Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 132

Он повел носом, как это делают собаки, обнюхивая воздух, и, все ближе подходя к Нэнди, засмеялся и указал на нее пальцем.

— Это твое дитя умерло, королевна, но имени твоего я не знаю. Твой первенец, которого ты любила больше своего собственного сердца.

Нэнди вскочила.

— Да, да, нианга! — закричала она. — Я королевская дочь Нэнди, и он был моим первенцем, которого я любила больше собственного сердца.

— Ха-ха! — засмеялся Зикали. — Пыль, ты не солгала мне. Дух мой, ты не солгал мне. Но теперь скажи мне, пыль, и скажи мне, дух мой, кто убил этого ребенка?

Он начал бродить по кругу — безобразный карлик, весь покрытый серой пылью, сквозь которую проглядывали полосы черной кожи.

Вскоре он остановился против меня и стал снова поводить носом и обнюхивать воздух, как он это делал перед Нэнди.

— А! А! Макумазан! — сказал он. — Ты имеешь какое-то отношение к этому делу.

При этих словах вся толпа насторожила уши. Я знал, что положение мое опасное, и, охваченный страхом и гневом, вскочил со стула.

— Колдун! Или как ты там себя называешь, — крикнул я, — если ты хочешь сказать, что я убил ребенка Нэнди, то ты лжешь!

— Нет, нет, Макумазан! — ответил он. — Но ты пытался спасти его — это и есть твое отношение к этому делу, разве это не так? Кроме того, я думаю, что ты, такой же мудрый, как и я, знаешь, кто убил его. Ты не хочешь мне сказать, Макумазан, кто убил? Нет? Тогда я сам должен найти преступника. Будь спокоен. Вся страна знает, что руки твои так же чисты, как и твое сердце.

И к моему большому облегчению, он прошел мимо, сопровождаемый одобрительным шепотом, так как зулусы любили меня. Он ходил все кругом и кругом, к моему удивлению, прошел мимо Мамины и Мазапо. Любопытно было наблюдать, как он шел: те, к кому он приближался, шарахались от страха в сторону, но успокаивались, как только он проходил мимо. Так рожь ложится от порыва ветра и снова поднимается, когда ветер проходит.

Наконец он вернулся к своему месту, явно сбитый с толку.

— У тебя в краале столько колдунов, король, — сказал он, обращаясь к Панде, — что трудно определить, какой из них совершил преступление. Легче раскрыть какое-нибудь большое дело. Но я взял от тебя вперед плату и должен ее заслужить. Пыль, ты нема. Может быть, ты, о дух мой, скажешь мне это? — и, наклонив голову, он повернул левое ухо кверху и сделал вид, что прислушивается, а затем произнес странным, деловым тоном:

— А, благодарю тебя, дух мой. Твой внук, о король, убит одним из членов дома Мазапо, предводителя амансомов и твоего врага.

Толпа одобрительно загудела, все считали Мазапо виновным.

Когда шум умолк, Панда заговорил:

— Семья Мазапо большая. У него несколько жен и много детей. Недостаточно указать семью. Я не стану и не хочу убивать невинных вместе с виновными, как те, кто правил до меня. Скажи нам, о Зикали, кто из семьи Мазапо совершил это преступление?

— В этом весь вопрос, — проворчал Зикали. — Я знаю только, что это отравление, и я чувствую яд. Он здесь.

Затем он подошел к месту, где сидела Мамина, и закричал:

— Схватите эту женщину и осмотрите ее волосы!

Стоявшие наготове палачи прыгнули вперед, но Мамина сделала им рукой знак отойти.

— Друзья, — сказала она с легким смехом, — нет надобности трогать меня.

Поднявшись с места, она шагнула в середину круга. Несколькими быстрыми движениями рук она скинула сперва свой плащ, затем повязку с бедер, сетку, сдерживающую ее длинные волосы, и предстала перед толпой во всей своей нагой красоте.

— А теперь, — сказала она, — пусть женщины обыщут меня и мою одежду и скажут, спрятан ли у меня яд.

Две старые женщины вышли из толпы зрителей — не знаю, кто послал их — и произвели тщательный обыск, но ничего не нашли. Мамина, пожав плечами, оделась и вернулась на свое место.

Зикали казался рассерженным. Он затопал своей огромной ступней, потряс седыми космами и воскликнул:

— Неужели мудрость моя потерпит поражение в таком пустяковом деле? Пусть кто-нибудь из вас завяжет мне глаза.

