Страх разоблачения - Стэнтон Лорейн - Страница 11

Когда Рейчел подошла к толпе, оратор уже занял свое место у микрофона. .Странно, но его спокойная манера, казалось, еще больше усиливала агрессивность собравшихся. Пока он гладкими фразами порицал войну, толпа заряжалась какой-то психической энергией.

Вскоре оратора сменил черный молодой человек с худым и жестким лицом.

— Братья и сестры! — крикнул он. — Не забывайте, что вы принадлежите своему собственному народу!

Чернокожая девушка, стоящая рядом с Рейчел, подняла сжатую в кулак руку в знак поддержки. Юноша тем временем оглядывал толпу; от него исходили какие-то почти фанатические флюиды.

— Слушайте меня! Кончайте целовать белые задницы. Больше никаких игр. Мы хотим власти — черной власти!

Несколько белых студентов начали было протестовать, но оратор не обращал на них внимания. Он говорил для своих соплеменников.

Рейчел повернулась к стоящей рядом девушке:

— Кто это?

— Кэл Хаукинс. Он организовал Черное Братство.

Рейчел кивнула: это имя было ей знакомо. Кэл Хаукинс когда-то учился на медицинском факультете, но потом разочаровался в обществе и бросил университет, чтобы бороться за расовое равенство. Его Черное Братство базировалось в Гарлеме, оказывая значительную помощь его жителям.

Когда толпа утихомирилась, Кэл снова заговорил:

— Сегодня я кое-что пообещал детишкам в Гарлеме. Я обещал им открыть школу, где их смогут научить гордиться своим народом, школу, где учителям будет не наплевать, научатся ли они читать и писать. Но мне нужна ваша помощь. Мне нужны деньги, чтобы купить книги. Мне нужны опытные преподаватели, чтобы учить детей. Мне нужна черная солидарность!

По толпе пробежал рокот одобрения. Студенты поддались магнетизму этого завораживающего голоса.

— Взгляните, что происходит за пределами студенческого городка, — продолжил Кэл, махнув рукой ё сторону Гарлема. — Там ваш народ. Их нищета — ваша нищета, их голод — ваш голод. Пока хоть один черный взывает к справедливости, никто из нас не свободен!

Когда он закончил, по толпе пошли несколько черных парней, собирая пожертвования. Рейчел бросила десять долларов в ведерко и начала проталкиваться сквозь толпу к Хаукинсу. Но когда она добралась до него, ее вдруг охватила паника. Его оценивающий взгляд, казалось, прожигал ее насквозь, проникая в самые сокровенные мысли.

— Что тебе нужно? — спросил он низким угрожающим голосом.

— Я хочу помогать вашей школе.

— Ты? — Он, казалось, удивился. — Зачем тебе это нужно? И зачем ты нужна нам?

Хаукинс отвернулся, и Рейчел поняла, что от нее отделываются.

— Я учительница с дипломом, — быстро сказала она. — И я верю в то, что вы делаете.

Он снова внимательно вгляделся в нее, потом покачал головой:

— Можешь верить во что хочешь, но тебе никогда не понять, что значит быть черным в этой расистской стране белых.

— Может быть, и нет, но сейчас вам нужна моя помощь. Я чертовски хорошая учительница! — не отставала Рейчел.

Хаукинс неожиданно улыбнулся:

— Ты упрямая женщина. Она кивнула.

— Ладно, приходи в штаб Братства завтра утром в девять. Найдешь меня там.

Рейчел улыбнулась и протянула ему руку. Она была рада, что нашла способ поработать ради будущего и, возможно, хоть частично искупить грехи прошлого.

6

Элизабет Тремейейн сидела на террасе своего элегантного особняка в Джорджтауне с чашкой утреннего кофе. Террасу окружали хризантемы и поздние розы, которые покачивались под легким сентябрьским ветерком, издавая нежный аромат. Но она была слишком погружена в мысли о перевыборной кампании своего мужа, чтобы обращать на это внимание. Она вообще редко замечала такие пустяки, как запах цветов. Элизабет с детства внушали, что единственное предназначение женщины — помогать тщательно выбранному супругу плыть по бурным волнам общественной жизни. И она посвятила всю себя стремлению преуспеть в этой роли.

