Хрустальный грот - Стюарт Мэри - Страница 73

— Нет, я сам об этом уже думал. Когда я ехал из Винчестера, я заезжал в Эймсбери... — он неожиданно наклонился вперед, — в чем дело, Мерлин? Тебе нехорошо?

— Нет. Просто жаркая ночь. Наверное, будет буря. Продолжай, ты заехал в Эймсбери...

— Ты знаешь, что это мой родной город? Мне показалось, что если поставить памятник в таком месте, это не вызовет нареканий. Есть и другая причина... — Он нахмурил брови. — Ты бледен как полотно. Ты говоришь правду, что чувствуешь себя нормально?

— Отлично. Возможно, слегка устал.

— Ты ужинал? Извини, я даже не спросил тебя об этом.

— Я поел в пути. Все нормально. Может быть, только немного вина.

Я привстал, но он опередил меня и, взяв кувшин, подошел ко мне и налил вина. Пока я пил, он ждал рядом, сидя у края стола. Я неожиданно вспомнил, как он стоял так же в ту ночь, когда я нашел его. Я помню, как в моей памяти возник он сам в ту ночь в Британии, я задержал эту картину перед своим внутренним взором и через некоторое время смог улыбнуться ему.

— Со мной все в порядке, сэр. Давайте продолжать. Вы собирались рассказать мне о второй причине, почему памятник следует поставить в Эймсбери.

— Ты, наверное, знаешь, что там неподалеку покоятся бритты, предательски убитые Хенгистом. Я думаю, что это символично — тут даже не о чем спорить, — что памятник моей победе и объединению королевства под владычеством одного короля явится также памятником павшим воинам. — Он помолчал. — Есть еще и третья причина, более значительная, чем две первые.

— То, что Эймсбери уже является местом самого величественного памятника в Британии? — спросил я, глядя на чашу с вином. — И может быть, самого величественного на всем Западе?

— Ага, — в его подтверждении выразилось глубокое удовлетворение. — Ты тоже мыслишь в этом направлении? Ты видел «Пляску»?

— Я заезжал туда из Эймсбери, когда ехал из Винчестера домой.

Он поднялся и обошел стол, садясь на место. Сев, он наклонился вперед, опершись руками о стол.

— Тогда тебе понятен ход моих мыслей. Ты ведь жил в Британии и понимаешь, что являл собой когда-то этот памятник. И ты видел, во что он превратился сейчас — груда беспорядочно наваленных камней — воздействие солнца, ветра. — Он добавил медленно, глядя на меня: — Я разговаривал на эту тему с Треморинусом. Он говорит, что человек не в силах поднять эти камни.

Я улыбнулся.

— Ты послал за мной, чтобы я их поднял для тебя?

— Ты слышал о том, что камни поставлены не руками людей, а волшебством?

— Тогда можно не сомневаться, что опять все свалят на магию.

Его глаза сузились.

— Значит, ты говоришь, что можешь поднять их?

— Почему бы и нет.

Он молчал, ожидая, что я скажу. Амброзиус не улыбался, он верил в мои силы.

— Я слышал все предания, связанные с ними, — ответил я. — Такие же легенды я слышал и в Малой Британии о тамошних стоячих камнях. Но их ставили люди, а что люди совершили однажды, они вполне могут свершить еще раз.

— То есть если у меня нет волшебства, то, по крайней мере, у меня есть хороший инженер?

— Вот именно.

— И как ты это сделаешь?

— Пока я не совсем представляю себе, но это выполнимо.

— Ты сделаешь это для меня, Мерлин?

— Конечно. Разве я не сказал тебе, что я нахожусь здесь, чтобы служить тебе по мере своих сил? Я восстановлю для тебя «Пляску», Амброзиус.

— Это символ сильной Британии, — он говорил вдумчиво и, хмурясь, глядел на свои руки. — Когда придет время, меня похоронят там, Мерлин. То, зачем Вортигерн хотел построить свою крепость во мраке, я построю для себя на свету. Под этими камнями будет лежать ее король, воин под входом в Британию.

Кто-то, должно быть, отдернул занавес у входа. Часовых не было видно, лагерь затих. Каменные дверные колонны и перекрытия окаймляли синее небо со звездами. Кругом нас лежали огромные тени: каменные гиганты сплелись, как деревья ветвями. Чьи-то руки давным-давно высекли на них символы воздуха, земли и воды. Слышался чей-то тихий голос. Это был голос короля, голос Амброзиуса. Речь лилась уже некоторое время, она слышалась мне едва разборчиво и угасала в темноте, как эхо.

