Когда птицы молчат (СИ) - "Птичка Певчая" - Страница 54

В груди потяжелело, словно она оказалась полной камней, руки безвольно повисли.

Она уходит. Это серьезно. Это навсегда. Она все решила.

Реальность, злая и жестокая, обрушилась на голову лавиной, унося дыхание, забирая мою жизнь.

Она сейчас переступит порог и уйдет к своему хахалю.

Я больше не проснусь рядом с ней, не обниму, не поцелую, не прижму к своему телу, не представлю знакомым, как свою жену.

Она уйдет, забыв о том, как сильно я ее любил, как люблю до сих пор.

Но сил остановить ее, простить прямо сейчас, когда она даже не думает умолять об этом, и начать все заново, нет. Пустота внутри странно переплетается с зыбкой, как трясина, болью.

Она показывается в проеме кухни с чемоданом в руках.

Я останусь у родителей. Позвоню тебе на днях, и мы уладим, как быть с квартирой и разводом. Я хотела бы продать ее. Нам с Женей тоже придется где-то жить, хотя бы ради нее не подумай о возможности продажи. Была бы я одна, ушла, оставив все.

Она замолчала, всматриваясь в мое лицо еще несколько мучительно долгих и таких коротких мгновений, а потом легко обула босоножки и вышла, тихо прикрыв двери.

Глава 19

Здесь пахло так же, как и в детстве — ванилью, мамиными духами и книгами. Уезжая, родители оставили мне ключи, чтобы я могла поливать цветы и следить за квартирой.

Я закрываю дверь, прижимаясь к ней спиной. Я не рада, что оказалась в стенах родительского дома. Нет. Это еще больше напоминает о причине, вынудившей меня сделать это. Тяжелый чемодан валиться из рук.

Нет сил двинуться с места. Я едва смогла выйти из такси, не говоря уже о гигантском рывке, когда преодолевала ступеньки.

Меня лихорадит. Все прошло не так, как я себе представляла. Мне почему-то казалось, что отметины от моего поступка окажутся не только на моем сердце, но и на моем лице. Но Влад оказался не таким человеком, и от его благородства мне стало еще хуже. Хотелось драть на себе волосы и выть во весь голос, но я сама во всем виновата. К чему теперь эти стенания?

Я почти ползу в комнату и валюсь на диван в полном изнеможении. Нет ни малейшего шанса, что я смогу уснуть. Да и в груди ноет, голова болит.

Дело сделано. Как мы теперь будем жить с Женечкой? Хватит ли у нас денег на все? А самое главное, как мне сказать ей о том, что мы с ее отцом больше не будем вместе? И тут плотину прорывает — по щекам льются безмолвные слезы. Мне не жаль себя, но Женя будет страдать лишь потому, что ее мать — эгоистка, уступившая своим желаниям, не способная жить так, как нужно, ради своей дочери.

Я не чувствую жалости к Владу. Да, это плохо, но ведь и мне было плохо, еще задолго до появления Вронского я терпела мучения супружеской жизни, абсолютно меня не радовавшей, я тянула эту лямку, сцепив зубы. Он не мог не видеть. Так неужели не догадывался, что я больше его не люблю? Во всяком случае, как не заметил, что исчезла та легкость, с которой мы проживали каждый день из года в год?

Теперь слово любовь невозможно применять к нам, потому что я твердо знаю, каково это — любить по-настоящему. К сожалению, с Владом это было дружеское чувство, которое испытываешь к преданному тебе человеку, настолько душевно близкому, что невозможно остаться к нему равнодушной. Мы одинаково смотрели на вещи, у нас были одни и те же ценности и цели. Кому-то этого хватает для счастья. Но не мне.

Я не тешила себя надеждой, что родители меня поймут. Тем более, я была уверена на сто процентов, что мама точно определит причину моего ухода. И не одобрит ее.

Что ж, это моя жизнь, мой выбор. И если она не поддержит свою дочь, то это станет для меня еще одним потрясением.

Где-то за полночь я незаметно провалилась в сон. Это было похоже на падение в бездну, на погружение в холодное, мучительное беспамятство, не приносящее ни отдыха, ни восстановления сил.

Утро следующего дня оказалось самым паршивым утром за всю мою жизнь — мне нужно идти на работу.

