Тайный воин - Семенова Мария Васильевна - Страница 7

– И не красиво, да спасибо, – всё-таки обиделся Светел, но шёпотом, чтобы только брат слышал.

Рассудительный Сквара пожал плечами и ничего не сказал, хотя обижаться следовало ему. Опрятные звёзды на снегоступах для Лыкашки выплетал именно он.

Правду люди говорят: где естно, там тесно. Народу в Житую Росточь съехалось столько, что не стало места какое в избах, даже в клетях. Левобережникам хотелось приобщиться к великому делу, взглянуть на андархов, ощутить себя частичками могучей древней державы.

Берёга, вслух каясь, повёл Пеньков в просторный собачник. Надворные ухожи, предназначенные для ездовых собак, стали рядить лишь после Беды. Потому и называли отлично от былых псарен. Внутри было шумно и не очень тепло, зато просторно и чисто.

Пристегнув Зыку, отец поманил хозяина дома в сторонку, стал что-то тихо рассказывать. Звигур ахнул, всплеснул руками. Оглянулся на мальчишек.

– Во двор подите, – сказал им Жог. – Поиграйте.

Снаружи впрямь неслись задорные оклики. Передний двор был полон ребятни: шла игра в «вóрона». Хозяйский сын бегал вокруг, взмахивал руками, изображал хищника. Получалось, надо сказать, схоже. Время от времени «ворон», каркая, бросался на стайку малышни, пытался кого-нибудь сцапать. Дети с визгом шарахались, удирая под защиту «клуши» – девчушки постарше.

«Курята» обернулись на скрип двери. Лыкасик воспользовался этим и сцапал оплошного. Хватка вышла чересчур злая. Мальчонка трепыхнулся, заныл. Лыкасик его выпустил.

– Ну тебя совсем, хнюня. – И весело позвал: – Скварка! Иди, вороном будешь.

Тот проводил взглядом плачущего «курёнка»:

– Не… Вороном не хочу.

Девочка крикнула задорно, со смехом:

– Тогда клушей иди!

Сквара улыбнулся:

– Это пожалуй.

Звигур закаркал, возобновил ловлю. Светел устроился в углу двора и сразу пожалел, что не взял из саней веретено да кужёнку хорошо выбитой шерсти: на основу, когда бабка с матерью затеют ткать. От непривычной праздности было тревожно. Светел знал себя слишком взрослым, чтобы бегать с малёхами, а «вороном» или «клушей» казалось чуточку боязно. В сторонке посидеть, оно верней будет.

Лыкашу тем временем вовсе перестало спорить в игре. «Клуша» из Сквары получилась, про какую сказывают: за своих цыплят лютый зверь. На «ворона» он вроде и не очень смотрел, но тот всё никак не мог миновать его. А попытался сшибить силой – сам наелся земли.

– Не ворон, воробыш!.. – забила в ладоши девочка, спутавшая, кого собиралась подымать на зубки́.

Лыкаш озлился, отбежал, назвал Сквару диким дикомытом и ушёл со двора.

– От гнездаря слышали, – пробормотал Светел, когда тот уже скрылся.

– Мог бы и уступить, – строго сказал Жог, вышедший со Звигуром из собачника. – Его праздник.

Сквара виновато улыбнулся:

– Мог, атя. – Оглянулся на малышей. – Так эти… пискуны. Жалко…

Жог для порядка дал ему подзатыльник и следом за Берёгой поднялся на крыльцо.

– Смотри! – Светел вытянул руку.

С неба раздалось карканье.

Пробив завесу тумана, со стороны леса к усадьбе летел ворон-тоскунья. Не игорочный, взаправский. Большая птица, чёрная с синевато-зелёным отливом по низу тела, высматривала добычу у людского жилья. Блестела умными недобрыми бусинками, хрипло бранилась. А иначе, мол, накаркаю вам смерть!

Незачем вещуну летать через двор, тем паче в праздничный день! Сквара сдёрнул с пояса пращу, выхватил из кармана голыш. Снаряд лёг в кожаное донце, закружился, взмыл.

Ворон кувырнулся в воздухе, испуганный камнем, свистнувшим на расстоянии пяди. Каркнул последний раз, выправился, торопливо захлопал крыльями, уносясь обратно за тын.

Братья было заспорили, где искать голыш. Тут оказалось, что за мальчишками наблюдали не только Жог и Берёга.

– Мазила! – прозвучал насмешливый голос. – В овин с трёх шагов попадёшь?