Из толпы вышел Мапута и завязал ему глаза, как мне казалось, туго и хорошо. Зикали покружился сперва в одну сторону, затем в другую и, громко воскликнув: «Веди меня, дух мой!», зашагал вперед зигзагами, протягивая руки, как слепой. Сперва он пошел направо, потом налево, а затем вперед и — удивительное дело! — подошел прямо к Мазапо и, протянув свои большие руки, наощупь схватил плащ Мазапо и быстрым движением сорвал с него.

— Обыщите! — закричал он, бросая плащ на землю. Одна из женщин принялась обыскивать и вскоре с возгласом удивления вытащила крошечный мешочек из рыбьего пузыря. Она передала его Зикали, снявшему уже повязку со своих глаз.

Он посмотрел на мешочек и протянул его Мапуте со словами:

— Здесь яд… здесь ад, но кто дал его, я не знаю. Я устал! Пустите меня.

Никто не задерживал его, и он вышел из крааля.

Солдаты схватили Мазапо, а многотысячная толпа с остервенением ревела: — Смерть Мазапо!

Мазапо вскочил, подбежал к месту, где сидел король, бросился на колени, уверяя в своей невиновности и умоляя о пощаде. Вся эта история с «испытанием» казалась мне очень подозрительной, потому я рискнул сказать свое слово.

— О король, — сказал я, — я знал этого человека в прошлом и ходатайствую за него перед тобой. Как этот порошок попал в его плащ, не знаю, может быть, это не яд, а безвредная пыль?

— Да, это порошок, который я употребляю для желудка, — воскликнул Мазапо, который от страха не знал, что говорит.

— А, так ты занимаешься медициной! — вскричал Панда. — Значит, никто не подсунул этого порошка в твой плащ.

Мазапо начал что-то объяснять, но слова его утонули в реве толпы «Смерть Мазапо!»

Панда поднял руку — воцарилась тишина.

— Принесите чашку молока, — приказал Панда.

Молоко принесли, и король приказал всыпать в него порошок.

— Теперь, Макумазан, — обратился ко мне Панда, — если ты все еще считаешь этого человека невиновным, выпей это молоко.

— Я не люблю молоко, о король, — ответил я, качая головой, и всё слышавшие мой ответ рассмеялись.

— Не выпьет ли молоко жена виновного Мамина? — спросил Панда.

Она тоже покачала головой и сказала:

— О король, я не пью молоко, смешанное с пылью.

В эту минуту случайно забрела в круг тощая, белая собака, одна из тех бездомных дворняжек, которые бродят вокруг краалей и питаются падалью. Панда сделал знак рукою, и один из слуг поставил деревянную чашу с молоком перед голодной собакой. Собака с жадностью вылакала все молоко, и как только она слизала последнюю каплю, слуга накинул ей на шею петлю из кожаного ремня и крепко придержал ее.

Все теперь неотрывно смотрели на собаку. Прошло несколько минут, и животное испустило протяжный вой, который пронизал меня насквозь, ибо я понял, что это смертный приговор Мазапо. Затем собака стала царапать землю, пена выступила у нее изо рта. Догадываясь, что произойдет дальше, я встал, поклонился королю и направился в свой лагерь, расположенный в маленькой долине, соединявшейся с тем открытым местом, где происходило «испытание». Толпа так напряженно следила за собакой, что не заметила моего ухода. Скауль рассказал мне потом, что бедное животное мучилось еще минут десять, покрылось красными пятнами, точно, как ребенок Садуко, умерло в страшных судорогах.

Я достиг своего лагеря, закурил трубку и, чтобы как-нибудь отвлечь свои мысли, принялся делать подсчеты в своей записной книжке. Внезапно я услышал страшный шум. Подняв голову, я увидел Мазапо, бегущего ко мне с быстротой, какую нельзя было ожидать от такого толстяка. За ним гнались свирепого вида палачи, а позади — озверевшая толпа.

— Смерть преступнику! — неслись дикие крики.

Мазапо добежал до меня, бросился передо мною на колени и пролепетал задыхающимся голосом:

— Спаси меня, Макумазан. Я невиновен. Это Мамина, колдунья! Мамина…

Но это были последние его слова. Палачи набросились на него, как собаки на оленя, и потащили.