Дева и веретено - Гейман Нил - Страница 6

Дева уже сидела в постели. Она была так прекрасна, и, ах, так молода.

Королева внимательно поглядела на нее: да, вот оно. То самое, чего она ждала и боялась увидеть: много лет назад у мачехи взгляд был точно такой же. Теперь ясно, что перед ними за тварь.

– Мы до сих пор думали, – вмешался самый высокий гном, – что когда ты проснешься, остальной мир пробудится вместе с тобой.

– И с какой, интересно, стати вы так думали? – улыбнулась золотоволосая дева (ах, вся такое невинное дитя! Но глаза… какими же старыми были ее глаза.) – Они меня и спящие вполне устраивают. Они так более… покладистые.

На мгновение она запнулась и тут же расцвела улыбкой.

– Кстати, они уже идут за вами. Я призвала их сюда.

– Башня довольно высокая, – заметила королева, – а спящие быстро не ходят. У нас есть еще немножко времени поболтать, твое темнейшество.

– А ты кто такая? И о чем это мы станем болтать? Откуда ты знаешь, как ко мне обращаться?

Дева соскочила с кровати и сладостно потянулась. Она растопырила розовые пальчики, как коготки, и запустила их в золотистые пряди. С новой ее улыбкой будто солнце заглянуло в сумрачную комнату на вершине башни.

– Коротышкам стоять на месте, – приказал она. – Они мне не нравятся. Как и ты, девочка. Ты тоже уснешь.

– Вот еще! – безмятежно ответила королева.

Она взвесила в руке веретено. Обвивавшая его нитка совсем почернела от времени.

Гномы замерли, где стояли, покачались и мирно закрыли глаза.

– С вашим племенем всегда так, – молвила королева. – Вам подавай молодость и красоту. Свои собственные вы уже давным-давно растратили и теперь изобретаете все новые способы добывать их – с каждым разом все сложнее. А еще вы все время хотите власти.

Они стояли почти что нос к носу, и златовласая дева казалась настолько юнее королевы…

– Может, тебе просто пойти баиньки, а? – сказала дева, улыбаясь светло и простодушно – совсем как мачеха, когда ей чего-то хотелось.

В самом низу лестницы поднималась волна шума.

– Я целый год проспала в хрустальном гробу, – сообщила ей королева. – И та, что меня туда уложила, была куда могущественнее и опаснее, чем ты в самых своих смелых мечтах.

– Могущественнее и опаснее меня? – Дева очень мило удивилась. – Да у меня под началом миллион спящих. Каждое мгновение сна я набирала все больше силы, и теперь сны все быстрее растекаются по окрестным землям – с каждым днем. У меня есть молодость – ах, столько молодости! И у меня есть красота! Никакое оружие не причинит мне вреда. Никого в целом свете нет сильнее меня.

Она замолчала и воззрилась на королеву.

– Ты не нашей крови, – сказала она. – Но в некотором мастерстве тебе не откажешь.

Она улыбнулась улыбкой невинного ребенка, проснувшегося и увидавшего, что за окном – весна.

– Править миром будет нелегко.

Как и поддерживать порядок среди наших Сестер – тех, кто дожил до этих паршивых времен. Мне нужен тот, кто будет моими глазами и ушами, кто будет творить правосудие и заниматься всеми делами, когда я занята. Я буду в центре паутины, а ты… ты не сядешь на трон вместе со мной, но с нижней его ступеньки ты все равно будешь править – и не каким-нибудь захудалым королевством, а целыми континентами.

Она протянула руку и коснулась бледной щеки королевы, казавшейся в здешнем сумеречном свете белой, как только что выпавший снег.

Королева ничего не сказала.

– Люби меня, – продолжала дева. – Все будут любить меня, и ты, что меня пробудила, должна любить больше всех.