Элизабет была необыкновенно красивой женщиной, знала это и очень ценила. Она твердо придерживалась строгого режима питания и физических упражнений, чтобы сохранить свое тело стройным как можно дольше. Когда ее натуральные светлые волосы начали тускнеть, она не стала, подобно многим дамам в возрасте, красить их в желтый цвет, а выбрала серебристую седину, которая превосходно оттеняла идеальный цвет ее лица. Гардероб ее был довольно простым, но каждая вещь подбиралась с особой тщательностью. Все в Элизабет говорило о больших деньгах.

Из задумчивости ее вывели легкие шаги. Элизабет подняла голову и удивилась, увидев Гасси, стоящую в дверях дома с чашкой кофе в руках.

— Почему ты так рано встала?

Гасси села рядом с ней за столик из кованого железа.

— Я снова плохо сплю.

Элизабет нахмурилась и постучала карандашом по блюдцу, выдавая свое нетерпение. Хроническое недовольство Гасси стало для нее еще одной заботой, притаившейся где-то в подсознании и всплывающей в самые неподходящие моменты.

— Что с тобой, дорогая?

— Я чувствую себя абсолютно бесполезной. Я не хочу провести всю жизнь между разными ленчами и ужинами. Я хочу работать!

Элизабет подняла брови:

— О какой работе ты говоришь? Надо же найти что то подходящее, как ты понимаешь.

— Я пока ничего не решила, но уверена, что диплом Брентвуда дает мне право рассчитывать на нечто большее, чем работа в твоих скучных комитетах.

Непривычное презрение в голосе дочери рассердило и озадачило Элизабет. Гасси всегда была сговорчивой, послушной, но в последнее время ее выходки грозили внести раскол в их гармоничные отношения.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Я думала, может быть… Есть вакансия младшего научного сотрудника на факультете политологии в университете Джорджтауна.

— Это совершенно не годится. Предположим, тебе поручат изучать деятельность собственного отца. Только представь себе, как отреагирует пресса!

Гасси вздохнула:

— Тогда я найду что-то другое, но такую скуку я больше не могу переносить.

— Хочешь, я поговорю с твоим отцом? Я уверена, он может…

— Что? — Роберт Тремейн пересек патио и сел на свободный стул, стараясь не помять свой голубой полотняный костюм. — Что еще вы от меня хотите?

Элизабет улыбнулась мужу, как всегда порадовавшись, насколько привлекательно он выглядит. Высокий, широкоплечий, все еще стройный, в прекрасной форме. Седые волосы искусно подстрижены и уложены так, чтобы скрыть маленькую лысинку на макушке; голубые глаза смотрят прямо и честно. Только она одна знала, как тщательно и долго он работал над этим своим имиджем государственного деятеля.

— Я подумала: ты мог бы помочь Огасте найти подходящую работу.

Роберт повернулся к Гасси с улыбкой, в которой явно не было энтузиазма.

— Разве тебя не устраивает работа с матерью на мою перевыборную кампанию?

Гасси поерзала на стуле, нервно вертя на пальце кольцо с опалом. Пришлось снова подготовиться к обороне.

— Я хочу иметь свою собственную работу.

— Это не так просто, Огаста. Куда бы ты ни устроилась, ты будешь под пристальным наблюдением общественности. Если ты не справишься с работой, мне придется защищать тебя, объяснять, почему ты не преуспела…

Гасси вспыхнула:

— Спасибо за доверие!

— Отец не это имел в виду, — быстро вмешалась Элизабет. — Просто нам следует быть осторожными. Мы ведь знаем, как пресса умеет искажать правду.

— Какое прессе дело до моей работы?!

Роберт хотел было ответить, но Элизабет поспешно положила руку ему на запястье.

— Ты права. Дело тут не в прессе. Меня больше беспокоит твое настроение. Если ты чувствуешь себя несчастной, надо что-то сделать. Что ты предлагаешь, Роберт?

Раздражение сенатора было очевидным.

— Я поспрашиваю, — неохотно пообещал он. — А тем временем ты могла бы найти себе какое-нибудь занятие в штабе перевыборной кампании.

Гасси не посмела возразить, но Элизабет заметила, как вспыхнули ее глаза, и решила найти ей подходящую работу, пока недовольство дочери не достигло угрожающих размеров. В год выборов нельзя было допустить ни малейшего намека на скандал.