Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 36

Мы прожили год в старом доме, на пустынном берегу моря в Кумберлэнде, оплакивая утраченное, стараясь снова найти его. Силы вернулись к нам, и поседевшие от ужаса волосы Лео снова стали золотистыми. Лицо его, как прежде, прекрасно, только выражение его печальное и чистое-чистое.

Хорошо помню ночь и час видения. Сердце рвалось на части от отчаяния. Мы искали знамение и не находили. Смерть оставалась для нас смертью. Мы кричали и не получали ответа.

Был пасмурный августовский вечер. Мы гуляли по берегу, прислушиваясь к плачу волн и любуясь игравшей в далеких облаках зарницей. Мы шли молча. Лео вздохнул — его вздох напоминал рыдание — и сжал мою руку.

— Не могу выносить далее эти муки, Гораций! — сказал он. — Желание еще раз увидеть Аэшу сушит мне мозг. Я сойду с ума. А между тем я здоров и могу прожить еще лет пятьдесят.

— Что же ты намерен делать? — спросил я.

— Есть краткий путь к познанию и миру, — торжественно отвечал Лео. — Я хочу умереть и умру сегодня ночью.

— Лео, ты трус! — воскликнул я в ужасе и гневе. — Ты не хочешь переносить свою долю страданий, как другие.

— Ты хочешь сказать, как ты? — жутко захохотал он. — На тебе тоже тяготеет проклятие, но ты сильнее и выносливее меня, возможно, потому, что ты старше. Я же не перенесу этого. Я умру.

— Но это преступление, — сказал я. — С презрением отказаться, как от ненужной вещи, от жизни, этого дара Всемогущего — это оскорбление. Такое преступление может повлечь за собой ужасное наказание, например, вечную разлуку.

— Разве это преступление, если человек, которого пытают в застенке, покончит жизнь самоубийством? Если это грех, он будет прощен. Растерзанная плоть, издерганные нервы просят пощады. Я — такой исстрадавшийся мученик. Она умерла, и смерть приблизит меня к ней.

— Может быть, Аэша жива, Лео.

— Если бы она была жива, то подала бы мне знак. Но я так решил. Не будем больше говорить об этом.

Я еще спорил с Лео, но безуспешно. Случилось то, чего я давно боялся. Лео сошел с ума от потрясения и горя. В противном случае, такой глубоко верующий человек, как он, не помыслил бы о самоубийстве.

— Ты бессердечен, Лео, — продолжал я, — ты хочешь покинуть меня. Так ты платишь за мою любовь, за мои заботы о тебе! Ты меня убьешь, и кровь моя будет на тебе.

— Почему твоя кровь, Гораций?

— Дорога широка. Мы пойдем рядом. Долго жили и страдали вместе, не расстанемся и теперь. Если ты умрешь, умру и я.

Лео испугался.

— Хорошо, — сказал он, — это будет еще не сегодня ночью.

Тем не менее, я не успокоился. Желание умереть, пробудившись раз, будет усиливаться, наконец Лео не устоит, а тогда… тогда незачем жить и мне, одинокому, покинутому…

— Аэша! — воззвал я в отчаянии. — Если можешь, докажи, что ты жива, спаси своего возлюбленного и меня! Сжалься над ним и пробуди в нем надежду, без которой ни он, ни я не можем жить!

В эту ночь я заснул разбитый, измученный. Но спал недолго, Лео разбудил меня.

— Гораций! — позвал он вполголоса. — О! Слушай, друг мой, отец мой!

— Сейчас зажгу свечу, — отвечал я, и все билось и трепетало во мне от предчувствия.

— Не надо света, Гораций. В темноте лучше рассказывается. Мне снился яркий, как действительность, сон. Я стоял одиноко под темным, почти черным сводом неба, на котором не было ни звездочки. Вдруг далеко-далеко на горизонте замерцал свет. Он стал подниматься по своду все выше и выше и наконец очутился надо мной. Он имел форму огненного веера. Скоро он оказался над моей головой. Тогда я увидел фигуру женщины. Свет горел у нее на лбу. Гораций, то была Аэша. Я узнал ее глаза, ее милые черты, ее волосы. Она смотрела на меня так печально, как будто хотела сказать: — Почему ты сомневаешься?

Я силился говорить, но уста мои онемели, хотел обнять ее, но не мог поднять рук. Между нами была преграда. Она поманила меня за собой и полетела. Тогда душа моя, казалось, отделилась от тела и последовала за ней. Мы устремились на восток через моря и сушу. Дорога была мне знакома. Я взглянул и увидел развалины дворцов Кор и залив. Вот мы над Головой эфиопа, а внизу с серьезными лицами собрались наши спутники-арабы, которые утонули в море. Среди них был и Магомет. Он печально улыбнулся и покачал головой, как бы сожалея, что не может следовать за нами.

