Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 12

— Это что за сход? — тем временем сухо осведомился Клесх. — Я вас не звал.

Лесана насупилась. Вот так приветил наставник! Хотя, какой он теперь наставник? Глава. Просто так уж не ввалишься. Она открыла было рот, ответить, но Донатос, нож ему под ребро, заговорил первым. Перебить старшего, значило и вовсе явить себя последней дурой, поэтому девушка уронила взгляд в пол, зло кусая губы.

— Да вот, Глава, — тем временем миролюбиво начал колдун, — обережница досадует, что у меня выуч новый появился. Говорит, не по моим зубам. Ты уж рассуди по чести. Обиды я ей чинить не хочу, как скажешь, так и будет.

У Лесаны от злости даже дыхание перехватило. Вот же, тварина беззаконная, как всё вывернул! Да ещё Лют тут сидит, уши развесил. А Клесх глядит, вздёрнув бровь. Удивлен. А пуще раздражён, что пришли, прервали беседу по пустяковому зряшному делу. Вот ведь!

— То есть как — не по зубам? — наставник посмотрел на выученицу, а той под его прожигающим взглядом захотелось провалиться сквозь все четыре яруса Цитадели. Но делать нечего, поднялась, стараясь ничем не выдать гнева и волнения.

Говорить начала, а голос хриплый:

— Глава, Донатос Русая ночью водил в мертвецкую, упырей показывал, руку резать заставлял. А мальчишка — дитё совсем, его даже к ратному делу не допускают пока. Зачем его пугать раньше срока?

— Ну, во-первых, — спокойно прервал её колдун, — не водил и не заставлял. пришёл он сам. Я ещё отговаривал, чему и видоки, и послухи есть. Во-вторых, руку он не резал, не выдумывай. Палец всего уколол. Но я ж не знал, что будущему обережнику, если он твой брат меньшой, такое позволить нельзя… А пугать, Лесана, в моё дело не входит. Я не упырь. Я — наставник. Учу я тут. Страхи перебарывать, гадливость, леность и другое многое.

Крефф покаянно развел руками, мол, не серчай и строго не суди.

Прибить захотелось сей же миг!

— Глава, Русай — дите! — Лесана заговорила с жаром, но тяжёлый взгляд наставника охладил её пыл, поэтому девушка сдержалась и продолжила спокойнее: — Какие ему покойники? А напугается если? Потом науку клином не вобьёшь. Да и крефф, как позабыл, что даже взрослых ребят-первогодок готовят, прежде чем в казематы вести…

Брови наставника сошлись на переносице.

— Лесана, покойников никто не любит. — Клесх говорил сухо, будто стыдясь выходки выученицы. — Понимаю, брата жалко, но, раз он сам пошел, раз силком не волокли, чего ты блажишь? Если парень к науке тянется, зачем его гнать? Ты хоть видела его? Говорила с ним?

Девушка нахмурилась:

— Нет. И ещё даже не знаю, где искать. Может, в нужнике блюёт.

Донатос в ответ на это ровным голосом ответил:

— Искать его надо у целителей, я его туда отрядил с поручением. А спал он нынче в моём покое, как подстреленный. Под себя не ходил и не вскрикивал, — последнее он сказал, повернувшись к Лесане.

Та вперила в собеседника ненавидящий взгляд.

Клесх задумчиво посмотрел сперва на креффа, потом на выученицу и, наконец, спросил:

— Всё у вас?

Она поджала губы:

— Всё.

— Тогда забирай вот этого, — кивнул Глава на пленного оборотня. — Отведи в мыльню, у Нурлисы смену одёжи попроси. Как намоется, устрой его в покойчике, там, возле её каморки. На дверь наложи охранительное заклятие, чтобы сам выйти не мог. А то будет по коридорам слоняться. Ступайте.

Девушка поднялась и поглядела на Люта. Так хотелось на нём сердце сорвать! Погнать бы пинками до самых мылен! Да только он-то тут причем? А на беззащитном душу отводить — вовсе стыдища. Бить надо того, кто заслуживает, а не того, кто под руку подвернулся. Хотя… этот заслуживает, откуда ни посмотри.

— Идём.

Оборотень поднялся, но вместо того, чтобы двинуться к двери, вдруг повернулся к Донатосу, втянул носом воздух… озадаченно покачал головой и похромал прочь. Крефф колдунов смерил его равнодушным взглядом, после чего снова обратился к Клесху:

— Глава, у Русая Дар к колдовству. Дар сильный. И к делу мальчишка тянется. Возьму его, коли ты не против.

