Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы - Россман Вадим - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

При этом мистика власти и пространства часто дополняется и усиливается мистикой центральности. Именно центральность, как мы увидим ниже на множестве примеров, часто предлагается в качестве пространственной формы разрешения конфликта между двумя или несколькими противостоящими друг другу фракциями внутри государства.

Постмодернистский взгляд на мир пытался разрушить и деконструировать идею центра как такового. По мнению постмодернистов, в современном мире больше нет центра, нет единой арены и иерархии. В представлениях многих социальных теоретиков, которые не обязательно разделяли постмодернистскую программу, но тем не менее пользовались ее терминологией и некоторыми теоретическими выводами, идея центра приобретала все более виртуальный характер. При этом с точки зрения этих теоретиков субстанция центра в современном мире замещалась и продолжает замещаться различными потоками и энергиями. Все это позволяло этим теоретикам говорить о принципиальной полицентричности или даже ацентричности современного социального пространства (Россман, 2009). В соответствии с этими, по сути постмодернистскими, представлениями само устройство власти в современном мире делокализуется и детерриториализуется. В результате этих процессов власть материализуется не столько в физических точках, сколько в сетях, энергиях и микровзаимодействиях.

Обсуждение проблемы столичности позволяет, на мой взгляд, усомниться в этих выводах и поставить вопрос о том, что центры и центральность во многом сохраняют свою конвенциональную роль и значимость. Хотя речь не всегда идет о физической или всем понятной конвенциональной центральности, цивилизации по-прежнему ориентируются на центры, разыскивают или конструируют их и перемещают по определенным законам. И это во многом способствует разрешению возникающих социальных, политических и религиозных конфликтов.

В числе элементов эффективности пространства с точки зрения власти является легитимность и легитимация этой власти. В современных обществах легитимность определяется главным образом принципами справедливости и идентичности, о которых, в связи с переносами столиц, мы скажем несколько слов ниже.

Проблемы политической философии

Наряду с идеей эффективности взаимодействия власти и пространства в столичной проблематике чрезвычайно заострена идея справедливости. Причем эти две темы пересекаются и тесно связаны одна с другой. В современных демократических государствах эффективность расположения столицы во многом определяется тем, насколько она удовлетворяет принципам справедливости и нейтральности.

В месторасположении столицы, а также в ее морфологии и внутреннем обустройстве находят свое выражение идеи политической философии. Связь с этими идеями обнаруживается, прежде всего, в представлениях об идеальном государственном устройстве, идеях о социальной справедливости, краткосрочных и долгосрочных задачах общества, которые отражаются в видениях новой столицы. В дискуссиях на эту тему можно также видеть меру осознания обществом своих текущих задач.

Принципы социальной справедливости воплощаются в дистанции от составляющих государство групп, принципах инклюзивности или эксклюзивности в построении самих центральных или столичных пространств, включенности и представленности в них различных социальных групп и классов. При этом центральность часто служит пространственным выражением принципа справедливости, и она во многих случаях может играть ключевую роль в вопросах организации всей территории государства. Расположение столицы балансирует или регулирует отношения между основными составляющими системы, между центром и периферией и столицей и провинциями. Оно структурирует само пространство, а также сами реальные и возможные конфликты. При этом конфликты, возникающие на политической почве, в некоторых случаях могут разрешаться пространственным путем. Сама форма организации пространства может осложнять и искажать всю систему политических, экономических и человеческих отношений, но она же может и способствовать воплощению принципов справедливости и реконституции социальных отношений.

Идентичность

Наконец, вопрос о столицах – это всегда и вопрос об идентичности или даже об экзистенциальном выборе. Французский антрополог Андре Леруа Гурон считал, что ориентация в пространстве может быть не менее фундаментальна для общества, чем собственно производственная деятельность (Leroi-Gourhan, 1965: 150). В каждой столице есть своя экзистенция, связанная с выбором нулевой точки, нулевого меридиана, по отношению к которому идет отсчет национального времени и национального пространства. И такой выбор, часто вытекающий из концепции идентичности, может быть не менее ответственен и судьбоносен, чем выбор стратегической позиции в ходе военного конфликта. Именно поэтому выбор столицы часто окружен важными религиозными или мифологическими представлениями подобно выбору веры.

Поиск идентичности сообщества, возникающего в результате трансформации старой общности, нового военного союза, политического альянса или коалиции или других процессов, часто сопряжен с поисками нового центра. Сегодня эти явления особенно заметны в процессах формирования новых наций и национальных государств. Их поиски и конструирование новой идентичности часто сопрягаются с основанием новых столичных городов или крупными перепланировками старых центров. Однако парадоксальным образом эта тема была обделена вниманием как в классических, так и в более поздних теориях национализма, в том числе в работах таких важных теоретиков, как Бенедикт Андерсон, Эрнст Геллнер, Эрик Хобсбом или Энтони Смит (Anderson, 1991; Smith, 1995).

Реконструкция истории возникновения европейских столиц создает предпосылки для более адекватного взгляда на историю европейских наций и формирование национального самосознания, в генеалогии которых столицы принимали активное участие, а также на различные стратегии территориального и национального развития. Понимание символических элементов и аспектов возведения и жизнедеятельности столиц могут пролить новый свет на конкретные идеи и пути становления наций и национализма.

Национальное мышление о пространстве

С концепцией идентичности тесно связано национальное пространственное мышление и национальные языки географического самоописания. Выбор столицы, помимо социально-политической прагматики, может определяться также этим национальным пространственным мышлением или даже пространственным бессознательным культуры. Именно национальное понимание и интуиции пространства во многом определяют логику обустройства и характер и механику восприятия пространства государства. В некоторых ситуациях именно пространственное бессознательное – бессознательные образы пространства и законы их конструирования – оказывает осязаемое или даже решающее влияние на политические построения и институты.

Выбор столицы в качестве центра или ее перенос – это своего рода акт конструирования образа пространства всей страны или всей нации в целом. Идентичность нации неизбежно служит одновременно источником и продуктом такого конструирования социального пространства. Конструирование пространства через выбор центра или столицы также сопряжено и с конструированием времени, о чем более подробно пойдет речь в одной из следующих глав книги.

Вопрос о столице поэтому – это, помимо всего прочего, всегда еще и вопрос о самом нашем мышлении о пространстве, которое специфично для различных стран и регионов мира и укоренено в национальной психее.

В этой связи стоит еще раз задуматься об уникальности российского пространственного мышления, в том числе и о свойственных ему фобиях, инерционных представлениях о государственности, концепциях центра и периферии, столице и захолустье, которые также органически вписаны в дискурс о столице и ее возможной смене. На мой взгляд, именно эти пространственные понятия и категории, возможно, лежат в основе некоторых устойчивых политических представлений и ориентаций, и их необходимо эксплицировать и расшифровать для более полного раскрытия нашей темы.