У входа во двор стоял парень в хорошей суконной свите и таких же штанах. Незнакомец был отменно сложён и выглядел сильным. Светлые волосы убраны со лба и сколоты по-андархски, усы ровно подстрижены, челюсть выбрита. На Коновом Вене таких звали скоблёными рылами и говорили, что у них всей красы – одни скулы да усы. А у этого на левой скуле ещё и краснел недавний шрам, словно кто метил глаз ему выткнуть, да чуток оплошал.

Сквара ответил:

– Я не промазал.

– Так убеди.

Детина казался взрослым. Но не настолько, чтобы почтительно слушать, что он ни скажи. Сквара хмуро спросил:

– Сам чей будешь?

– Лихарем люди зовут, – не очень понятно отмолвило скоблёное рыло. И вдруг указало на Светела: – Сшиби у него с головы лучинку – поверю.

Сквара пожал плечами:

– Да не верь.

Взял брата за руку и ушёл с ним к Зыке в собачник. Нужно было ещё вынести оставшийся съестной припас в каменный амбар, устроенный на морозе.

– Рано пташка запела, как бы кошка не съела, – хмыкнул вслед Лихарь.

Кошка вправду выскочила под ноги, когда открыли амбарную дверь. Но никого, конечно, не съела, метнулась, удрала к дому. Светел оглянулся за ней. Бывая в гостях, он всегда высматривал кошек. Надеялся увидеть похожую на тех, которых помнил. В его первом доме велась особенная порода – царская дымка. Светел нигде больше не встречал такой шерсти. Туманно-таинственно-голубой, как предрассветная мгла над морем. Люди гордились, если им дарили котёнка…

Здешняя кошка была, конечно, вовсе иная. Простенькая серо-полосатая с белыми опрятными лапками. Светела удивило другое. Она не подошла познакомиться, сразу порскнула прочь.

– Ну его, Лихаря этого! – сказал он Скваре, когда шли обратно. – Сам мазила!

Старший брат удивился:

– Ты что, обиделся?

Глаза колют только правда с полуправдой. Полная чушь не обижает, она смешит.

Из тумана высунулась чернавка. Кошка с разбегу прыгнула ей на грудь. Девушка обняла любимицу, унесла в зеленец.

Добраться до веретён снова не удалось. Во дворе на братьев Опёнков наскочила молодая Лыкашкина тётка с лубяным коробом в руках:

– В клеть волоките!

Сквара принял короб. Светел подхватил с другого конца.

– В которую?

Женщина указала рукой и сразу исчезла.

Кажется, последние дни в эту клеть без разбора сваливали всё подряд: пусть лежит пока, там видно будет. В том числе – привезённые гостями подарки. Светел сразу рассмотрел дивные беговые лыжи. Он следил, как отец гнул их в станке, помогал обшивать камысами. Одна лыжа косо торчала из-за сундуков, вторая лежала на полу, придавленная большой кадкой, распор подевался неизвестно куда. Лапок совсем не было видно, зато плетёнка с чёрными камнями опрокинулась и раскрылась, целебные самородки высыпались на пол. Братья поставили короб. Светел присел на корточки, стал собирать знакомые камешки.

Сквара присмотрелся к очень красивой корзине, сплетённой из соснового корня.

– Матери бы такую, – сказал он. – И бабушке понравилась бы… Вернёмся, надерём?

Корень для плетения теперь добыть было проще, чем лозу. Вётлы почти не росли, зато бедовников – на каждом шагу. Другое дело, чтобы управляться с неподатливым корнем, мочь в пальцах требовалась изрядная.

– Эй! – окликнул возникший на пороге Лыкаш. – Глазы ямы, руки грабли! Не трожь, не твоё!

С другой стороны двора пристально наблюдал Лихарь.

Сквара обернулся к брату:

– Пошли.

Хозяйский сын прищурился сквозь потёмки:

– А ты там чего полные жмени набрал?..

Светел так выронил камни, словно горячих углей черпанул.

Воробыш злорадно пообещал:

– Всё батюшке расскажу!

– Беги рассказывай, – кивнул Сквара. – Других дерут, тебе сидеть мягче.

Лыкашка вдруг покраснел, сморщился… действительно убежал.

Братья вышли из клети. Лыкаш ревмя ревел на заднем крыльце, мать его утешала. Рядом, комкая рукотёр, мялась с ноги на ногу Оборохина сестра, Облуша. При виде правобережников она устремилась к ним, замахиваясь ширинкой.