Лесана всё-таки замерла на пороге, ожидая, что ответит Клесх. Тот сказал:

— Забирай. Но учи без лютости.

Колдун кивнул:

— Нешто я зверь?

Девушка чуть не до крови прикусила губу и вышла. Едва сдержалась, чтобы дверью не хлопнуть. Не зверь…

Оборотень шёл впереди, припадая на увечную ногу. И так шёл… вот вроде лица не видно, а даже по спине, по затылку, по всей походке понятно — забавляют его и Лесанин гнев, и её безуспешные попытки справиться с обидой.

— Что?! — рявкнула обережница так, что пленник, незряче скользящий ладонью по стене, вздрогнул.

— Чего орешь? — спросил он, оглянувшись. — Я иду, никого не трогаю.

— Чему ты радуешься? — наступала на него девушка, сжав кулаки.

На удивление Лют не стал ехидничать, а миролюбиво сказал:

— Да не радуюсь я! Он мне тоже не понравился — самодовольный и воняет мертвечиной. Но ты сама виновата — неправильно разговор повела. Говорила б иначе, глядишь, услышали бы.

Девушка, которой не нужны были ни его сочувствие, ни его советы, ни, тем более, его порицание, сквозь зубы процедила:

— А ну, п-шёл!

— Иду, иду, — покорно захромал вперёд волколак. — Чего ты рассвирепела?

Слепой гнев поднялся в груди обережницы обжигающей волной. Лесана не сдержалась. Со всей злости она толкнула пленника между лопаток, чтобы пошевеливался и перестал чесать языком. Без того тошно. Вот только в своей праведной ярости девушка не рассчитала силу — пихнула дурака, а сама забыла про то, что он хромой.

В попытке удержать равновесие оборотень неловко вскинул руки, но увечная нога предательски подвернулась, он оступился и с размаху упал на колено.

Не вскрикнул. Только зубами скрипнул так, что Лесана побоялась — раскрошит.

— Прости! — девушка виновато склонилась над Лютом: — Я не хотела, я…

Пленник оттолкнул протянутую руку небрежным движением плеча:

— Чего это ты удумала — перед тварью Ходящей каяться, — он поднялся, опираясь о стену.

Обережница видела, что левое колено волколак ссадил до крови, даже штанину порвал. Не диво — пол-то каменный. Но Лесана не стала больше ничего говорить. И правда, кто он такой — виноватиться перед ним.

— Шевелись тогда, пока ещё не добавила, — прошипела девушка и удивилась себе — неужто это она говорит, со злобой такой?

Спрашивается, чего взъярилась? Это-то дурень не виноват в том, что Донатос — сволочь последняя. Но не прощенья же снова просить? Поэтому дальше пошли молча. Внизу, не доходя до мылен, Лесана ухватила Люта за ошейник и впихнула в каморку к Нурлисе, однако в последний миг удержала, ну как опять растянется назло спутнице.

— Бабушка! Это я — Лесана.

И про себя с трудом подавила досаду, не дай Хранители, сейчас ещё и Нурлиса разразится привычной бранью. То-то Лют самодовольство потешит! Охотницу, его словившую, как поганый веник по Цитадели пинают.

— Доченька? Ты никак?

Обережница удивилась непривычной ласке в голосе старухи и тут же устыдилась собственных злых мыслей. Правда, чего взъелась на всех? Ходит, как упыриха, злющая, того гляди кидаться начнёт.

— Я, — сказала девушка и кивнула на своего спутника: — Вот на этого одежу бы сыскать. Глава приказал переодеть.

— Ишь ты! — Нурлиса окинула пленника цепким взглядом: — Экий лось!

Лесана открыла было рот, объяснить про «лося», но тот опередил. Видать, соскучился молчать. Языком-то почесать он любил не меньше Нурлисиного:

— Я, бабулька, не лось. Я — волк.

Старая уперла руки в бока и осведомилась:

— Ты где тут бабульку унюхал, а, образина? Волк он. То-то я гляжу, ошейник на тебе собачий. Будку-то сколотили уже? Али на подстилке в углу спишь?

Лесана стиснула оборотня за плечо — удержать, если вдруг от злости рассудком помутится да кинется на сварливую каргу, но этот гордец опять удивил. Расхохотался:

— Экая ты, старушонка, злоязыкая! Поди, в молодости красавицей была?

Нурлиса опешила и насторожилась: