чистой случайности прямо нос к носу столкнулись с дозорным отрядом, возвращавшимся к себе в лагерь по той же тропе, какой ехали мы. Нас доставили в лагерь и допросили, но, по-видимому, то была лишь пустая формальность – в правдивости моих ответов не усомнились, мельком осмотрели нашу поклажу и отпустили подобру-поздорову, наполнив нам фляги королевским вином. Да еще один солдат, сменившись с караула, нагнал меня за лагерной оградой и купил глазной мази на медный грош.

Бдительность этого гарнизона меня заинтересовала, мне захотелось подробнее узнать о событиях на севере, но с этим пришлось потерпеть. Расспрашивать солдат значило привлечь к себе нежелательное любопытство. Ну что ж, узнаю позже, от самой королевы.

– Ты никого знакомого не заметил? – спросил я Ральфа, когда мы выехали за ворота лагеря и затрусили рысцой через болотистую равнину.

– Нет. А ты?

– Их командира я встречал когда-то, тому уже несколько лет. Его зовут Приск. Но он как будто бы меня не узнал.

– Я бы и сам тебя не узнал нипочем, – сказал Ральф. – И не только из-за бороды. У тебя и походка, и голос – все изменилось. Как в ту ночь в Тинтагеле, когда ты принял обличье начальника герцогской стражи. Я знал его, сколько себя помню, и мог бы поклясться, что это он и есть. Не диво, что люди толкуют про волшебство. Я тоже думал, ты навел на нас чары.

– Все гораздо проще, – объяснил я. – Если при тебе товар или ремесло, люди только на это и обращают внимание, а к тебе не приглядываются.