Минуя моря, песчаные степи, опять моря, берега Индии, мы летели все на север, пока не очутились над увенчанными снегом горами. Мы остановились ненадолго над монастырем. Монахи шептали молитвы на террасе. Я узнал этот монастырь. Здание выстроено в виде серпа луны, перед его фасадом стоит и смотрит вдаль исполинский идол. Мы достигли крайних пределов Тибета, а дальше расстилалась девственная, никому неведомая пустыня.

На равнине близ монастыря одиноко высился холм. Мы остановились на его заснеженной вершине. И вот над горами и пустыней, расстилавшейся у наших ног, загорелся огонек. Мы стали держать путь к этому маяку, пролетели над обширной равниной, деревнями, городами и очутились над остроконечной вершиной, имевшей форму египетского Символа жизни Crux-ansata. Я увидел, что свет, который привлекал нас, исходит от кратера вулкана. Тень Аэши указала нам рукой вниз и исчезла. Тут я проснулся. Это было знамение, Гораций.

Голос Лео замер. Я думал о том, что услышал, и молчал.

— Ты спишь? — сердито схватил он меня за руку. — Что же ты молчишь?

— О, нет, я не сплю! — отвечал я. — Но дай мне собраться с мыслями.

Я подошел к открытому окну, поднял штору и стал смотреть на небо.

Занималась заря. Лео тоже подошел, и я почувствовал, что он весь дрожит от волнения.

— Знамение, говоришь ты? — спросил я. — По-моему, это просто сон.

— Не сон, — резко возразил он, — а видение.

— Если хочешь, видение. Но и видения бывают реальные, а бывают галлюцинации. Слушай, Лео, твое расстроенное горем и тоской воображение доводит тебя до сумасшествия. Тебе снилось, что ты один в необъятной вселенной! Тебе чудилась тень Аэши. Но разве она когда-нибудь покидала тебя? Тебе грезилось, что ты летишь с нею над морем и сушей, к таинственной неведомой горе. Так вела она тебя к жизни, к вершине по ту сторону Врат смерти. Снилось тебе…

— Довольно! — прервал меня Лео. — Я видел то, что видел. Думай и поступай, как тебе угодно, Гораций, а я завтра же отправлюсь в Индию, и если ты не хочешь следовать за мной, то один!

— Не горячись, Лео, — сказал я. — Ты забываешь, что я-то не видел знамения, а кошмара больного человека, который несколько часов тому назад собирался покончить с собой, право, недостаточно, чтобы убедить меня идти умирать среди снегов Северной Азии. Ты полагаешь, что Аэша перевоплотилась в Центральной Азии, как Великий лама, не так ли?

— Я не думал этого, но отчего бы и нет? — спокойно возразил Лео. — Помнишь, как в пещере Кор живой взглянул на мертвого, как мертвец и живой стали похожи друг на друга. Вспомни, как Аэша клялась, что вернется в этот мир, а как же иначе, если не через возрождение, переселение души?

— Я не видел знамения! — настаивал я.

— Ты не видел. О! Как бы я хотел, чтобы ты увидел и убедился, Гораций!

Мы замолчали и смотрели на небо. Долго длилось молчание.

Утро было свежее. Облака причудливыми массами висели над морем, образуя гору, на вершине которой показался как бы кратер. Из кратера поднялся столб… Мало-помалу верхняя часть его растаяла, и внизу осталось огромное черное облако.

— Смотри, — прошептал Лео, — это гора моего видения. Теперь ты тоже видишь знамение, Гораций!

Я смотрел на облако, пока оно не растаяло на лазури неба, и сказал:

— Хорошо, Лео, я последую за тобой в Среднюю Азию!

Глава II

Буддийский монастырь

Прошло шестнадцать лет с той бессонной ночи в Кумберлэндском домике, а мы с Лео все странствовали, все искали гору с очертаниями египетского Символа жизни. Искали и не находили.

Описания нашего путешествия хватило бы на целые тома, но к чему описывать? Пять лет мы провели в Тибете, останавливаясь в разных буддистских монастырях, изучали законы и традиции лам. Нас приговорили к смерти за посещение одного священного города, но нас спас китайский чиновник. Мы были на севере, востоке и западе и изучили много наречий. Мысль о возвращении никогда не приходила нам в голову, ведь мы дали клятву найти то, что искали, или умереть.