Опухшее лицо смотрит на меня из зеркала, когда я захожу в ванную принять душ. Эти мешки из-под глаз ничем не убрать. Хорошо, что я захватила с собой солнцезащитные очки. Но в офисе в них сидеть не будешь, поэтому чувствую, что расспросов не избежать.

О завтраке даже не думаю — кусок в горло не лезет. Вызываю такси и мчусь в центр, понимая, что опаздываю, подсчитывая в уме, как часто в дальнейшем я смогу позволить себе такую роскошь — передвигаться на такси.

Материальная сторона вопроса для меня теперь очень важна. Я не могу позволить себе забыться в своем горе, я уже думаю, сколько в месяц мне придется тратить на квартплату, на еду, на Женю, о себе и не заикаюсь.

Украдкой снова смотрю на мобильный. Это уже в сотый раз за утро.

Не знаю, что я хочу увидеть на экране. Беспокоюсь по поводу молчания Влада. Хотя о чем ему сейчас со мной разговаривать? Уверена, что ему было мало одной ночи, чтобы осмыслить наш разрыв. Он все еще выбит из колеи, как и я. Но мне тревожно за него. Все-таки, не чужой мне человек, более того, за последний годы он стал мне ближе, чем родители. Моя опора в любом деле, мой защитник перед лицом жизненных неурядиц.

Под очками становится мокро. Да, я знаю, что я потеряла.

Но сейчас мне отчаянно хочется увидеть другие знакомые цифры, их я выучила наизусть несколько недель назад. Но, по всей видимости, Вронский принял наш разрыв именно так, как я и думала — как неизбежность.

Мне отчаянно хотелось почувствовать сейчас хотя бы каплю интереса с его стороны. Почему бы ему не узнать, как я встретила мужа, что сказала, в чем была причина его молчания? Не призналась ли я ему во всем? Или он решил бы, что это последняя глупость с моей стороны?

Но телефон предательски молчал.

Расплатившись с таксистом, я даю слово, что больше никогда не позволю себе проспать.

Людмила Владимировна еще не пришла, у меня есть время, чтобы припудрить синяки под глазами, хотя, вряд ли что эта уловка пройдет с моей наблюдательной начальницей. А вот и она.

Здравствуйте, Ирочка. Как ваши дела?

Здравствуйте, Людмила Владимировна. Все хорошо, — отвечаю я ровным голосом.

Вы в этом уверены? — она пристальнее всматривается в мое лицо, которое я упорно отворачиваю от нее.

Конечно. Работы без меня накопилось?

Не то слово. Но все же… Что у вас случилось?

Семейные трудности, — скрывать не имеет смысла, но о подробностях пусть и не мечтает. Я не такой человек, который стирает грязное белье при зрителях.

Может, вам нужно еще больше дней на свой счет? — неуверенно предлагает она.

Нет, спасибо. — Мне уже хватило.

Ну тогда через полчаса у меня совещание с мэром, очень на вас рассчитываю.

Да, конечно. Что-то новое?

Нет, просто отчет по деятельности благотворительных фондов города.

День ползет хоть как-то, подталкиваемый тем движением, которое создает необходимость распечатывать документы, выходить по поручениям, совершать звонки.

Людмила Владимировна поглядывает на меня, когда думает, что я не вижу. И ее губы поджимаются. Я знаю — она догадывается, что у меня с мужем серьезные проблемы, такой убитый вид у женщины может быть только из-за мужчины. В моем случае — из-за двух.

В перерыве звоню маме. Воистину, материнское сердце наделено каким-то невероятным шестым чувством.

Ира, что случилось? У тебя такой голос, будто кто-то умер.

Все в порядке, мам.

Зачем ты меня обманываешь?

Я же жива, как слышишь.

Что у тебя произошло?

Ничего.

Что-то с Владом? Ты что, поссорилась с ним?

Да с чего ты взяла?

Отвечай!

Все у нас, как и прежде, — не хочу врать, но и не собираюсь портить им отпуск.

Женя приболела, — как-то нехотя говорит она. Наверное, догадалась, что из меня ничего не вытянуть.

Что случилось? — мое сердце начинает пропускать удары. Когда ребенок болеет — это всегда тяжело, а если еще и вдалеке от матери — тем более.

Мороженного переела. Горло красное, носом шмыгает, но температура маленькая. Так что прополощем пару дней горло и все будет в порядке.