— ...И пока король лежит там под камнями, королевство не падет. Освещаемые светом этого мира, гиганты будут стоять еще дольше, чем простояли. Я поставлю огромный камень на могилу, которая станет сердцем всей Британии. С этих пор среди всех королей останется один король, а среди всех богов — один бог. Ты снова будешь жить в Британии, и будешь жить вечно, потому что мы с тобой создадим короля, чье имя останется в веках вместе с гигантами. Он будет больше, чем символ, он будет для Британии щитом и живым мечом.

Голос этот, однако, принадлежал не королю, а мне. Король по-прежнему сидел с другой стороны своего застеленного картами стола, а его руки неподвижно лежали на бумагах. Под ровными бровями темнели глаза. Между нами угасала лампа, мигая под сквозняком, дувшим из-под прикрытой двери.

Я поглядел на него, мой затуманенный взор медленно становился более ясным.

— Что я сказал?

Он покачал головой, улыбаясь, и потянулся за кувшином с вином.

— Это находит на меня, как обмороки на беременных женщин, — раздраженно сказал я. — Извини. Скажи мне, что я сказал?

— Ты дал мне королевство и бессмертие. Что может быть больше? А теперь выпей, пророк Амброзиуса.

— Вина не надо. Есть вода?

— Вот, — он поднялся. — А теперь нам обоим пора идти спать. Мне надо выезжать в Маридунум. Ты уверен, что тебе не надо ничего передать?

— Скажи Кадалу, чтобы он отдал тебе серебряный крест с аметистами.

Мы молча смотрели друг на друга в наступившей тишине. Мы были почти одинакового роста.

— Ну тогда до свидания, — мягко сказал он.

— Кто прощается с королем, которому суждено бессмертие?

Он поглядел на меня со странным выражением.

— Значит, мы встретимся снова?

— Мы встретимся, Амброзиус.

Именно тогда я понял, что предсказал его смерть.

Киллар, как мне говорили, — гора в самом центре Ирландии. В других частях острова имеются горы, которые если не превышают наших размеров, то и не уступают Киллару. Однако Киллар не гора. Это пологий конический холм, чья вершина уходит в высоту не более чем на девять сотен футов. На ней даже не растет лес. Его покрывают жесткая трава, заросли боярышника то здесь, то там и одинокие дубы.

При всем этом он кажется горой для тех, кто подходит издалека, стоя одиноко среди широкой равнины. Кругом без всяких возвышенностей простираются ровные зеленые поля. Что на север, что на юг, запад или восток — все выглядит одинаково. Неправда, что с вершины Киллара можно увидеть побережье. Куда ни посмотри, всюду простирается эта нежно-зеленая долина, а сверху нависает мягкое облачное небо.

Воздух и тот нежен там. Нам в паруса дул попутный ветер, и мы высадились утром на длинной серой косе. С суши дул бриз, пропахший болотным запахом, миртом, утесником и просоленной почвой. В озерах плавали дикие лебеди, кричали чибисы, рядом находился их молодняк, гнездившийся в камыше и заливных лугах.

Это время и эта страна, казалось, не были созданы для войны. И в самом деле, война скоро закончилась. Король Гилломан был молод, говорили, не старше восемнадцати, и не стал слушать своих советников, чтобы выбрать подходящее время для нападения. Его боевой дух был настолько высок, что при первых известиях о высадке вражеских войск на святой земле Ирландии молодой король собрал свои войска и кинул их против закаленных воинов Утера. Они встретили нас в ровном поле; у нас за спинами была гора, у них — река. Войска Утера выдержали первый неистовый и отчаянный натиск ирландцев, не отступив ни на шаг. Начав ответное наступление, они настойчиво теснили воинов Гилломана, пока не сбросили тех в воду. К счастью последних, река, хоть и широкая, оказалась мелкой, и, несмотря на то, что в тот вечер она покраснела от крови, многим сотням ирландцев удалось спастись. Вместе с войском бежал и Гилломан. Мы получили сведения, что он направляется на запад с горсткой верных ему людей. Утер, догадавшись, что он направляется в Киллар, послал за ним тысячу всадников, поручив им поймать Гилломана прежде, чем тот окажется за воротами крепости. Это у них получилось. Они настигли короля в полумиле от Киллара и в виду городских стен. Вторая схватка была короче, но более кровавой, чем первая. Она происходила ночью, и в суматохе рукопашной Гилломану вновь удалось ускользнуть со своими людьми. Но на этот раз никто не знал куда. Но дело было сделано: к подходу основных сил британские войска уже овладели крепостью и открыли ворота Киллара.