Что-то в сердце королевы шевельнулось. Она снова вспомнила мачеху. Та тоже хотела, чтобы ее обожали. Научиться быть сильной и чувствовать то, что чувствуешь ты, а не кто-то другой – да, это было нелегко. Но когда научишься, потерять навык уже невозможно. Да и континентами править она не хотела.

Глаза девы цветом напоминали утреннее небо.

Она улыбнулась королеве.

Королева не улыбнулась в ответ.

– Вот, – сказала она, поднимая руку. – Это определенно не мое.

Веретено перекочевало к старухе. Та задумчиво взвесила его в руке и принялась разматывать нитку скрюченными от артрита пальцами.

– Это была моя жизнь, – пробормотала она. – Эта нитка была моя чертова, долбаная жизнь…

– Ну да, – сварливо отозвалась дева, – это была твоя жизнь. Ты отдала ее мне. И тянулась она как-то слишком долго…

Прошли десятилетия, но конец веретена совсем не утратил остроты.

Старуха, которая некогда, давным-давно, была юной принцессой, покрепче взялась за нитку левой рукой, а правой вонзила веретено прямо в цветущую грудь златовласой девы.

Та без особого удовольствия посмотрела на струйку крови, побежавшую по коже и запачкавшую алым белое платье.

– Никакое оружие не в силах причинить мне вреда, – повторила она голосом писклявым и капризным. – Увы и ах. Глядите, это всего лишь царапина.

– А это никакое не оружие, – сказала королева, которая поняла немного больше. – Это твоя собственная магия. И царапины, поверь, более чем достаточно.

Кровь уже впитывалась в нитку, совсем недавно намотанную на веретено, – в нитку, бежавшую к комку шерстяной кудели в руке у старухи.

Дева снова устремила взгляд на платье – алое на белом, – а потом на промокшую от крови нитку.

– Я же всего-навсего укололась, – только и сказала она. В голосе слышалось удивление.

Шум на лестнице приближался: неторопливое, неравномерное шарканье, словно сотни лунатиков упорно взбирались с закрытыми глазами по каменной винтовой лестнице.

Комната была мала, прятаться негде, а окна – две узкие щели в толще безмолвного камня.

Старуха, не спавшая столько десятилетий, старуха, бывшая однажды принцессой, не сводила глаз с юной девы.

– Ты забрала мой сон. Ты крала мои проклятущие сны. Теперь с меня хватит.

Старуха была стара, с пальцами, узловатыми, словно корни боярышника, с длинным носом, с обвисшими веками, но глаза… сквозь ее глаза наружу смотрел кто-то очень юный.

Она покачнулась и упала бы на пол, если бы королева не успела подхватить ее на руки.

Дивясь, как мало в ней весу, королева отнесла ее на кровать и уложила на алое, стеганое, вышитое золотом одеяло. Грудь спящей тихо поднималась и опускалась.

Шум на лестнице стал еще громче. Затем наступила внезапная тишина, а еще через миг раздался многоголосый гомон, словно сто человек заговорили сразу, удивленные, злые и сбитые с толку.

Прелестная дева промолвила:

– Но… – И вот уже ничего прелестного не осталось в ней, как, впрочем, и девического.

Лицо ее утратило всякую свежесть и словно потекло с костей вниз. Неуклюжими, морщинистыми руками она вытащила из-за пояса маленького гнома походный топор и, дрожа, подняла повыше в угрозе.

Королева вынула из ножен меч, немало пострадавший в битве с розами, но бить не стала, а лишь отступила назад.

– Слышишь? – сказала она. – Они просыпаются. Они все уже просыпаются. Расскажи мне еще о молодости, что украла у них. Расскажи мне о красоте и могуществе. Расскажи, как ты умна, твое темнейшество.

Когда люди добрались до комнаты на самом верху башни, они увидали кровать, а на ней – очень старую женщину. Рядом величественно стояла королева, а при ней – троица гномов, которые то трясли головой, то озадаченно чесали в затылке.